Дважды мертв - Лемад Ника

– Я собралась уезжать! – процедила Янжин, набычиваясь. Уперла палец в подругу: – А ты обещала мне денег!

Урин пожала плечами.

– Мама сказала, что в укрытии безопасно. И никто не возьмет с тебя ни копейки. Кровать, пища и одежда. – Она разозлилась, глядя на скептическую физиономию, скривленную Янжин. – Где тебе еще такое предложат? Бездельничай в свое удовольствие!

– Из-за него?

– Из-за него. Ему нужно обучиться, или он умрет. А своих аха не бросит.

– Аха – это кто? – вырвалось у полностью запутавшейся девушки. – Глава псарни?

– Поговори при маме о таком, живо научит уважению, – проворчала Урин. – Это старейшина. Тебя ему представят, если он даст позволение чужака привести.

– А если не даст?

Урин вздохнула.

– Не даст только в том случае, если о тебе наслышан. Не обижайся, но с тобой тяжело.

– Я всего лишь хотела жить как все! – выкрикнула Янжин, сжимая кулаки.

– И? – обернулась к ней Урин. – Получилось?

– Я не хочу!

– Имеешь право. Не хотеть.

– Нельзя было сразу все объяснить?

– Объясни я тебе сразу, чем бы та ситуация отличалась от этой?

– Ничем, – сникла Янжин. Что так, что так правда бы открылась. Но… – Но в таком случае меня бы не похитили!

– Да ну, – сухо обронила Урин. – Ты разве умеешь молчать и никуда не лезть? Но все же вышло что-то хорошее, спасла от смерти молодого перевертыша. За это спасибо. Будет здорово, если он отойдет. Что за сволочь так поиздевалась над живым существом, ума не приложу.

– Что значит – отойдет? – с подозрением поинтересовалась Янжин.

– Псы тоже имеют разум. И он может повредиться. Ты удивлена?

Немного да. Но в этом Янжин ни за то бы не призналась под строгим взглядом подруги.

Помолчала немного.

Пошелестела пакетом, поглядывая на то, как Урин достает оттуда бумажные свертки и контейнеры.

Кофе ей сегодня, очевидно, не попробовать.

– Ты знаешь? – спросила негромко. – О… том, что я могу…

– Знаю, – так же ровно ответила Урин. – Маме рассказал дед. А мама рассказала мне.

– Давно?

– Еще в школе.

Янжин кивнула. От кого только скрывалась?

– И ты не считаешь, что я чудик?

Урин нагнулась, опираясь руками на стол.

– А ты не считаешь, что я чудик? – И улыбнулась растерянности на лице подруги. Когда Янжин не была занята тем, что ныла о никчемности своей жизни, даже была приятна. Тогда Урин вспоминала, какой она была в школе. К какому человеку привязалась. – Давай, – сказала, – помоги накрыть на стол.

Парня Алима вернула в домик, часа не прошло.

– Нужно было… – пояснила. – Выйти хотел.

Янжин подумала, что и ей не мешало бы выйти. Отряхнув крошки с рук, поднялась из-за стола, и Хараал насторожился, переступая босыми ногами. Его путь отметила цепочка грязи, на которую никто кроме Янжин не обращал внимания (ей бы уже влетело, а кому-то все с рук сходит).

– Пусть не ходит за мной, – буркнула, раздражаясь.

Парень шагнул за ней.

Янжин резко развернулась, он замер, повесив руки вдоль тела. Веревка стягивала одеяла на поясе, на плечи накинуто одно было. Голые ноги выглядывали из-под свертка. Против воли скользнула глазами по вспаханным цепями ступням.

Умудрился еще ковылять за ней по городу.

– Будь. Здесь! – четко сказала и сдвинула брови. – На месте! Не двигайся! Проклятие! Хоть какие-то слова ты должен знать?

– Янжин! – одернула абгай, и Янжин прикусила язык.

Хараал уставился в пол, едва дыша.

За ней не пошел.

Где-то среди слов отыскал знакомую команду и выполнил. Место? Проклятие?

И опять нет, совесть не мучила за то, что всего лишь хотела оказаться в уличном нужнике в одиночестве.

Отморозив руки после в ледяной воде из колодца, вернувшись в комнату, не стала и разуваться; что толку, подумала. А ноги парня уже грелись в толстой вязки носках. Были на полу еще кеды и пара тапочек, но с ними, видать, не сложилось, не смогли Урин с мамой объяснить преимущества обуви.

Либо у него все еще болели раны, чтобы утягивать ноги.

– Мама уехала, – объявила Урин.

Я рада, чуть не съязвила Янжин. И, покопавшись в себе, удивилась тому, что радости было не столь уж и много, как думала; все же опыт и уверенность старшей женщины почти убедили, что все будет хорошо.

Почти.

Не будет.

Янжин растерла замерзшие пальцы и захотела вернуться в свою комнатку в коммунальной квартире на пару дней назад. Написала бы себе записку не шастать по ночам. Может, даже прислушалась бы.

Крепла уверенность, что именно ей придется проходить мытарства экстренного взросления и некого обучения; что бы Урин под этим ни подразумевала, но выглядело скверно даже несмотря на бесплатность. А сам будущий ученик во все глаза таращился на стол и глотал слюни, не подозревая о том, что его ждет.

Он не трогал пищу, дергая носом в сторону свертков и лотков. Косил глаза, видно было, что доносившиеся оттуда запахи занимали все мысли. Но ему требовалось разрешение взять. Урин зажмурилась от подступивших слез и указала на стул. Медленно, по слогам предложила сесть и поесть.

– Да жуй ты уже, – бросила Янжин, устав от пляски вокруг закусок, которые нужно было поглощать ртом, а не глазами. Схватив сложенные горкой бутерброды, протянула парню, бормоча раздраженно: – Сама есть не могу, глядя на это.

– Янжин!

Откликающийся на ругань парень после секундного замешательства схватил сверток и бросился с ним в угол. Янжин цыкнула и села сама на стул, подвинула к себе теплый еще контейнер с лапшой.

– Воспитывай, – предложила подруге и ложкой указала на облизывающего пальцы Хараала; ел как впервые в жизни, тщательно отыскивал каждую упавшую крошку, спешил затолкать в рот как можно больше. Видела, что Урин очаровалась им, но лицо лицом, а в голове у него, судя по поведению, царила темень. В карманах – пустота, да и самих карманов не было. С таким не подружишь. – Везет же… проклятие…

Хараал прекратил жевать и вопросительно вытянул шею.

У Янжин разболелась голова. На телефоне оказался не оплачен интернет. Заедала скука и необходимость подливать в печку керосин каждые два часа. Бесили ска́чки Урин перед странным парнем и тявканье собак снаружи; хоть бы их заткнул кто-нибудь, так нет же, концерт продолжался до позднего вечера, который в этот раз коротали не в потемках.

Мама Урин звонила каждый час, проверяла обстановку (будто они под обстрелом сидели).

Ночь прошла не лучше прежней с той лишь разницей, что теперь под боком толкалась Урин, а сосед перебрался в угол напротив кровати; Урин вообще хотела уложить его на кровать, а самим предложила лечь на раскладушки, но тут Янжин наотрез отказалась испытывать прочность трухлявого тента. Да и Хараал не горел желанием оставлять спину открытой, на все уговоры только вжимался в стену и пялился. Жевал и пялился.

Глянул на ошейник. Хорошо хоть не снял его со стены и не надел на себя.

Урин его не боялась. Лепетала что-то, а он слушал. Вряд ли смысл улавливал, потому что вопрос с его лица не сходил. И страх, который с ним сжился и пульсировал, отдаваясь в самой Янжин, стоило вспомнить подземелье и клетку. Подземелье и цепи. То, что закопалось в воздухе упрятанного от глаз места и ждало, чтобы его услышали.

Но она старалась не вспоминать.

Способов довести себя до инфаркта и без того было множество, и все они зароились в аккуратной, ничем не примечательной днем комнатке, стоило только свету отступить. Урин не успела затушить лампу, как они набросились со всех сторон.

Перед паническим внутренним взором пронеслась вереница возможных вариантов нахождения в подземелье: вот она не открыла замок и не случилось встречи с пленником, вот дверь клетки открыл некто другой, вот он наклонился над ней, занося руку с… топором, ножом возможно, побывавшим перед этим в другом узнике, а с лезвия капает его кровь.

Ее встряхнули хорошенько, чтобы наверняка пришла в себя.

Она забрыкалась, пытаясь уползти, но ползти некуда, макушка врезалась в прутья.