Лекарь Империи 6 (СИ) - Лиманский Александр

Он медленно покрутил шприц в пальцах, давая Мкртчяну рассмотреть тонкую иглу, отблеск света на стекле. Ужас возвращения в ту безмолвную, неподвижную тюрьму захлестнул его с новой силой. Нет… только не снова… не в эту тишину, не в этот саркофаг…

— Посмотрите на себя, — продолжил лекарь тихим, почти вкрадчивым голосом. — Вы полностью в моей власти. Я ввожу препарат — и вы замолкаете. Вы даже моргнуть не сможете, чтобы позвать на помощь. Я могу уйти и оставить вас так. Просто лежать.

Мкртчян с ненавистью смотрел на него, но в глубине его зрачков уже зарождался липкий страх. Лекарь говорил о вещах, которые он только что пережил, и от этого его слова становились еще реальнее.

— Конечно, со временем люди привыкнут, — Разумовский сделал вид, что размышляет. — Медсестры научатся понимать ваши моргания. Разработают для вас систему: «моргни один раз — да, два — нет». Ваш верный Арсен будет сидеть у кровати и задавать вопросы. Но на это уйдет время. День. Может, два. А ваша болезнь, синдром Черджа-Стросс, ждать не будет.

Он сделал шаг ближе, и его голос стал еще тише, почти интимным, как у лекаря, сообщающего плохие новости.

— За эти два дня, пока вы будете учиться общаться морганием, васкулит продолжит свою работу. Мелкие сосуды в вашем мозгу продолжат воспаляться и закупориваться. Это называется микроинсульт. Один, потом еще один. Сначала вы потеряете способность считать. Потом — узнавать лица. Потом — помнить собственное имя. И к тому моменту, когда вы наконец сможете «наморгать» Арсену, что вас нужно перевести в другую больницу, переводить будет уже некого. Только тело, которое мы будем кормить через трубку.

Каждое слово было как удар молота по его психике. Это был подробный, детализированный, медицински обоснованный сценарий его распада.

Он видел это не как пугалку, а как выписку из истории болезни.

Его будущей истории болезни. Гнев, который кипел в нем секунду назад, начал уступать место холодному, всепоглощающему ужасу. Он боролся с ним, пытался найти в лице лекаря хоть намек на блеф, но видел лишь спокойную уверенность.

— А теперь о хорошем, — лекарь сел обратно на стул, словно предлагая выгодную сделку. — Есть и другой путь. Вы отвечаете на мои вопросы. Честно. И как только я получаю ответы, я немедленно начинаю лечение. Не просто поддерживающую терапию, а агрессивную, современную, направленную на подавление вашей болезни. Цитостатики. Плазмаферез. Мы остановим этот процесс. У вас есть шанс не просто выжить, а полностью восстановиться. Но для этого вы должны мне помочь.

Он отложил шприц на столик, но так, чтобы Мкртчян его хорошо видел.

— Выбор за вами, Артур. Либо вы помогаете мне спасти вас, либо я просто… лечу вас по стандартному протоколу. Очень медленно. Очень тщательно. Давая вашей болезни все время, которое ей нужно.

Глава 4

Я стоял и смотрел на него.

Наблюдал, как рушится воля человека, который всю жизнь строил свою реальность на страхе и силе.

Его взгляд лихорадочно бегал по палате, от моего лица к неподвижной фигуре Ашота и обратно. Он был загнан в угол.

Не в физический — в экзистенциальный.

Я забрал у него все: силу, голос, контроль над собственным телом. И теперь предлагал вернуть часть этого в обмен на его душу. Выбор был очевиден.

— Я… я согласен, — прошептал он. — Моя жизнь… она мне дороже. Только одного не понимаю… зачем тебе это? Что это изменит?

Он все еще пытается найти логику, ищет слабость.

Думает, что это какая-то сложная игра, торг. Он не понимает, что для меня это не торг, а приведение приговора в исполнение. Он спрашивает «зачем», потому что в его мире у всего есть цена. Он не может поверить, что кем-то может двигать нечто иное, кроме выгоды или страха.

— Это многое изменит, — ответил я холодно. — Итак, Ашот Мурадян. Ваши люди его избили?

— Да… — выдавил Мкртчян. — Да, черт возьми! Он был должен деньги! Но я потребовал их обратно немедленно… потому что мне нужен был повод.

Повод. Значит, дело не в деньгах. Деньги были лишь спусковым крючком.

— Повод для чего?

— Для наказания, — его голос стал чуть увереннее, словно объяснение собственной логики придавало ему сил. — К нему в шаурмичную зачастили люди Арутюнянов. Я не мог допустить, чтобы эта точка стала их плацдармом в моем районе.

— Нельзя было просто спросить его, на кого он работает?

Он посмотрел на меня как будто я сказал что-то дикое.

— Думаешь, он бы сказал мне правду? Лекарь, в нашем деле никому нельзя доверять. У меня опасный бизнес. Лучше перестраховаться. К тому же деньги он и правда занял немалые. Вряд ли бы отдал. А работать на меня он не хотел. В грязные дела не лез никогда, хотя там бы мог подняться хорошо. С его-то характером, — в его голосе прозвучало что-то похожее на кривое, уродливое уважение. — А так получается либо мой, либо ничей.

Я слушал его, и во мне не было ни гнева, ни отвращения.

Только холодный интерес профессионала, изучающего архитектуру больной души. Его логика была безупречна в своей порочности. Он не видел в Ашоте человека.

Он видел в нем ресурс, территорию, фигуру на шахматной доске. И поскольку фигура отказалась играть по его правилам, он просто смахнул ее с доски. Удивительно простая и страшная логика.

— Приказ отдавали лично? — мой голос был ровным, безэмоциональным.

— Да! Арсену сказал — тряхнуть как следует! Чтобы понял, кто в районе хозяин!

— Кто именно наносил удары? Кто бил?

— Не знаю… Арсен набрал каких-то пацанов с улицы… Трое их было или четверо… Я в такие дела сам не лезу.

Есть.

Прямое признание в организации. Связь с исполнителем. Для Громова этого более чем достаточно, чтобы зацепиться и раскрутить всю цепочку. Дело сделано.

— Этого достаточно, — сказал я вслух.

Я встал. Допрос был окончен.

Шах и мат. Теперь оставался последний штрих. Немного театральности, чтобы урок усвоился навсегда.

Я посмотрел не на Мкртчяна, а в потолок палаты. И громко, четко произнес в пустоту:

— Слышали? Записали?

Именно в этот момент, словно по команде, дверь палаты бесшумно открылась.

Вошли двое. Первым был капитан Громов, его лицо было непроницаемым, как гранит. За ним следовал молодой сержант в форме, который сжимал в руке небольшой, поблескивающий диктофон.

Мкртчяна будто ударило током.

Он дернулся — насколько вообще мог дернуться парализованный человек. Легкий спазм прошел по мышцам его лица, глаза расширились от ужаса, когда он перевел взгляд с меня на вошедших полицейских и обратно.

Он все понял. Это была не просто беседа. Это была ловушка.

Идеальный расчет времени, капитан. Я одобрительно кивнул Громову. Как и договаривались.

— Артур Мкртчян, — официально, без тени эмоций произнес Громов, подходя к кровати. — Вы арестованы по обвинению в организации покушения на убийство с нанесением тяжких телесных повреждений. Ваше полное признание записано и будет приобщено к делу. Как только господин лекарь Разумовский даст разрешение, вы будете переведены в медицинский блок следственного изолятора.

— Через неделю будет транспортабелен, — сообщил я Громову, не глядя на Мкртчяна. — У него ранний послеоперационный период, плюс необходимо закончить курс лечения основного заболевания. Раньше нельзя, швы могут разойтись.

— Ты… ты меня обманул… — едва ворочая губами, прошептал Мкртчян, глядя на меня с бессильной ненавистью.

Обманул?

Я встретил его взгляд. Ну вот так. Я просто использовал правду как скальпель. А ты оказался опухолью, которую нужно было удалить.

Громов проигнорировал его реплику, словно ее и не было. Он склонился чуть ниже, чтобы Мкртчян хорошо его слышал, и произнес приговор.

— Вашего признания и показаний потерпевшего, — он едва заметно кивнул в сторону койки Ашота, — будет более чем достаточно для обвинительного приговора. Учитывая ваш послужной список, рассчитывайте лет на двадцать строгого режима. Если повезет. Ваших подельников тоже арестуют. У входа в палату будет дежурить охрана. Можете начинать наслаждаться заключением.