Плацебо (#2) - Гранд Ксения

– Ну конечно! Как я могла забыть…

– О чем?

– Вейн, – выпаливаю я, поворачиваясь. – Это все он. Даниил говорил о нем! И дядя Ник тоже.

С усилием отгоняю воспоминания о деталях смерти последнего и продолжаю:

– Тогда в машине, когда дядя хотел увезти меня, он сказал, что Вейн придет за мной. Что он уже здесь, но я об этом не знаю. И когда это произойдет, Стена падет.

– Хм…

И это все? Я тут выдаю ему последние сокровенные слова дяди, которого, к слову, он же и убил, а он только… хмыкает? Видит бог, мои нервы не настолько крепки.

– Необходимо собрать сведения о нем, но одно становится очевидным: у него есть сообщник в поместье. Очевидно, кто-то систематически снабжает его сведениями.

Черт возьми, а ведь он прав: в обитель сиринити проник шпион, который сливает моровам информацию и поставляет сувениры. Иначе как Даниил мог заполучить лекарство, которое хранилось под надзором стражей? И, кажется, я знаю, кто отлично подходит для этой роли.

– Несложно догадаться, кто это может быть.

– Полагаешь, – натягивает стерильные перчатки он, – это Скретч?

И да, и нет. И вообще, как он догадался, о чем я думаю? Неужели я настолько предсказуема?

– Это бы объяснило, почему он подставил меня на Демонстрации.

– Он просто стремится пробиться в круги Верховного Совета.

– По головам других? – скрещиваю руки на груди. – Хороши методы.

Хотя, думаю, Блэквуда его подход не смущает. Вполне возможно, он сам не раз прокладывал себе дорогу подобным путем.

– Кстати говоря, он извинился. И даже предложил закурить трубку мира, вот только я ему не верю.

– Вряд ли табак способствует примирению. Скорее, развитию легочной недостаточности.

– Ну, не буквально же, – недоуменно моргаю я. – Это лишь фигура речи.

Он бросает на меня взгляд искоса и надевает иголку на пластиковую пробирку, вроде той, которую используют в клинической лаборатории. Мне кажется, или сегодня он ведет себя еще более странно, чем обычно?

– Что еще говорил твой дядя?

Воздух вдруг встает поперек горла, но я нахожу в себе силы продолжить.

– Только это и то, что я ключ.

– Ключ к чему?

– Если бы я знала.

Блэквуд неожиданно подступает ко мне. Его непосредственная близость и прямой взгляд заставляют меня занервничать еще больше. Стараюсь сгладить неловкость, переведя тему в иное русло.

– Медсестра сказала, что здесь находиться рискованно.

– Скорее, неприятно.

– Почему? – перебираю лежащие на столе рисунки. Большая их часть посвящена анатомии: органы, части человека, схемы костей и нервов. Весьма искусно, кстати.

– Восточное крыло расположено рядом с лепрозорием – местом, где держат моровов.

– Вы держите в поместье моровов?! Но зачем?

– Для испытаний. Важно разобраться в особенностях работы их организма, чтобы предвидеть воздействие лекарства, – Блэквуд открывает дверцу шкафа и достает флакончик со спиртом.

– По этой причине здесь нередко слышны посторонние звуки.

Крик. Значит, он был реальным. И принадлежал он не простому человеку, а морову, запертому в камере за решеткой. И как, ради всего святого, этот парень может здесь работать?!

– Значит, – присаживаюсь на край стола я, – тебя эти звуки не тревожат?

Он поднимает мою руку и неспешно закатывает рукав. По телу пробегает приятная дрожь. И снова это поверхностное, практические неощутимое прикосновение. Касание без касания. Его пальцы совершают необходимые движения, но при этом к моей коже даже на миг не притрагиваются. Нужно признать: чтобы овладеть таким уровнем мастерства избегания, требуются многие годы.

– Они напоминают мне о том, кто я есть.

– И кто же ты?

– Убийца.

Секунда боли, и алая струйка из моей вены наполняет пробирку. Вид крови вызывает у меня воспоминания о Другой стороне. Эти ужасающие дни еще надолго останутся в моей памяти.

– Но ведь это не вся правда.

Брови Блэквуда сходятся на переносице.

– Ты убиваешь сотни монстров, чтобы спасти тысячи людей. Можно сказать, что ты делаешь это ради спасения.

По телу медленно разливается тепло. Его дыхание едва уловимо касается моих щек, но я всеми силами стараюсь это игнорировать. Я не знаю, как теперь к нему относиться. С одной стороны, он спас мне жизнь. Снова. Второй раз за последнюю пару недель, и бог знает который за месяц. Но с другой – он убил моего дядю, единственного близкого родственника после сестры. Но даже это не меняет того, что я к нему чувствую. И от этого мне становится только хуже.

– Убийство во благо, – хмыкает он, – спорная концепция.

Мне показалось или он только что хмыкнул? Не припомню, чтобы раньше Блэквуд делал нечто подобное. Неужели это еще одно новое проявление эмоций?

– Зато реальная.

Он поднимает глаза, а я отвожу свои. Задерживаю дыхание, теряю самообладание, а то, что остается, собрать воедино не могу. И так каждый раз, когда он оказывается рядом. Какая-то неведомая сила притягивает меня к нему, лишая воли, здравомыслия, логики. Всего, что, так или иначе, должно удерживать меня на плаву. Неожиданно замечаю, как его взгляд задерживается на моей шее, на которой висит металлический локет со спрятанным внутри фото. Его медальон. Как-то нехорошо, что я его отняла, ведь это, возможно, его единственное напоминание о Вирджинии.

– Хочешь вернуть его? Он ведь принадлежит тебе.

Но на мое удивление Блэквуд лишь качает головой и со словами «Оставь себе» убирает наполненный сосуд в сторону, когда внезапно замечает что-то на моем локте.

– Откуда это? – кивает он на красную вмятину на коже.

– Не знаю. Наверное, ушиблась, когда упала со стола.

Он бросает на меня быстрый взгляд и отворачивается. По всей видимости, от понимания того, о каком именно столе идет речь. Бледная ладонь ныряет внутрь комода, доставая аптечку, а из нее – бинт. Смочив ткань в спиртовом растворе, он прикладывает ее к ссадине, и я тут же стискиваю зубы, чтобы не вскрикнуть. Ты как-никак страж, Блум. Терпи.

– Можешь отрицать, – продолжаю тему я, – но это не меняет сути вещей: тобой двигают благие помыслы.

– И что подтолкнуло тебя к такому умозаключению?

– Внутренний голос, шестое чувство, интуиция. Называй как хочешь, но я знаю, что права: ты не тот человек, которого стоит бояться.

Мои слова заставляют черты его лица заостриться. Он склоняет голову и придвигается ко мне, застыв всего в нескольких сантиметрах.

– То, что тебе нечего опасаться, не означает, что и другим тоже.

– Звучит… очень… зловеще, – судорожно втягиваю воздух я, но не от его слов, а от неожиданной боли в груди, сжавшей легкие.

– Что такое?

– Ничего. Просто… сложно дышать. Наверное, нервы сказываются.

Блэквуд осматривает мою шею и тут же направляется к лабораторному шкафу. Так резко, будто обнаружил прямую угрозу моей жизни.

– Расстегни рубашку.

Я оторопело замираю. Неплохой скачок от «не совсем милых разговоров» до «снимай с себя одежду».

– Что, прости?

– Яремная вена вздулась. Это может указывать на сердечную недостаточность или аритмию, – он вытягивает из деревянного футляра стетоскоп и поворачивается ко мне. – Нужно проверить частоту сердцебиения.

Все, вроде бы, обоснованно, но неловкость от этого не уменьшается. Лишь растет с каждым его шагом по направлению ко мне.

– Что… полностью? – едва проговариваю я, имея в виду блузку.

– Трех верхних пуговиц будет достаточно.

Медленно тянусь к воротнику. Обнажаю область ключицы, чувствуя, как кожи касается диск медицинского инструмента. По велению Блэквуда стараюсь вдыхать как можно глубже и не думать о том, насколько близко его рука сейчас находится к моей груди. Не знаю, что он сейчас хочет там услышать, когда мое сердце мечется внутри, подобно перепуганной птице в клетке. Еще, чего доброго, подумает, что у меня инфаркт.

– Когда ждать результатов? – решаю переключить внимание на разговор я.

– Через половину суток, если все пойдет по плану.