Следующий (СИ) - Агишев Руслан

Баронесса улыбнулась, довольная тем, что все идет именно так, как и она хотела.

— Принеси нам того ликера, и живо исчезни. Потом чтобы духу твоего тут не было, поняла?

Девушка молча поклонилась и побежала на кухню за ликером. Через несколько минут на небольшом столике перед широкой софой уже стоял хрустальный графин, полный вишневого ликера, и две рюмочки.

— Все-таки надо высечь эту несносную девку…

В этот момент во входную дверь громко постучались. Стук был уверенным, настойчивым, говорящим, что гость никуда не собирался уходить и был полон решимости дождаться отклика хозяев.

— Входи, дорогой Миша, входи, — крикнула она, не вставая с кресла.

В гостиную быстро вошел крупный мужчина в сером мундире, придерживая рукоять сабли. Одного брошенного на него взгляда было достаточно, чтобы узнать в нем именно боевого офицера, а не какого-то гражданского штафирку, что притулился при штабе и целыми днями перебирает бумажки. Лицо, украшенное аккуратной бородкой, пересекал шрам, ничуть не отталкивая, а, напротив, притягивая взгляд, и придавая мужественное выражение. Движения были выверены, скупы, при этом тая в себе скрытую силу. В каждом касании рукояти сабли читалась исходящая от него угроза.

— Признаться, я уже заждалась, когда ты соизволишь прийти.

В голосе женщины прозвучала нотка обиды, что причинила гостю едва ли не физическую боль. По крайней мере, он скривился так, словно его ранили.

— Несравненная Валери, — капитан, а это был именно капитан Карпов, тут же встал перед ней на колено и с виноватым видом опустил голову. Словно кающийся грешник, он пришел с повинной, вручая в ее руки свою жизнь.– Я пришел сразу же, как только получил послание от твоей служанки. Почему ты так несправедлива ко мне?

И столько боли и отчаяния прозвучало в его голосе, что женщина смилостивилась. Ведь, во всем, и даже в любовных терзаниях, важна мера. Вдруг, ее верный возлюбленный совсем отчается и отвернется от нее.

— Полноте, Миша. Я испытываю к тебе самые нежные чувства, — Валери коснулась его склоненной головы и нежно пригладила черные кудри. Отчего тот вздрогнул и тут же, словно пес, стал нежно толкать ее ладонь. — И… и готова доказать это. Ты понимаешь меня?

При этих словах мужчина дернулся и медленно поднял голову. В его глазах застыло невероятное потрясение, в котором читалось и бесконечная радость, и ожидание чуда, волшебства. Он взял ее за руку и начал жадно покрывать ее поцелуями. Причем делал это с такой страстью и силой, что казался совершенно обезумевшим от охватившего его вожделения.

— Миша, Миша, постой! Ты слышишь меня? Постой! — баронесса пыталась вырвать свою руку, но безуспешно. Казалось, легче было отнять кость у дикого зверя. — Миша, прежде ты должен кое-что сделать для меня. Слышишь, Миша?

Страстные поцелую прекратились в один миг. Мужчина осторожно, словно величайшую драгоценность на этом свете, отпустил ее руку и пристально уставился в ее глаза.

— Скажи мне, несравненная Валери, что тебя беспокоит? Тебя кто-то обидел, оскорбил? — капитан скрипнул зубами, мгновенно вспыхивая от ненависти. Пальцы, вцепившиеся в рукоять сабли, побелели от напряжения. Казалось, еще чуть-чуть и он выхватит клинок, чтобы крушить врагов. — Назови мне лишь имя, и я все сделаю! Кто этот поддонок? Он слишком знатен для меня? Тогда будет магическая дуэль, от которой нельзя отказаться и императору…

— Миша, никто меня не обижал, и уж тем более не оскорблял. Успокойся, — Валери томно вздохнула, всем своим видом показывая, что все-таки ее что-то беспокоит. — Однако есть один человек, который должен исчезнуть. Ты можешь это сделать для меня?

Не отрывая взгляда от его лица, она начала расстегивать ворот своего платья. Делала это медленно, тяжело дыша, словно ей не хватало воздуха. Ее грудь поднималась — опускалась, поднималась — опускалась, соблазнительно изгибая ткань.

— Сделаю… Я сделаю все, что ты скажешь, — прохрипел мужчина, с трудом сдерживая себя. — Кто это?

— Это один мальчишка, ученик гимназии…

Ее лиф был расстегнут, обнажив упругие полушария молочного цвета. Валери медленно наклонялась вперед, открывая взгляду возлюбленного такое, что он издал протяжный стон.

— Он еще мальчишка, дворянин, и это не станет проблемой?

Но он уже не мог соображать. Стоя на коленях, капитан с силой обхватил руками ее бедра и с жадностью притянул к себе. Издав торжествующий вопль, он начал раздирать ее платье. С хрустом трещала ткань, летели в стороны завязки, кружевные тряпки.

8. Сны…

Дом барона Воронцова

Комната Марка.

За окном начинает светать. Из темноты медленно проступают силуэты домов, причудливых крыш с башенками. Доносятся первые звуки нового дня: цоканье копыт проезжавшего всадника, недовольное ворчание кучера, шаркающие шаги дворника.

Марк ещё спал. После ночных приключений и бурных экспериментов с магией его сон был неровным, тяжёлым. Подросток ворочался на кровати, то и дело переворачиваясь с одного бока на другой. Одеяло, простынь слежались, превратившись в мятый ком. Подушка уже напоминала приплюснутый блин, оказавшись где-то в ногах.

Только это был не обычный сон подростка, замученного учебой, строгими родителями, враждой со сверстниками или быстрым созреванием. Не было невнятной мешанины из образов, картинок и звуков, которые благополучно забываются под самое утро.

Все было иначе. Все было ярко, сочно, с запахами и прикосновениями.

Сон стал дверью, через которую в сознание «нового» Марка хлынули воспоминания «старого» Марка. Пробуждение магии разрушило все ментальные преграды, смыло все возможные и не возможные преграды и блокады в его голове.

От ментального удара, вызванного свалившимся на него гигантским объемом информации, спящий подросток резко дернулся и застонал. Не просыпаясь, он схватился руками за голову и с силой сжал ее.

— … А-а-а-а-а, — тонко стонал Марк. — А-а-а-а-а… Больно, очень больно… А-а-а-а-а-а.

Из воспоминаний «старого» Марка всплыла печальная картина похорон матери… Небо затянуто свинцовыми тучами, струи дождя бьют по траве. У скромного каменного надгробия стоят три, промокшие до нитки, фигуры в черном. В одной из них спящий подросток, к своему ужасу, узнает самого себя — маленького заплаканного мальчишку, похожего на выпавшего из гнезда крошечного галчонка. Медленно и неуклонно его накрывало чувство жуткого опустошения и бесконечного одиночества. Его мамы больше не было на этом свете. Не было самого близкого, самого родного ему существа, которое было воплощением всего самого светлого и хорошего в жизни мальчишки. Не было его мамы.

Помнил, как у надгробия матери, не мог выдавить из себя и слезинки. Просто стоял и беззвучно рыдал, борясь с сильным желанием вырвать свою руку из ладони отца и броситься на могилу. Когда же его окончательно оставили силы то Марк просто свалился на траву, где и затих. В лицо ударил запах свежевырытой земли, от могильного холода по телу пошла дрожь.

— … Мама, мама, — шептал подросток, ворочаясь в кровати. Ночная рубаха стала мокрой от слез, которые, не переставая, текли из глаз. — Мама, мама.

Затем новая порция воспоминаний перенесла его в другое время и место — на гигантскую дворцовую площадь в толпу празднично одетых людей. Жмущийся к отцу, Марк был тоже одет в праздничную одежду, держал в одной руке крошечный флажок в зеленых и золотых цветах, которым шустро размахивал. В другой руке у него была зажата надкусанная сладкая булочка. Вокруг громко кричали, торжественно трубили фанфары, воздух наполняли летящие конфетти и серпантин. Празднование очередных именин цесаревича только набирало свои обороты, даже не перешагнув экватор. Горожан и гостей столицы, собравшихся на площади, еще ждали выступления артистов, раздача бесплатных угощений и праздничных сувениров, а также вечерний фейерверк, которому не было равных во всей империи. С широкого балкона дворца толпе махало императорское семейство — его величество в роскошном мундире, слепящем глаза от обилия золотого шитья, ее величество в белоснежном платье и причудливой шляпке, сам цесаревич, тоненький, стройный, как тростинка. Их окружали нарядно одетые придворные с лицами, лучившимися от счастья.