Никогда в жизни я не видела на лице отца столь жгучей ярости. На миг он застыл, а затем в два прыжка соскочил со ступеней и ударил Кадуана с такой силой, что тот повалился на пол.
Кадуан мгновенно оправился и поднялся на ноги грациозным движением. Если бы не заметная дрожь в правой ноге, еще не оправившейся после ранения, можно было подумать, что упал он намеренно.
– Предатель! Неблагодарная змея! – взревел отец. – Да кем ты себя возомнил, что посмел бросить мне вызов? У тебя даже нет Дома, ты только на словах правитель. Я прикажу казнить тебя за измену, и даже твой собственный народ не станет тебя оплакивать.
Кадуан оставался убийственно спокойным. Его взгляд метнулся к моей матери, дрожавшей на своем троне.
– Сарейд, – обратился он к ней, словно в зале больше никого не было. – Ты можешь положить этому конец. Сама знаешь – в глубине души.
Никто и никогда не разговаривал с матерью подобным образом – остальные обращались с ней как с маленьким ребенком. Она испуганно покачнулась на троне, замотала головой.
– Ты все понимаешь, – твердо продолжал Кадуан. – Сарейд, Дом Обсидиана принадлежит тебе. Он твой. Ты позволила мужу завладеть короной. А теперь позволяешь ему разрушать твой Дом. Останови его. Я знаю, что ты можешь.
Отец с рычанием повернулся к матери, но с того места, где я стояла, оказался хорошо заметен проблеск страха в его глазах.
– Не смей так разговаривать с моей женой! – прошипел он. – Клинки! Клинки!
Из теней выскользнули стражники в черной форме Клинков и окружили Кадуана. Но тот не дрогнул.
– Сарейд, он убил Эф. – Голос Кадуана стал жестче. – Твой муж убил твою дочь.
Одним нескладным движением, словно от удара, мать вскочила с трона, но так и замерла. Клинки придвигались к Кадуану, который по-прежнему даже не глядел на них.
– Сарейд, прошу тебя, действуй! Ты подвела свою дочь при жизни, так не подведи ее сейчас. Действуй если не ради нее, так хотя бы ради бесчисленных жизней, которые будут потеряны по приказу твоего мужа. Хотя и одна Эф – достаточная причина. И всегда была достаточной.
Я поймала себя на мысли, что жду, затаив дыхание. Однажды мать защитила меня от отца, но потом всю оставшуюся жизнь безотказно отдавала ему власть надо мной, а заодно всю силу, какую он мог пожелать. Я и не подозревала, как сильно хочу, чтобы она заступилась за меня.
Но мать не двинулась с места. Ее распахнутые глаза метнулись к отцу, и, всхлипнув, она потянулась к нему с лаской вместо угрозы.
Мне еще никогда не доводилось видеть на лице Кадуана такой неприкрытой ненависти, смешанной с отвращением.
– Она заслуживала лучшего! – прорычал он.
Клинки схватили его и попытались вывести из зала. Кадуан не двинулся с места, на его лице застыла маска спокойствия, но грудь бурно вздымалась. Отец схватил меч, прислоненный к трону, и бросился к Кадуану…
– Отвернись, – настойчиво прошептал мне Кадуан.
Но как я могла отвернуться? Как могла не смотреть?
Брызнула кровь. На заточенной стали сверкнуло солнце. Но на пол опустился не Кадуан.
Оршейд прыгнула вперед и перерезала отцу горло маленьким острым кинжалом – давным-давно его подарила ей я. По лицу сестры текли слезы.
– Ты убил ее… – выдавила она, захлебываясь рыданиями.
И через миг упала сама: отец предсмертным усилием пронзил ее хрупкое тело мечом. У меня вырвался сдавленный крик, и я качнулась вперед, но Кадуан схватил меня за руку. Только благодаря ему я не провалилась в трещину в полу.
Там, в прошлом, Кадуан вырвался из рук ошеломленных Клинков и ринулся к Оршейд. Отец умер молча, без предсмертного слова, с застывшей на лице ненавистью. Как же легко он отрекся даже от своей идеальной любимой дочери.
Оршейд всегда была такой хрупкой. Она осела на пол горстью невесомых цветочных лепестков. Мать зарыдала. Кадуан молча и сосредоточенно пытался остановить кровотечение и запечатать рану. Кровь сестры и отца, смешиваясь, стекала по ступеням помоста.
Картинка застыла, пошла рябью и поблекла.
– Я пытался спасти ее, – тихо произнес Кадуан.
На фоне воспоминаний его голос казался слишком живым, слишком близким.
– Ее жизнь была слишком ценной, чтобы она угасла вместе с ним. – Мой собственный голос, отдававшийся странным эхом, дрогнул на последнем слове. – Зачем? Зачем она…
Оршейд не умела сражаться, знала лишь пару совсем простых приемов, которым я когда-то ее научила. Только благодаря внезапности она сумела нанести отцу удар, но ей не хватило навыков, чтобы уклониться от его предсмертной мести.
– Ты бы и так убил его, – прошептала я. – Она могла не… не…
– Я собирался его убить. Именно за этим я сюда и пришел.
Бессмысленно. Как же бессмысленно.
– А моя… мать?
– Она жива, хотя и ничего про тебя не знает. Если хочешь с ней увидеться…
– Нет. Никогда.
Мой взгляд упал на лицо матери, искаженное отчаянием; она опустилась на колени рядом с сестрой. Она не спасла меня. Не спасла Оршейд. Я больше не хотела ее видеть.
Образ Кадуана, склонившегося над моей умирающей сестрой, медленно померк, перед глазами остались только сломанный трон и засохшая кровь.
– Я опоздал, – признался Кадуан. – Твой отец уже отдал приказ. Он начал вторжение на земли Дома Своевольных Ветров и его союзников. В следующие двести лет разразившаяся война уничтожила все остальные Дома фейри. Много веков я сожалел о том дне. Если бы приехал сюда на пару часов раньше, многое могло бы сложиться иначе.
На миг я возненавидела и Кадуана.
– Но в той войне нельзя винить только твоего отца. Слишком легко оказалось натравить нас друг на друга. Понадобился всего лишь один толчок, и мы бросились убивать соплеменников. Мы не устояли перед ненавистью. Я часто думал о тебе и о том, как изменился бы мир, если бы тебе позволили занять свое место. Ты бы стала потрясающей королевой, Эф.
Я ему не верила. И тем не менее мне почти удалось представить себя такой, какой меня видел Кадуан.
– Я вернул тебя не для того, чтобы использовать в своих целях, – продолжал он. – Не для того, чтобы сделать своим оружием. Вчера ты сказала абсолютную правду: у тебя никогда не было возможности стать чем-то бо́льшим. За шестьсот лет мне пришлось повидать немало несправедливости. Но это, Эф, величайшее ее проявление.
Несправедливость. Так вот как это называется? Может ли одно-единственное слово вместить в себя все, что у меня отняли, что навязали, к чему принудили?
Кадуан взял мои руки в свои. Меня затрясло.
– Наш народ сумел построить общество лучше, чем у предков. Но будущее все еще хрупко. Я борюсь за то, чтобы защитить нашу цивилизацию и сделать ее сильнее всех остальных, существовавших прежде. И я не знаю никого, кто больше тебя достоин участия в создании такого будущего. Поэтому я прошу тебя помочь мне, но ни в коем случае не принуждаю. С моей стороны было бы неправильно так говорить. И я не стану держать тебя, если ты захочешь уйти.
У меня перехватило дыхание, так что слова пришлось выдавливать с трудом.
– И если ты найдешь эти… глубинные проявления магии, что тогда? Что ты собираешься делать с ними?
– Любое из них заключает в себе огромную силу, хотя его обладателю грозит некоторая опасность. Но все три вместе открывают неограниченные возможности. Если я получу их и найду место, где смогу использовать… – Он сглотнул. – Я смогу построить для нас новый мир. Мир, свободный от людей и их влияния. Мир, где никто и никогда больше не станет их жертвой.
Я подумала о теле сестры у подножия ступенек – такая бессмысленная смерть. О горькой улыбке Меджки и его утраченном крыле. О комнате, где царила белизна, белизна, белизна, и о том, что мне пришлось там пережить. О королеве Ары и о том, как она каждый день причиняет боль многим другим фейри.
– С моей помощью ты сможешь положить этому конец, – выдавила я. – Никому больше не придется страдать так, как страдала я.
– Да.
Мои мысли забрались в самые дальние уголки памяти – к тем разумам, которые я когда-то делила с другими людьми.
