Дважды мертв - Лемад Ника

И что здесь делала ее мама.

Кисти мужских рук все еще бугрились грубыми спайками, но ничто не указывало на то, что день назад они были разорваны от центра на две части. Конечно, подумалось, такого можно и всего прошить железом, оно врастет в него быстрее, чем тело успеет отторгнуть лишнее.

– Лихо твоя мама с ним, – шепнула, подглядывая за тем, как Алима управлялась с незнакомым человеком; ничуть не опасалась в отличие от нее самой. В руках школьной учительницы все превращались в смирных ягнят, и парень не был исключением, только что в рот ей не заглядывал. Повиновался без возражений и беспрекословно позволил снять с себя лохмотья, чтобы после залезть в глубокий чан, который две девушки притащили из сарая и поставили к стене, ближе к печке, а потом наполнили подогретой водой.

Постоянно вертелся в сторону Янжин, боясь потерять из виду, и Алиме пришлось просить ее остаться в помещении.

Обе девушки отвернулись, покраснев.

– Так она столько щенков вырастила, – так же тихо пояснила Урин.

– Но он же не щенок!

– По поведению ничем не отличается. Пусть и лет больше, но… его будто никто ничему не научил. Выродили и бросили. Какая сука могла так поступить?

Янжин озадачилась таким выбором слов, выдавила короткий смешок.

– Говоришь так, будто он из помета. Урин, он ведь человек, а не кутенок с вашего приюта.

– Действительно ничего не понимаешь? – развернулась к ней подруга.

Взгляд парня прожигал спину.

Алима попросила подать ножницы, и Урин на время оставила Янжин размышлять над сказанным, а, вернувшись, продолжила:

– Что ты знаешь о перевертышах?

– То же, что и о вампирах?

Урин закатила глаза в ответ на язвительный щелчок по носу.

– Будь серьезна.

– Это тебе такой результат в лаборатории выдали? Штамп поставили – кружку облизал перевертыш?

– Янжин! – рассердилась подруга.

– Янжин, – позвала Алима, и девушка обернулась. Абгай поманила ее к себе. – Помоги мне. При Урин он нервничает сильно.

Янжин поплелась к чану, про себя повторяя одно слово.

Перевертышами называли людей, которые могли оборачиваться в животное. Сказки изобиловали такими персонажами. А еще в книгах писали об эженах. Эрлике, например, и о быке, охраняющем Ненасытную реку.

И ни словом не упоминали о проклятии, от которого глохнут, лишаются рук и ног.

Она потрясла головой, говоря себе, что та забита напрочь чепухой. Что перебор информации и провал с идеей отыскать мифического сына неуловимого графа привели к отупению.

Алима будто что-то подозревала, вела себя странно, не так как обычно. Не кричала и не ругала.

– Состриги ему бороду, – сказала, протягивая ножницы. – С бритвой пока обождем. Если пораним случайно, может испугаться.

Янжин обратила внимание, что волосы ему хорошо укоротили, до самых плеч, а на полу улеглась черная горка. Урин, наверное, постаралась.

– Урин сказала о перевертышах, – вымучила. И не услышав смеха или чего-то похожего, прикрыла на миг глаза. – Абгай…

Алима мягко разжала ее пальцы и обернула их обратно вокруг железных колец.

– Стриги, – только и сказала. – Я сейчас вернусь.

Янжин посмотрела в поднятое к ней из воды лицо. На капельки, стекавшие по коже, на блеск глаз, неотрывно за ней следивших.

Ну пес псом. Вылитый. И повадками, и… всем. Даже заживает на нем как на собаке, уже и нос почти вернулся к форме. Предплечья, видимые в мутных разводах, не кровоточили.

Зачем его пленили в том месте? И случайно ли? Может, нарочно искали того, кто мог удовлетворить извращенность чьей-то натуры и не сдохнуть при этом? Потому что обычный человек вряд ли вытерпел бы такое обращение.

– Ты собака? – спросила. И рассыпалась смехом, в котором послышались слезы. Алима ушла в другую комнату, забрав с собой дочку, только угрозы больше Янжин не ощущала. Из-под падающих в воду клочьев волос проступали черты, которым позавидовал бы и Далай, первый красавец Айлу-Дахана.

Юноша дернул губами, раскрывая рот. И тут же сжал их крепко, нахмурившись.

* * *

За закрытой дверью второй комнаты мать, Алима Турэлина, вела серьезный разговор с дочерью. Точнее, она обрушивалась как скала, а Урин оставалось лишь прикрывать руками голову. Когда мать выходила из себя, отвечать ей нужно было быстро и слаженно, а сейчас она была ой как зла из-за состояния найденыша, о котором и не подозревала, что такой есть в пределах их территории.

Иногда она пугала заботой, от которой мало кому удавалось уйти.

– Она выпытывала о старой истории? О Наране Хунгэнине и его сыне?

– Все так.

– Перед этим слышала о ребенке? О том, что он жив?

– Верно, – подтвердила Урин. – Так сказала. Завелась продать сведения о нем и разбогатеть.

Алима, кружившая вокруг кровати, остановилась.

– От кого слышала?

Урин развела руками, показывая свое бессилие:

– Не вытянешь. Наверное, верблюды в роду ее отметились.

– Искала открыто в библиотеке?

– Эмм…

– О чем ты думала, отправляя ее туда, а не ко мне? – взвилась Алима. И, вспомнив о людях по соседству, понизила тон.

– О том, что у меня экзамены. О том, что это схоже с лепетом сумасшедшего. Двести лет! Мама! Я думала, ей быстро наскучит, и она отвяжется.

– Наскучить не успело, кто-то прознал о ее поисках раньше, – заключила мать.

– Кто?

– Не мы. Не аха. – Взмах рукой и складка между бровей. Урин подозревала, что подруга затронула что-то, что трогать было нежелательно, но мама места себе не находила в связи с последующими событиями. – Возможно, последователи Хунгэнина. Сам граф ожесточился на жену, так что вряд ли был расположен к ее роду. Вот и повод для охоты.

– Но в имении никого не было, когда нашли тело, – напомнила Урин. И осеклась.

– А старик слуга? – напряженно проговорила Алима.

Про него-то Урин и забыла, выживший из ума старик как-то просочился мимо ворот запущенного Озерного имения, всеобщего внимания и…

– Так он…

Алима кивнула.

– Вернулся в семью. Мало ли что он мог наболтать перед смертью? Старый Тумэр его рода, а тот сказки горазд трещать, тоже мог заронить зерно в слушателей. Пусть человек он и неплохой, однако никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Твой дед Баян не доверял никому из той четверки, с которой дело провернул.

– Я с Далаем знакома, могу у него разузнать.

– Ты чем слушаешь? – сухо поинтересовалась Алима, запрокидывая голову так высоко, словно косы, собранные на затылке, весили как якорь, тянущий к земле. – Любой может оказаться егерем, они от людей ничем не отличаются.

– Он не такой! Я знаю его с детства! – выпалила Урин.

– И он тебя, – указала мать. – Но догадывается ли он, что ты перевертыш? То-то же. И от друзей есть секреты.

Урин сдалась.

– Этот… парень – он поправится?

– Насколько сможет. Если увечья нанесены до оборота, ему придется смириться.

– Язык?

– И язык в том числе, – уклончиво ответила мать. – Оставлять его здесь нельзя.

– А Янжин? Она хотела уехать из города.

– Вот кого следовало лишить языка! – в сердцах выпалила Алима. – Надо же так случиться, чтобы именно она попалась на пути щенка! Так бы и ехала куда ей взбредется, а теперь он будет хвостом следовать. Погибнет ведь молодь с ней, совсем слепой, как только народился.

Урин подумала о молодом мужчине, мокнувшем в чане.

– Он… такой…

Алима цыкнула, обрывая полет мыслей.

– Забудь.

– Это потому что он выказал уже предпочтения?

– Это потому что… Да. Твоей дурочке придется поехать с нами. Растолкуй ей, будь добра, что это лучше, чем скитаться по чужим городам без защиты.

– Она будет в шоке.

– Если кто и будет в шоке, так это аха. Все, – поторопила Алима, – пора заняться… как же его звать-то? Вы останетесь здесь, я поеду к ахе. Нужно сообщить ему о беспризорнике прежде, чем показывать его самого.

– Мам. – Урин замедлилась на пороге. Поколебалась прежде чем спросить: – Как думаешь, тот, кого Янжин подслушала, может говорить правду? И сын Хулан до сих пор где-то прячется?