Гидеон закатила глаза так сильно, что испугалась, как бы зрительный нерв не порвался.
– Прекрати, мы же не в церкви.
– Это не я придумала, Сито. Я повторяю – дословно – то, что мне сказал Учитель.
– Учитель сказал, что там до задницы призраков и можно помереть?
– Именно.
– Сюрприз, моя мрачная владычица. Призраки и возможная смерть – это просто-таки мое второе имя.
14
Слабость Харрохак не сделала ее ни на секундочку приятнее. На следующее утро, в самую рань, против всякой логики и здравого смысла, она заставила Гидеон натянуть рясу и накрасить лицо, как и каждое утро после прибытия в дом Ханаанский: ее совершенно не радовало то, что Гидеон полагала жизненно необходимым (то есть съесть завтрак и украсть обед). Гидеон выиграла спор о завтраке, но не отбила право смотреться в зеркало без отвращения: пришлось намазать черную краску на скулы.
По настоянию Харроу Девятые двигались по тихим коридорам, как шпионы. Много раз некромантка замирала в тени и выжидала добрых пять минут, пока не позволяла им обеим пойти дальше, бесшумно сползти по грязной лестнице в недра Первого дома. По дороге им встретился только один человек. В предрассветных сумерках Харроу и Гидеон вжались в тень под аркой и смотрели, как по пыльному залу, мрачному и тихому, уставленному дряхлыми стульями, бредет человек с книгой в одной руке. Поскольку Гидеон провела всю жизнь в самой черной дыре самой черной планеты в самой черной части системы, она сумела узнать анемичный профиль мерзкой близняшки из Третьего дома, Ианты. Когда та исчезла из виду, Харроу молча выжидала гораздо дольше, чем Гидеон сочла бы необходимым, но потом сделала знак двигаться дальше.
Они добрались до мерзкой дыры с люком без всяких происшествий. Было так темно, что Гидеон пришлось убрать в карман очки, а Харроу – стянуть вуаль. Харроу нетерпеливо дышала носом, пока Гидеон вставляла ключ в замок, и бросилась вниз, как будто за ней гнались. Они спустились по длинной холодной лестнице, и внизу Харроу немного успокоилась.
– Хорошо. – Это было ее первое слово после выхода из комнаты. – Я почти уверена, что мы здесь одни. За мной.
Торопливо нагоняя свою адептку – рапира била по бедру, – Гидеон с интересом отметила, что они движутся по лабиринту коридоров вовсе не в сторону Санитайзера. Они спустились по широкому длинному проходу, освещенному тихо гудевшими электрическими лампочками, миновали несколько поворотов и добрались до двери с надписью «Лаборатория два». Харроу толкнула дверь.
За ней оказался коридорчик со шкаф размером. На стенах висели крючки. На одном из них Гидеон увидела что-то, похожее на уродливый, полураспущенный гобелен, но потом поняла, что это остатки чьей-то брошенной куртки. На двери за куском плексигласа красовался изорванный лист бумаги с выцветшей надписью, сделанной торопливой рукой: «#1–2. ПЕРЕДАЧА/РАЗВЕИВАНИЕ. ЦЕНТР ДАННЫХ».
Над стерильной металлической дверью виднелось хоть что-то нормальное: там висел череп. Когда-то, вероятно, его покрасили в красный, но теперь он побурел. В какой-то момент он лишился челюсти и скалился передними зубами. Харроу суетливо сунула в дверь маленький осколочек фаланги.
Странно это было: пользоваться костяными чарами Нонагесимус, а не противостоять им, но у Гидеон не хватило времени, чтобы получить от этого удовольствие. Харроу открыла дверь и провела Гидеон в другую комнату.
Эту комнату, более просторную и продолговатую, явно когда-то обыскивали. По стенам стояли широкие металлические столы, а над ними виднелись пустые розетки. Везде тянулись полки, на которых должны были стоять книги, журналы и папки, но теперь только лежала пыль. На стенах, там, где раньше что-то висело, остались выгоревшие пятна. Комната была пустая и голая. Одну стену целиком занимало окно в следующую комнату, а еще дверь с двумя табличками. Одна гласила «ОТКЛИК», а вторая, маленькая, над дверью – «ЗАНЯТО». Она моргала бледно-зеленым. Очевидно, это означало, что «Отклик» не занят. Сам «Отклик» оказался ничем не примечательным помещением с парой вентиляционных отверстий в дальней стене. А вот на полу толстым слоем громоздились осколки битых костей.
Во второй стене, утыканной подставками под давно пропавшие книги, тоже была дверь, на этот раз с надписью «ИЗОБРАЖЕНИЯ». На этой двери тоже висела такая же табличка, как в Отклике, но она горела красным. Маленькое окошечко в двери стало совершенно непрозрачным из-за кровавых отпечатков рук.
– Кто-то там неплохо повеселился, – заметила Гидеон.
Харроу мрачно посмотрела на нее, но не стала требовать обета молчания.
– Да, – согласилась она, – я.
Ее рыцарь подергала дверь с надписью «Отклик», но дверь не подалась. Обычной панели управления рядом тоже не было.
– Она так не откроется, Нав. Иди за мной и ничего не трогай.
Гидеон пошла за Харроу и ничего не трогала. Автоматическая дверь в «Изображения» послушно открылась при их приближении. За ней оказалась мрачная каморка, полная древних механизмов, мертвых и темных. Под потолком гудела только одна панель, белая, блеклая. Света она почти не давала, только множила тень. На длинном столе все еще стоял ржавый старый зажим с тонким, почти прозрачным листком бумаги. Гидеон сдалась желанию его потрогать, и бумага распалась, будто была сделана из пепла. На пальцах остались серые следы.
– Вот блин, – сказала она, вытирая руку об одежду.
– Поосторожнее, дура, тут все старое, как черт знает что, – мрачно сказала Харроу.
В середине комнаты стоял высокий металлический пьедестал. На нем лежала странная плоская панель из очень блестящего и красивого стекла с черными слепыми пятнышками. Некромантка, сведя от усилия густо подведенные брови, провела рукой над стеклом: оно загудело, пошло зелеными искрами, чуть не соскакивая с пьедестала. Харроу сняла перчатку и прижала длиннопалую руку прямо к стеклу. Случились две вещи: стекло сложилось у нее под рукой, как клетка, а дверь «Изображений» захлопнулась с громким стуком. Гидеон толкнула дверь, но она не открылась.
– Что там происходит? – спросила Харроу. – Выгляни в окно.
Сквозь заляпанное окошечко Гидеон рассмотрела, что теперь открылся «Отклик». Харроу безрадостно продолжила:
– Дверь реагирует на вес и движение и закрывается. Ну, я так поняла. Я не проверяла точно, какой вес нужен, но около тридцати движущихся килограммов. К этому моменту я отправила сюда около девяноста кило движущейся костяной материи.
Конечно, Харроу могла творить с кончиками чужих пальцев поразительные вещи. Трех кило костей ей бы хватило на что угодно. Тысяча скелетов, измятых и запертых внутри «Отклика» Моря хребтов. Горы черепов и копчиков.
– Зачем? – только и спросила Гидеон.
– Все, что я отправляла туда, стирали в порошок, – жестко ответила Харроу.
– Как?
– Не знаю. Если я уберу руку, дверь откроется и комната станет прежней. Я не вижу этого, только слышу.
При этих словах у Гидеон волоски на шее встали дыбом, и она сняла капюшон. Харроу выдернула запястье, и стекло разошлось в стороны. Дверь «Изображений» открылась сама по себе, и из предыдущей комнаты хлынул свет.
Харроу тщательно натянула перчатку и сказала уже повеселее:
– Вот тут, Сито, и наступает твой звездный час. Ты пойдешь туда и будешь моими глазами.
– Что?
– У скелетов нет фоторецепторов, Нав, – спокойно ответила некромантка, – я знаю, что их уничтожает какая-то грубая сила. Я не представляю какая и должна держать руку на танергетическом замке. У тебя есть нормально функционирующие глазные яблоки и туповатый, но работающий мозг. Ты будешь стоять там и смотреть в окно. Ясно?
Возразить тут было нечего, и поэтому Гидеон сразу же преисполнилась подозрений. Сказала:
– Как пожелаешь, моя рыдающая королева, – и выскочила в дверь «Изображений».
Адептка последовала за ней, роясь в карманах. Вынула оттуда целую костяшку, а это кое о чем говорило. Харроу бросила ее под ноги, и та с жутким скрежещущим звуком развернулась в крупный скелет. Харроу нетерпеливо дернула запястьем, и скелет погромыхал к «Отклику», где и замер в ожидании. Потом Харроу нырнула обратно в «Изображения».
