Вендиго - Блэквуд Элджернон Генри

Хэнк и Кэткарт переглянулись.

– Мили две я шел по следу, – продолжал Симпсон, в голосе которого вновь начал сквозить пережитый ужас, – а потом след взял и оборвался! Будто и не было его!

– Тогда-то ты и услыхал его, и зачуял вонь, и… пошли черти вразнос! – воскликнул Хэнк, выдавая нешуточное душевное волнение.

– Тогда-то в твоем взбудораженном сознании начали возникать галлюцинации, – тихо добавил доктор Кэткарт, но не настолько тихо, чтобы племянник его не услышал.

До лагеря добрались быстро, день был еще в разгаре, и для поисков оставалось добрых два часа яркого солнца. Доктор Кэткарт и Хэнк, не теряя времени, отправились по следу, но Симпсон оказался не в силах их сопровождать. Они решили пойти по его зарубкам и следам, а ему тем временем велели оставаться в лагере, поддерживать огонь и отдыхать.

Однако спустя три часа, уже в сумерках, охотники вернулись ни с чем. Свежий снег замел все прежние следы, и хотя доктор с проводником прошли по зарубкам до того места, где Симпсон повернул обратно, ни единого намека на присутствие человека – да и зверя, если уж на то пошло, – обнаружить не удалось. На свежем, совершенно нетронутом снегу вообще не было никаких следов.

Охотники не представляли, что делать дальше. Прочесывать лес, конечно, можно неделями, да толку от этого мало. Выпавший снег лишил их единственной надежды, и вечером приунывшие охотники собрались у костра поужинать. Было от чего приуныть: у Дефаго в Крысином Волоке осталась жена, и без его заработка она лишалась всяких средств к существованию.

Теперь, когда им открылась вся неприглядная истина, они решили поговорить начистоту, отбросив недомолвки и притворство, и трезво оценить факты и свои возможности. Даже на памяти доктора Кэткарта то был далеко не первый случай, когда человек поддавался наваждению Чащи и сходил с ума, тем более что Дефаго был отчасти к этому предрасположен, имея в крови склонность впадать в меланхолию. Организм его, вдобавок, был ослаблен запойным пьянством. Что-то в этой вылазке – невозможно установить, что именно, – послужило спусковым крючком для болезни, и он ушел. Ушел в край деревьев и озер, чтобы умереть от голода и истощения. Шансы, что он сумеет найти лагерь, крайне малы; его умоисступление с тех пор наверняка только усилилось, и вполне может быть, что он совершил над собой насилие, приблизив тем самым ужасный конец. Вероятно, пока они тут беседуют, конец этот уже наступил. Впрочем, все дружно согласились с предложением Хэнка подождать еще немного и весь следующий день, от рассвета до захода солнца, посвятить самому тщательному прочесыванию леса. Они разделятся, и каждый будет искать следы в своем секторе. Обсудив план в мельчайших подробностях, они завели разговор о том, какую именно форму мог принять Ужас Дебрей, поразивший рассудок несчастного проводника. Хэнк, хотя и был в общих чертах знаком с этой легендой, явно не обрадовался повороту, который принимала беседа. Он почти не участвовал в разговоре, но и то, что он успел сказать, пролило немало света на произошедшее. Так, например, он признал, что в этих краях с прошлого года ходят слухи, будто минувшей осенью несколько индейцев «видели Вендиго» на берегах Воды Пятидесяти Островов и что именно по этой причине Дефаго не хотел здесь охотиться. Хэнк, несомненно, полагал, что своими уговорами он в каком-то смысле поспособствовал гибели давнего приятеля.

– Когда индеец сходит с ума, – пояснил он, обращаясь скорее к самому себе, нежели к своим спутникам, – про него говорят, будто он «видел Вендиго». А бедный старый Дефаго верил во все эти бредни! Он же суеверный до мозга костей!

Тогда Симпсон, почувствовав, что обстановка располагает к откровенности, заново рассказал друзьям, как все было. На сей раз он не опустил ни одной подробности и тщательно описал собственные чувства и страхи, умолчав лишь о словах, какие выкрикивал Дефаго.

– Да ведь он сам должен был рассказать тебе эту легенду, дорогой мой, – опять взялся за свое доктор Кэткарт. – И, само собой, его рассказы заронили в твой воспаленный разум семя идей, которое впоследствии проросло и дало плоды!

Тут Симпсон вновь привел факты. Дефаго, заявил он, почти ничего не говорил о чудище из легенд. Он, Симпсон, легенд этих не знал и, насколько мог помнить, даже не читал о них в книгах, а имя зверя слышал впервые.

Конечно, он говорил правду, и доктор Кэткарт вынужден был с неохотой признать, что дело это в высшей степени необычное и таинственное. Впрочем, вслух он ничего подобного не сказал. Изменилось его поведение: он старался не поворачиваться спиной к чаще и всегда следил, чтобы за ним был ствол толстого крепкого дерева; стоило костру начать гаснуть, как он тут же принимался его раздувать; быстрее остальных он настораживался, если из ночной тишины доносились какие-нибудь звуки – плеск рыбы в озере, хруст веток в зарослях кустарника, буханье снежных шапок, подтаявших от теплого воздуха над костром. Голос у Кэткарта тоже изменился, став чуть менее уверенным и тихим. Попросту говоря, страх сковал всех обитателей маленького лагеря, и хотя они с радостью побеседовали бы о чем-нибудь другом, все попытки сменить тему были тщетны: разговор вновь и вновь сводился к обсуждению причины их страха. Хэнк был самым честным из присутствующих и оттого почти всегда молчал. Но и он ни разу за вечер не повернулся спиной к чаще. Лицо его неизменно было обращено к лесу, и, когда приходилось идти за дровами, он не забредал дальше необходимого.

Вокруг лагеря стеной стояла тишина, поскольку свежего снега было хоть и немного, но все же достаточно, чтобы приглушать любые звуки; вдобавок все кругом сковал весьма крепкий мороз. Ночную тишь нарушали только их голоса, гул пламени, да изредка что-то проносилось в воздухе с едва различимым звуком, подобным шелесту крыльев ночного мотылька. С отходом ко сну никто не спешил. Дело шло к полуночи.

– А ведь легенда весьма интересная, – заметил доктор, просто чтобы нарушить в очередной раз воцарившееся у костра гробовое молчание. – Вендиго и есть воплощение того самого Зова Дикой Природы, который иные впечатлительные натуры слышат и идут за ним на верную смерть.

– Ваша правда, – отозвался Хэнк. – Если услышишь его – не ошибешься. Он тебя кличет по имени, ей-богу!

Опять наступила тишина. Тогда доктор Кэткарт вернулся к запретной теме, да так поспешно и настойчиво, что остальные в испуге подскочили на месте.

– А все-таки аллегория весьма примечательна! – воскликнул он, озираясь во тьме по сторонам. – Говорят, что Голос напоминает все бесчисленные звуки Чащи разом: вой ветра, плеск воды, крики животных и тому подобное. Стоит жертве услышать это – пиши пропало! Еще говорят, что у бедолаги больше всего страдают ноги и глаза. Ноги, понятное дело, из-за жажды к перемене мест и неостановимого бега, а глаза – от наслаждения красотой. Бедный скиталец мчится с такой скоростью, что стирает ноги, и из глаз у него течет кровь.

Доктор Кэткарт все это время продолжал напряженно вглядываться в окружающую тьму.

– Так и Вендиго, говорят, стирает себе ноги, – очевидно, из-за чудовищной скорости бега и трения о землю. В конце концов они отваливаются, а на их месте отрастают точно такие же.

Симпсон слушал дядю, замирая от ужаса и изумления; однако больше всего его поразила бледность, разлившаяся по лицу Хэнка. Симпсон с радостью заткнул бы уши и зажмурил глаза, если бы посмел.

– А еще он ходит не только по земле, – раздался гнусавый голос проводника. – Но и по небу, да так высоко, что ему кажется, будто его жгут звезды. Иногда он с грохотом оттуда спрыгивает и бежит по верхушкам деревьев, волоча за собой жертву, а потом бросает ее оземь, как скопа швыряет рыбину, чтобы убить ее и съесть. Только жертв своих он не ест. Надо же, из всей дряни, что можно найти в Чаще, его пища – мох! – Он коротко, неестественно хохотнул. – Пожиратель мха, вот он кто, этот Вендиго, – добавил проводник, заглядывая в глаза спутникам. – Пожиратель мха… – И он разразился самой непристойной бранью, на какую только был способен.