Кладбище забытых талантов (СИ) - Мельн Игорь

— Нет, я не чувствовала смущения, — наконец прошептала она; каждый звук из сухого горла резал слух, как зубчики пилы. — Я просто старалась не думать… Самая большая глупость в моей жизни… Я хотела только выгоды…

— Ты про что?

— Не важно, я не готова рассказать это кому-то, тем более парню. Нужно просто забыть, как страшный сон. Могу только посоветовать, чтобы, не считая сейчас, ты ложился в постель только со своей стервой. Храни себя для нее.

— Это предсказание? — сказал Юрий в намерении избавиться от печали в разговоре.

Наташа не ответила, прошептав неразборчивое ругательство, и горячие капли, огибав изогнутый нос, спадали на грязный древесный пол. Призраки погрузились в моменты отдыха, когда в крепком молчании, казалось, были слышны течения редких соков в стенах тайного места. Юрий увлекся этим явлением, отчего раздавшийся голос подруги несколько застал его врасплох.

— Знаешь, я приятно удивлена, что ты не бросил меня в воде. Я бы подохла там. Вот только почему? Ума не приложу!

— У меня не было причин оставлять тебя в беде. К тому же, ты спасла нас с Миколой от могильщика, вступилась за меня перед Ником, помогала в гребле…

— Не будь идиотом, черт возьми! Я же понимаю, что соперники есть соперники. На кладбище всегда так было, недавно и мы с Андреем играли по этим правилам. С таким альтруизмом уж точно к мечте не придешь. А я, как и сказала, не собираюсь уступать тебе, и не думай, что твоя мечта важнее других, не важнее моей.

— Убеди меня. Что же за мечта такая? В склепе ты говорила именно про талант.

— Своими предсказаниями я могла бы помогать людям…

— Или стать лучшей воровкой.

За свой короткий смех Юрий получил ощутимый щипок в нежную кожу ладони.

— …вершить чужие судьбы. Знаешь, я хотела стать хорошей сыщицей или полицейской — кто знает, какие страшные вещи я смогла бы остановить. Звучит чертовски бредово, но всяко лучше, чем быть какой-нибудь парикмахершей или учительницей. Хотя кто, черт возьми, захочет брать на работу цыганку?

— Ты преувеличиваешь, сейчас вряд ли образованный человек поверит в мифы о том, что твой народ кочует, ворует и живет в таборах многодетными семьями. Напротив меня в многоэтажке жила семья цыган, мы даже поддерживали с ними хорошие соседские отношения.

— Я честно рада, что не думаешь обо мне плохо, но меня, черт возьми, всю школу дразнили. Неприятно было слышать каждый день просьбу позолотить ручку, погадать на оценки, тупые вопросы, сколько у меня братьев и сестер, есть ли у моих родителей лошади… Не спорю, мой народ в прошлом был не самого лучшего сорта, но все изменилось, и даже так большинство считает нас разбойниками-конокрадами.

Со стороны двери тайного места было слышно, как разбушевался ветер, со свистом врезавшийся в мощный ствол дуба. Похожий на зимнюю метель звук нагонял дрему и чувство прохлады, но вместе с тем уюта, заставляв призраков прижиматься друг к другу в поисках тепла.

— У меня так и не было времени оплакать Миколу, — сказал Юрий.

— Черт! Не надо об этом… Мне больно думать о нем. И не говори так, будто он умер — просто стал оленем. Он все еще где-то бродит в лесу, и, когда выберусь, я обязательно найду его и поблагодарю за все.

— Как-то Ник сказал, что это единственный выход из кладбища, превратиться в оленя…

— Я жалею, что эта паскуда все еще похожа на человека. Вот кто настоящее животное, черт бы его отодрал… И я не согласна: мне нравится моя человеческая внешность. Мои родители не обрадуются, когда после многолетней пропажи к ним постучится в дверь олень. Твои, я думаю, тоже.

— Я даже не представляю, насколько долго буду подниматься по ступенькам со своей хромотой на четырех ногах. Да, прохожие, соседи и родители точно будут удивлены… Ты сказала о многолетней пропаже. Сколько ты на кладбище?

— Откуда я, черт возьми, знаю? Часов нет, календарей нет, вечная осень — вот мы и не стараемся считать. Поначалу, конечно, запоминаешь. День, два, три, неделю, максимум несколько недель, но, когда счет идет на месяцы, плюешь на это дело с высокой колокольни. Думаю, пару лет. Родители по-любому не ищут уже, если ты об этом, не ждут.

— Тем приятнее будет возвращение.

— Ты же понимаешь, что вернется кто-то один из нас?

— Нужно что-нибудь придумать. Мы все должны вернуться домой.

Некоторое время призраки наблюдали за свечным огарком, доживавшим последние часы, и сначала засопела Наташа, позабывшая о боли — напоследок она поблагодарила за то, что призрачный юноша отвлек ее разговором, — и она потянула за собой в мир грез Юрия.

Около полуночи команда Юрия собралась в полном составе. Анжела и Сидни появились беззвучно, и последняя раскрыла себя частыми вздохами, высоким голосом, дивившимся изменениям. Призрачный юноша сбросил пелену сна, как одеяло, резким движением, и подорвался, встав на больные мышцы. Звуки потревожили Наташу, но разнежившаяся, отвыкшая от боли, она оторвалась от прелестных ощущений неохотно.

— Нет-нет-нет, мази против ожогов у меня вообще нет, — сказала Сидни, выслушав минувшие приключения товарищей. — Эх! Это очень-очень плохо, что ты без туфелек шла. Дай потрогаю! Больно? Ох! Это просто ужас! У тебя ж там вся кожа сгорела и даже пузырики появились. Ты же туда занесла килограмм, а может, и целую тонну микробов… Нужно капнуть кое-что, а потом перемотать бинтом. Ой-ой-ой, все-все мои вещи тоже стали, как я, невидимыми. Бинта совсем-совсем немного осталось, но на тебя хватит. А вот нужную бутылочку… Да! Я помню ее форму. Сейчас все будет.

Когда призрачная девушка предупредила о предстоявшей боли, Наташа героически усмехнулась, не думав, что сможет испытать более неприятные ощущения. Однако она сама не знала, что изо рта вырвется настолько яростный крик, какой бывает у раненных на войне; несмотря на прохладу жидкости, распустившейся на воздухе пеной, казалось, что кожа горит, отслаивается, и в тот момент туловище началось судорожно трястись. Чтобы заглушить пронзительный стон боли, Анжела прижала лицо пострадавшей к кофте. Открыв рот, Наташа продолжала кричать, но глухо, отчего не сдерживала себя, пускала на ткань плеснувшие слезы и вязкую слюну.

Второй трудностью стали бинты, прилипавшие к оголенной ступне, словно та была смазана медом. Вслепую Сидни часто сбивалась, дотрагивалась, чтобы узнать место и верность действий, и каждое ее движение — наложить на подошву, промотать до пальцев, обогнуть их, спустить вниз до пятки, обогнуть ее — сопровождалось каскадом прерывистых вздохов. Однако после обеззараживания бинтовать ступню оказалось легче, и вскоре призрачная девушка смогла безболезненно подняться.

— Может, останешься? — сказал Юрий, перед тем как все решились выйти на ночное кладбище.

— Черта с два! Вы так легко от меня не избавитесь.

— Возьми мои кроссовки.

— Отбирать обувь у хромого? Я что, похожа на садистку, черт возьми? Да и твой миниатюрный девичий размерчик будет маловат для меня. Ладно-ладно, я не привередничаю, просто после сна и с бинтами ходить в разы лучше. — Наташа едва различимо издала шаги, пока обошла тайное место по кругу, и была счастлива, что зелье не выдало всех эмоций покоробленного лица. — Убедился? Пойдемте уже, черт бы вас побрал!

В ночной темноте отчетливо виднелось полено, полыхавшее синими языками пламени. Как и было положено, огонь пожирал кусок древесины, выпускав в воздух струю дыма, однако совершал пиршество медлительно, словно не для того, чтобы согревать, а ради свечения. И этот свет быстро рассеивался, освещав крохотный участок земли, словно кладбищенская тьма презрительно усекала его; он не достигал ни помятой в гневе камеры заключения, распластавшейся на боку, ни разрушенного кольца ловушки, что покрывала кладбище едким дымом.

С одной стороны костерок закрывала высокая узкая спина покалеченного гробовщика. Ссутулившись, он сидел на земле, скрестив ноги, точно по-человечески, а остроконечные паучьи пальцы царапали потрепанную книгу. Обугленные страницы на древнем языке монстр пропускал, находил целые, не успевшие уничтожиться в пламени трактира, и длительно рассматривал их неизменно красными, но потускневшими глазами.