Дочь Темных вод - Лонг Х. М.

И вот меня усадили с кляпом во рту под оценивающими взглядами всех собравшихся на аукцион Каспиана. Напряжение сковало плечи, как лед сковывает реку.

Я старалась не обращать внимания на мужчин. Какая разница, кто они и что говорят. Какая разница, что тот, кого называли Рэндальфом, показался мне особенно гнусным и мерзким, что Джеймс Элайджа Димери выглядел странно знакомым, а молодой охотник на пиратов смотрел на меня с чем-то похожим на сочувствие. Я все равно не могла выбрать, с кем уйду, и каждый из них мог предложить только еще один вариант ада.

Ночью за мной приехал Рэндальф с эскортом из дюжины суровых матросов. Он с грохотом поставил у ног Каспиана сундук и открыл его. Там было столько солемов, сколько я не видела за всю свою жизнь. Рябой накинул мне на плечи плащ и похлопал по щеке – точнее, по маске штормовика, все еще стягивавшей челюсти.

– Может, и свидимся еще, голубка моя, – буркнул Рябой, натягивая мне на голову капюшон так, чтобы лицо скрыла тень. – Не скучай по мне слишком сильно.

Я пнула его по ноге.

– Сука!

Он отпрыгнул назад. И прежде чем успел дать сдачи, Рэндальф утащил меня в зимнюю ночь. Я бросила на Рябого самодовольный взгляд, но на самом деле даже не разозлилась.

Не обращая внимания на холод, я вдохнула всей грудью. На мгновение мне показалось, что я на свободе: снежинки таяли на лбу, а в лицо дул соленый бриз. Только на мгновение. Во рту под маской тут же стало сухо и кисло, рука Рэндальфа легла на мое плечо, а вокруг маячил эскорт из громил-матросов.

– Вперед, – скомандовал Рэндальф своим людям. – На корабль.

Корабль Рэндальфа представлял собой изящное двухмачтовое судно, раскрашенное широкими полосами красного и желтого цветов. Это все, что я успела увидеть, прежде чем мы спустились по крутой лестнице, прошли через небольшую орудийную палубу и очутились в узком проходе в кормовой части корабля. Там он запер меня в кладовке.

– Отдыхай, – приказал контрабандист и захлопнул люк.

Тьма окружила меня. Я боялась шевельнуться, все чувства обострились. Я ощущала легкое покачивание корабля на поверхности воды в гавани, слышала скрип дерева, чувствовала запах сырости, соли и конопли. Последний исходил от мотков веревки и связок парусины, которые впивались мне в спину. По всей видимости, это была моя кровать.

Сдерживая отчаяние, я нашла положение, которое можно было назвать удобным, и обхватила себя руками. Несмотря на то что плащ на мне был достаточно плотным, я дрожала от холода. Придется устроить себе что-то вроде гнезда из парусины, иначе замерзну ночью.

Крысиное гнездо. Я мгновенно почувствовала себя опустошенной и зажмурилась. Впрочем, было так темно, что это мало что изменило.

Мне захотелось вернуться обратно в форт. Всего на мгновение я проявила нерешительность, и вот чем это обернулось: кладовкой на корабле контрабандистов, маской-кляпом и будущим, полным страданий, боли и постоянной тревоги.

Пучина отчаяния засасывала меня, но я сопротивлялась со всей яростью и решимостью. В следующий раз, как мне представится возможность убежать, я не буду колебаться. Я убегу, спрячусь, а потом найду свою мать. Как-нибудь.

Наконец я погрузилась в дрему, которая не принесла облегчения. Во сне я видела Пустошь и гистовый тис, что рос позади гостиницы, принадлежавшей моей семье, видела его ветви, залитые светом осеннего утра. Во сне я пряла пряжу из черной шерсти. Веретено закрутилось, нить натянулась, и дух, обитавший в тисе, заговорил со мной. Не у каждого дерева в Гистовой Пустоши была душа, но я всегда знала, что у этого тиса она есть.

«Сестра».

Я проснулась от скрипа дерева. Веревки врезались в кожу, и, когда все ощущения и вся боль снова обострились, я застонала сквозь маску.

«Сестра?»

Я моргнула, не понимая, что происходит. Свет, пробивавшийся сквозь ветви в моем сне, окружал меня наяву. Но он изменился, из золотистого и теплого стал холодным, бледно-голубым, и исходил он от… человека?

Надо мной, зажатая между переборкой и люком кладовки, склонилась женщина. На ней была пышная юбка, ткань струилась поверх ее ног и ложилась на веревки вокруг меня. Форма ее лица походила на сердце, а блестящие бледно-зеленые глаза – на кусочки стекла, обточенного морскими волнами.

Я не могла разглядеть зрачков, похоже, их вообще не было, как и души во взгляде, но мне показалось, что она смотрит на меня оценивающе, со смесью любопытства и сочувствия.

Она шевельнулась, и ее юбка разошлась на части, распалась, превратившись в пучок чего-то похожего на щупальца осьминога. Это был не человек. Не женщина. Гистинг.

Кричать я не стала. В конце концов, я знала, кто такие древесные духи. Я выросла в Гистовой Пустоши. Но это существо не походило на духа, привитого к выбранному им самим дереву и взиравшего с его ветвей с отрешенным любопытством. Она, как и я, была пленницей на корабле, и мне ни разу не доводилось оказаться к гистингу так близко. Чего ей надо?

Гистинг рванул вперед, и я вздрогнула, ожидая почувствовать порыв холода, когда призрачное тело пройдет сквозь меня. Ведь именно так рассказывалось в сказках. Но вместо этого я ощутила на своем лице мягкую руку. Она не была холодной, наоборот, удивительно теплой.

«Сестра?»

Я закричала сквозь маску. Глаза существа широко распахнулись от удивления, а тело стало истончаться. Я перестала чувствовать ее руку на лице, дух окончательно слился с деревом корабля, и голубая аура погасла.

Я погрузилась во тьму, но через мгновение люк кладовки распахнулся, и меня снова залило светом. В проеме люка возник силуэт – видимо, кто-то из команды Рэндальфа, мой охранник, державший в руке качающийся фонарь.

Матрос, который вытащил меня наружу, выглядел устрашающе, но я была слишком потрясена, чтобы пугаться. Он пришел, чтобы спасти меня от гистинга, существа с щупальцами – щупальцами! – вместо ног, или меня ждало кое-что похуже?

Я встала на ноги, но матрос не отпускал меня, наоборот, схватил за плечи и начал трясти:

– И что с тобой, ведьма?

Не сказать, чтоб парень блистал умом: с кляпом во рту я бы все равно не смогла ответить.

Свет фонаря слепил, и я прищурилась. Он был заполнен полудюжиной светящихся стрекоз. Их свечение было фиолетовым или янтарным, в зависимости от пола насекомого, и в данный момент все они источали ярость.

Охранник оттолкнул меня в сторону и наклонился, всматриваясь в гнездо из веревок и парусины.

– Тут ничего нет, женщина. Что за…

И тут меня осенило, что ничто не отделяет меня от прохода, ведущего на орудийную палубу. Я медленно повернула голову, ощутив легкий сквозняк, и увидела, что с одной стороны прохода на меня падает мягкий свет.

Неужели он оставил люк открытым?

Я выхватила у охранника фонарь и ударила им его по голове, после чего бросилась бежать. Стекло со звоном посыпалось на палубу, матрос закричал, а стрекозы вырвались на свободу.

Спотыкаясь, я одолела короткую лестницу. Лунный свет и холодный воздух проникали через открытый орудийный люк. На «Джульетте», корабле Рэндальфа, было восемь орудий, сейчас все они мирно покоились на своих ложах. Обычно палуба была завалена гамаками, где спала команда, но, видимо, в этот раз все матросы отбывали вахту или отдыхали на берегу. За исключением, конечно, моего охранника, который, рыча, как раненый медведь, мчался следом. На палубе над нами загрохотали шаги: кто-то еще услышал устроенный мной переполох.

Три светящиеся стрекозы пронеслись мимо и вылетели в открытый орудийный люк, я бросилась за ними. Высунув голову из люка, я огляделась. Недалеко внизу виднелась линия причала.

Внезапно чья-то рука схватила меня за плечо. Контрабандист, на которого я напала, рывком развернул меня к себе и впечатал в переборку между люками.

– Вот же дрянь! – прорычал он.

Его лицо было исцарапано и залито кровью.

Маска штормовика заглушила бы любой ответ, и это, вероятно, было к лучшему. Мой словарный запас стремительно пополнялся отнюдь не лучшими образчиками.