Лекарь Империи (СИ) - Карелин Сергей Витальевич

Я нашел Марину в том же коридоре, где мы ее оставили. Она сидела на диванчике, сжавшись в комок, и тихо плакала. Отец Сеньки, Василий, и старший брат стояли рядом, пытаясь ее как-то утешить, но у самих у них лица были серые от страха. Похоже только пришли после рабочего дня.

Пришлось сообщить ей неутешительные новости и необходимость срочной операции. Марина разрыдалась еще сильнее, уткнулась мне в грудь, как маленькая девочка.

— Только спасите его, господин лекарь! Илюша, миленький, спасите моего Сеньку! — шептала она сквозь слезы.

Я как мог успокаивал ее, объясняя, что операция — это единственный шанс. Кое-как, дрожащими руками, она подписала бланк согласия. Без этих дурацких бумажек, увы, в медицине никуда, даже если речь идет о спасении жизни.

Я пулей вернулся в реанимацию.

Туда уже пришел дежурный хирург — пожилой, сутулый мужчина с очень уставшими глазами и руками, покрытыми пигментными пятнами. Он как раз надевал стерильные перчатки, готовясь к осмотру. Я шагнул было к операционному столу, но Конюхов тактично, но настойчиво преградил мне путь.

— Спасибо, Разумовский, — он забрал у меня бумагу с согласием. — Дальше мы уж как-нибудь без адептов разберемся. Можешь быть свободен.

И он мягко, но решительно вытеснил меня к выходу. Вот тебе и «талант», вот тебе и «профессионал». Как только дошло до дела, адепту тут снова не место. Спорить я не стал. Не до того сейчас.

Я остался в коридоре. Домой идти совершенно не хотелось. Сердце было не на месте, я переживал за Сеньку. Через небольшое смотровое окошко в двери реанимационной я мог видеть часть происходящего.

Хирург склонился над мальчиком, рядом ассистировали Конюхов, ассистенты третьего ранга и медсестры. Мне не очень нравились движения хирурга. Они казались какими-то резкими, немного неуверенными. С мальчиком, тем более в таком состоянии, нужно было бы поаккуратнее, понежнее. Плюс он постоянно что-то бубнил себе под нос. Тихо, неразборчиво, но постоянно. Это немного раздражало.

Сказывалась усталость от напряженного дня. Ноги гудели, голова была как в тумане. Я добрел до автомата с напитками, сиротливо стоявшего в углу коридора.

Кофе.

Сейчас мне нужен был кофе, много кофе. Бросил пару монет, нажал кнопку. Автомат недовольно заурчал и выдал мне стаканчик с какой-то мутной, едва теплой жидкостью, отдаленно напоминающей кофе. Вкус был просто омерзительный, но что делать. Пришлось пить.

Вернувшись к дверям реанимационной, я снова прильнул к окошку. Прошло уже больше часа. По идее, если это была диагностическая торакоскопия или взятие биопсии, они уже должны были бы заканчивать. Но операция все еще длилась. И хирург по-прежнему что-то непрерывно бубнил себе под нос.

Это уже начинало казаться странным. Сколько можно бубнить без остановки? И почему его никто не заткнет? Это же отвлекает!

Я напряг слух, пытаясь разобрать хоть что-то из этого бормотания. Сначала ничего не получалось — мешали писк приборов и приглушенные голоса медсестер. Но потом до меня стали долетать отдельные отрывки фраз.

И я с удивлением понял, что хирург не просто бубнит, а… ругается! Да-да, он ругал самого себя, свою работу, свои руки, весь белый свет.

Ну что за разрез, криворукий идиот!«, 'Куда ты лезешь, старый пень!», «Опять не туда попал, чтоб тебя!». Это было настолько неожиданно, что я на мгновение опешил.

Лекарь, оперирующий ребенка, кроет себя последними словами? Оригинально.

Я присмотрелся внимательнее. Хирург стоял, склонившись над столом, его руки двигались вполне уверенно, хоть и не так изящно, как мне бы хотелось. Но губы его были плотно сжаты.

Он не мог так бубнить. Тогда кто?

Я быстро осмотрел комнату реанимации еще раз. Конюхов и медсестры были заняты своими делами, сосредоточенно следя за приборами и подавая инструменты. И тут мой взгляд зацепился за что-то маленькое, почти незаметное, на одной из операционных ламп, свисающих над столом.

Там сидел какой-то зверек. Маленький, пушистый, похожий на бурундучка или очень крупную белку-летягу. Только он был какой-то… полупрозрачный, что ли. Он сидел на лампе, свесив лапки, и внимательно наблюдал за ходом операции. И именно от него, как мне показалось, и исходило это недовольное ворчание!

Я в шоке уставился на это создание. Что за чертовщина? Неужели поднятие моего внутреннего уровня «Искры» открыло какой-то новый, специфический дар? Способность видеть духов или что-то в этом роде?

Я осторожно рассматривал «бурундучка». А тот, словно почувствовав мой взгляд, вдруг резко повернул свою пушистую головку в мою сторону. Его маленькие, блестящие глазки-бусинки, до этого внимательно следившие за руками хирурга, теперь сфокусировались на мне.

Секунду он смотрел на меня не мигая, потом его крошечный носик смешно дернулся.

И тут произошло то, от чего у меня волосы на затылке встали дыбом, если бы они там были в достаточном количестве. Этот «бурундучок» вдруг оттолкнулся от лампы и, легко спланировав по воздуху, просочился прямо сквозь толстое стекло двери реанимационной, как будто его и не было вовсе! Через мгновение он уже висел в воздухе прямо передо мной, на расстоянии вытянутой руки.

Он был еще меньше, чем показался мне сначала — размером, наверное, с мой кулак, не больше. Пепельно-серая шерстка с серебристыми искорками мягко светилась в тусклом свете коридорной лампы.

Огромные, как у лемура, темно-синие глаза внимательно, даже как-то изучающе, смотрели на меня. Маленькие, подвижные ушки нервно подрагивали, а пушистый хвост с белым кончиком слегка покачивался из стороны в сторону.

Я в шоке молча пялился на это чудо природы, а оно, в свою очередь, так же молча и сосредоточенно пялилось на меня. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем зверек наконец нарушил тишину. Точнее, тишину в моей голове, потому что его голос прозвучал не снаружи, а откуда-то изнутри, четкий и на удивление скрипучий, совершенно не соответствующий его милой внешности.

— Ага, — проскрипел он у меня в сознании. — Ты точно меня видишь. Вот это поворот… Не каждый день такое случается, знаешь ли. Ладно, с этим потом разберемся, времени нет на сантименты. Ты так и будешь тут столбом стоять и пялиться на меня, как баран на новые ворота? Они же сейчас убьют этого мальчишку, криворукие бездари!

Глава 5

Говорящий бурундук, который еще и сквозь стены проходит. Нормально.

В моей прошлой жизни я, конечно, всякое повидал, особенно в ночные дежурства в приемном покое, но вот говорящих грызунов, критикующих работу лекарей, — такого точно не было.

Времени на то, чтобы подробно выяснять, что это за чудо-юдо такое и откуда оно взялось в моей голове или рядом со мной, сейчас катастрофически не было. Одно я понял точно: если этот пушистый критик прав, и Сеньке действительно грозит смертельная опасность из-за «криворуких бездарей», то нужно было действовать.

И действовать немедленно.

Разбираться с собственными глюками или новообретенными магическими друзьями буду потом. Если это «потом» вообще наступит для Сеньки.

— Хорошо, — мысленно обратился я к этому… Пусть будет пока просто Бурундук. — Почему они его убьют? Что именно они делают не так? Говори быстро!

Бурундук, который до этого с явным неодобрением рассматривал свои крошечные коготки, тут же оживился.

— Наконец-то дошло, двуногий! — проскрипел он у меня в голове с такой интонацией, будто я самый тупой ученик в его классе. — У этого мальчишки аномальное расположение вагуса! Ну, блуждающего нерва, понимаешь⁈ Он у него проходит не там, где у всех нормальных людей, а слишком близко к этой вашей… опухоли, которую этот ваш Преображенский сейчас так усердно ковыряет! Еще одно неловкое движение его кочергой, которую он скальпелем называет, и он этот нерв либо пережмет, либо вообще порвет к такой-то матери! И все, пиши пропало! Сердце встанет, и никакие ваши припарки не помогут!

Не успел я переварить эту информацию, как из-за двери реанимационной донесся особенно истошный, протяжный писк медицинской аппаратуры, сопровождаемый паническими выкриками.