Сотри и Помни - Небоходов Алексей

Жар снова начал подниматься по шее к лицу. Роман чувствовал, как кожа начинает гореть, выдавая смущение, делая его ещё более уязвимым перед сестрой. Её способность находить самые болезненные точки и бить по ним с хирургической точностью всегда поражала – не умение, а настоящий талант, доведённый до совершенства годами практики.

– Что с тобой случилось? – продолжала Мила, делая шаг ближе. Её сладковатые духи с нотой ванили создавали странный контраст с жестокостью слов. – Ты же вроде умный мальчик. Даже что-то там программируешь. Неужели не мог элементарный алгоритм объяснить? – Она наклонила голову, изображая искреннее любопытство. – Или, может, это всё Лера Станкевич? Я слышала, она там была. Вскружила тебе голову своими серыми глазками?

Последние слова подействовали как удар под дых. Откуда она знала про Леру? Про его тайное, никому не высказанное восхищение? Или это был просто случайный выстрел, который попал в цель благодаря исключительному чутью Милы на чужие слабости?

Роман мог бы ответить. Мог бы защищаться, огрызнуться, сказать что-то резкое о её собственных неудачах, которых, надо признать, было не так уж мало. Но годы жизни под одной крышей научили другому – молчание было единственным щитом, который работал. Любое сопротивление только разжигало в сестре азарт, превращая обычную подначку в полноценную охоту.

– Так что, Ромочка? – она приблизилась ещё на шаг, голос стал почти интимным, как будто они делились секретом. – Может, мне самой поговорить с Лерой, раз ты не решаешься? Рассказать, как ты на неё смотришь на парах? Как записываешь каждое её слово? Это же так мило…

Из кухни донёсся голос Татьяны:

– Мила, Рома! Ужин остывает!

Сестра отстранилась, улыбка на секунду исчезла, но тут же вернулась – теперь уже фальшиво-доброжелательная, предназначенная для родителей.

– Идём, миленький братик, – произнесла она с наигранной заботой. – Мама с папой ждут. Не хотелось бы их разочаровывать… ещё больше.

Мила развернулась и направилась на кухню, зная, что нанесла достаточно ударов. Роман стоял неподвижно, ощущая, как сердце колотится где-то в горле. Первым побуждением было закрыться в комнате, игнорировать зов к семейному ужину. Но это означало бы признать поражение, показать, насколько глубоко задели её слова.

С усилием заставив себя двигаться, юноша последовал за сестрой. Кухня, залитая резким светом люминесцентной лампы, казалась особенно неуютной. Стол, накрытый видавшей виды клеёнкой в выцветший цветочный узор. Четыре стула – не комплект, а разрозненные предметы, собранные из разных гарнитуров. Михаил и Татьяна уже сидели за столом, глядя в тарелки с каким-то угрюмым сосредоточением.

– Присаживайся, – произнесла Татьяна, не поднимая глаз. – Картошка совсем остыла.

Роман сел на своё обычное место – у стены, напротив окна. Отсюда мог видеть кусочек вечернего неба, постепенно темнеющего, с тяжёлыми свинцовыми облаками, обещавшими продолжение дождя. В этом окне была какая-то странная символичность – единственный выход из тесного пространства кухни, но выход иллюзорный, недоступный.

Михаил молча накладывал себе картошку. Глаза у него были красные и усталые – видимо, снова выпил после работы, но ещё не дошёл до стадии раздражительности. Это был относительно мирный вечер, когда отчим погружался в апатичное молчание, не требуя от окружающих ни внимания, ни реакции.

– На работе опять сократили премиальные, – произнесла Татьяна, словно продолжая начатый ранее разговор. – Говорят, из-за падения продаж. Будто это наша вина, что люди перестали покупать технику.

Михаил хмыкнул, не отрываясь от еды:

– У меня тоже зарплату задержали. Обещают на следующей неделе, но я уже слышал эту песню.

Мила, сидевшая напротив Романа, элегантно подцепила вилкой кусочек рыбы:

– А у нас в институте кафедру маркетинга расширяют. Будут новые спецкурсы, с практикой в настоящих компаниях. Самых успешных студентов обещают без собеседования брать на стажировку.

Это была её обычная тактика – на фоне родительских жалоб о финансовых трудностях ненавязчиво упомянуть о своих успехах. Не прямая похвальба, а тонкий намёк на светлое будущее, которое она себе обеспечит благодаря правильно выбранной специальности и старательности.

– Молодец, – Татьяна впервые за вечер слабо улыбнулась. – Хоть кто-то в семье думает о реальных перспективах.

Это было сказано вскользь, но Соколов почувствовал укол – ещё один в сегодняшней коллекции. Его специальность – программирование и информационные технологии – почему-то не воспринималась приёмными родителями как «реальная перспектива», несмотря на очевидную востребованность профессии. Возможно, дело было в том, что Мила умела говорить о своих достижениях, превращая каждую мелочь в значительное событие, тогда как студент обычно молчал о своих проектах.

– А ты как, Рома? – неожиданно спросил Михаил, поднимая на него тяжёлый взгляд. – В институте-то всё нормально?

Вопрос прозвучал почти заботливо, если бы не контекст – Роман точно знал, что отчим не интересовался его учёбой, если только речь не шла о возможном отчислении, которое означало бы финансовые проблемы. Стипендия парня, пусть и небольшая, была весомым вкладом в семейный бюджет.

– Всё в порядке, – ответил он, стараясь говорить ровно.

– А я слышала, у Ромы сегодня был звёздный час, – вмешалась Мила с улыбкой, от которой внутри всё сжалось. – Выступал перед всей группой. Даже популярным стал…

Михаил нахмурился, не понимая, о чём речь:

– Это как?

– Да так, – Мила небрежно пожала плечами. – Просто ребята в институте рассказывали. Видимо, наш Рома проявил себя. Правда, братик?

Её глаза сверкали торжеством – она загнала его в угол. Если признается, что опозорился на занятии, это вызовет новую волну родительского разочарования. Если попытается отрицать или приукрасить ситуацию, сестра тут же расскажет правду в самом неприглядном свете.

– Отвечал у доски, – наконец сказал Роман. – Ничего особенного.

– Ну-ну, – Мила усмехнулась. – Скромничает наш тихоня. А ведь о нём теперь весь институт говорит.

Татьяна подняла брови:

– И чего вдруг?

– Да глупости, – юноша попытался перевести разговор. – Лучше расскажите, когда ремонт в ванной начнём? Кран уже месяц течёт.

Но Мила не собиралась так просто отпускать свою жертву:

– Просто Ромочка у нас такой… трогательный. Смущается, краснеет, слова путает. Девочкам такое нравится. Особенно одной…

Роман резко поднялся, опрокинув стакан с чаем. Жидкость разлилась по клеёнке, медленно стекая к краю стола.

– Осторожнее! – воскликнула Татьяна, хватая полотенце.

– Извините, – пробормотал студент, помогая вытирать лужу. – Я… я не голоден. Пойду доделаю работу.

Михаил посмотрел на него с раздражением:

– Вечно с тобой так. То не ест, то проливает. Как маленький, честное слово.

Эта фраза, произнесённая усталым, почти безразличным тоном, почему-то оказалась больнее всего, что сказала Мила. В ней не было злости или попытки обидеть – только искреннее разочарование. Роман для них всегда был чем-то вроде неудачного приобретения – не таким, как ожидали, неспособным оправдать вложенные в него усилия.

– Я доделаю лабораторную, – повторил он уже тише, складывая мокрое полотенце. – У меня завтра сдача.

Роман вышел из кухни, чувствуя, как спину прожигает торжествующий взгляд сестры. В своей комнате плотно закрыл дверь и прислонился к ней спиной, пытаясь восстановить дыхание. Сердце колотилось так, словно пробежал несколько километров. Руки слегка дрожали, и юноша сжал их в кулаки, впиваясь ногтями в ладони – физическая боль помогала отвлечься от эмоциональной.

С улицы доносился шум дождя, ставшего сильнее. Капли барабанили по карнизу и стеклу, создавая странную, но успокаивающую мелодию. В этом ритме было что-то гипнотическое – природа не знала о человеческих драмах, не интересовалась ими, просто существовала по своим законам, равнодушная и вечная.