Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Максим молчал.

— Я закончил, если что, — улыбнувшись, сообщил колдун. — Можешь начинать возражать.

— Сержанту Йену тоже вроде есть чем заняться, Мастер, — вступать в противостояние идеологий Максу по-прежнему казалось идеей самоубийственной. — Служба, семья… друзья какие-то, наверное.

— Да, но вся забава в том, что ему на самом деле не менее весело, чем мне.

Краски умиротворяющего пейзажа перед глазами медленно поблёкли, будто на поле и небо наложили чёрно-белый фильтр. Стихли звуки, перестали гнуться под дыханием ветра сухие колосья и травы. По нутру поползло холодом. Мир неторопливо застывал в замедленной съёмке. Догадаться, кто послужил причиной этих изменений, было не трудно, но… всё же было хорошо ещё минуту назад, разве нет? И Максим поднял взгляд, только чтобы попробовать определить причину этих перемен — он ожидал увидеть мрачное, заострённое неприятными мыслями лицо, сдвинутые у переносицы брови…

Но Захария улыбался.

Вот только вместо прежней улыбки, слегка ироничной и колкой, но всё равно доброжелательной, на его губах появилась та, которую здоровый человек не в состоянии ни изобразить, ни выбросить из памяти.

— Просто у нас с ним разное представление о веселье, вот и всё. Дразнить, имитируя в адрес маленького стражника какие-нибудь эмоции, и наблюдать с научным интересом, как перевёрнутый на спину жук выкручивается из незавидного своего положения, кажется весёлым мне. А ему кажется весёлым подозревать жену в измене с городским чернокнижником, сомневаться в том, его ли это дочь или нет — и ненавидеть за это и жену, и чернокнижника, и себя самого.

Макс как мог быстро отвернулся. Улыбка продолжала стоять перед глазами. Так стоит в утреннем небе полупрозрачный месяц, почти растаявший в синеве… Вот только месяц никогда не заставлял его сердце так отчаянно колотиться от чувства, которому даже названия нет (поскольку слово «страх» не способно передать это состояние), не подкашивал колени, не выдавливал через поры всю имеющуюся в организме воду. Не вызывал такого животного ужаса на ровном месте.

Пожалуйста отвернись отвернись умоляю не смотри на меня

— Каждому своё, как говорится.

Макс чувствовал на своих плечах груз чужого немигающего взгляда. Чувствовал, что эта тварь — не человек и даже не зверь, а чудовище из легенды Давида, родившееся тогда, когда ещё не было времени — смотрит на него в упор, нависая как хищная птица, ждёт, пока Максим потеряет бдительность…

Макс поднял глаза. Расслабленный, слегка прищурившись от яркого солнечного света, колдун правил лошадью и с умиротворением, которое редко можно было встретить на его обычно сосредоточенном и суровом лице, изучал тянущееся далеко вперёд поле пожухшей осоки. Корпус слегка откинут назад, нога по-прежнему залихватски закинута на луку, догорает в чаше трубки табак…

Привидится же такое.

— Ускоримся, пожалуй, — вытряхнув пепел в другую сторону, Захария уселся в седле по-человечески и сунул мысок сапога в стремя.

Очевидно, мнение Максима на этот счёт никого не интересовало. Подобрав провисший повод, колдун легонько толкнул бронзовые бока жеребца пятками, и лошадь тут же, как до совершенства отлаженный гоночный болид, плавно и грациозно перешла в широкую рысь — мягко, словно не потребовалось для этого ощутимо напрячься, вынося вперёд тело массой в полтонны.

— Насколько мне известно, — повернув голову в пол-оборота назад, Захария лишь мельком взглянул на вынужденного трусить следом подмастерья, — Пловцы довольно часто бегают.

Вот всё-то тебе «известно», — с досадой скрипнул зубами парень. — Откуда вот тебе всё это известно, а? Есть вообще лимит какой-нибудь твоей осведомлённости?

— Типа, — бросил он, крепче стиснув мгновенно вспотевшими кулаками тянущие к земле лямки рюкзака.

— Значит, ты привыкший.

— Мы бегаем… налегке… Мастер, — даже приложив немало сил, чтобы управлять дыханием, он всё равно стремительно слабел: давящий груз на спине и клубы пыли из-под копыт никак ситуацию не улучшали. — И воздух… обычно… чище…

— В городе на Земле двадцать первого века-то — и чище, чем в мире Цельды в доиндустриальную эпоху? — чародей вновь глянул на него через плечо. — Ну-ну.

— В парках там… всяких… — Макс смахнул рукавом несколько капель пота, выступившего на лбу. — В тренажёрках… На дорожках…

— Беговые дорожки от лукавого, — фыркнул Захария, оставив спутника в смятении гадать, шутка это была или позиция. — А городские парки, будем честны, не очень-то выручают, учитывая степень загрязнения нашей родной планеты. Тренируйся, Максимус, в здоровом теле все органы на месте.

Юноша не ответил, но улыбнулся сквозь силу. Неадекватная усталость, которой он не чувствовал в теле уже много лет, сперва не показалась ему чем-то стоящим внимания, да и чародей постоянно привставал в седле, что показалось молодому Путнику крайне забавным: поднимался, тут же садился, опять поднимался — как попрыгунчик или мячик для пинг-понга. Но почему метод удержания тела в седле такой занятный, спрашивать вскоре стало не с руки, поскольку собственные ноги тяжелели гораздо стремительнее, чем рос интерес к работе чужих.

— Беговые тренировки укрепляют сердечно-сосудистую систему, — Захария на него практически не смотрел, и хотя тело его выглядело расслабленным, взгляд оставался пугающе-цепким и постоянно сканировал дорогу и поле впереди, — Позволяют мышечному корсету пловца развиваться гармонично, компенсируя дефицит нагрузки на некоторые группы мышц в воде. Да и разнообразие какое-никакое.

— Вы… занимались… плаванием? — Макса всё ощутимее тянуло к земле.

— Чур меня, — поморщился колдун вполне искренне и не менее искренне сделал вид, что в упор не замечает его измотанности. — Хуже беговых дорожек только бассейны.

Выходит, не шутил?..

— Если я правильно помню, пловцы должны достаточно времени уделять занятиям вне воды: растяжке, силовым тренировкам… и ещё новомодное это словцо, как же… пилатесу?

— Фитнесу, — подсказал парень.

— Нет-нет. Фитнес — не вид спорта, а собирательный термин для здорового образа жизни: это и тренировки, и правильное питание, и чуткое отношение к здоровью, и режим дня, и всё такое. Я же говорю про комплекс упражнений, разработанный Йозефом Пилатесом… если память не изменяет, он Йозеф, да… Кажется, в прошлом веке он работал над своей системой? Изначально этот комплекс создавался с целью…

— Мастер, подождите… — задыхаясь, взмолился молодой Путник. — Не могу больше… Пожалуйста…

Какое-то время Дрозд поддерживал прежний темп — ровно столько, сколько потребовалось Захарии на изучение измученного и перекошенного лица, залитого потом и присыпанного дорожной пылью, хватающего ртом воздух совсем не профессионально. Затем широкий шаг коня ощутимо замедлился, а чародей со строевой рыси перешёл на учебную. Комментировать слабость пловца он не стал, за что Максим был ему искренне признателен: парню и без нравоучительных шуток было странно и непривычно ощущать в теле такую тяжесть. Подумать только — совсем недавно он мог пробежать пяток-другой километров, нарезая круги по стадиону на соседней трамвайной остановке, и даже не взмокнуть! Сколько он тут протрусил за лошадью, прежде чем едва не помер, метров пятьсот?

Позорище.

— Странно, — сосредоточенно проводив взглядом сорвавшуюся с кончика Максимова носа каплю пота, протянул колдун и сменил аллюр Дрозда на шаг. — Я полагал, акклиматизация уже закончилась.

— Ась?..

— Акклиматизация. Процесс адаптации организма к новой среде обитания. Я полагал, у тебя она уже закончилась.

— А что… — глотая воздух, чтобы не выскочило что-нибудь из внутренних органов, выдавил молодой Путник, — Такое… и с нами… происходит?

— Странно, что приходится, но, видимо, следует напомнить: десять дней назад тебя убило автомобилем, Максимус. После подобных происшествий люди обычно какое-то время восстанавливаются. Даже такие необыкновенные, как ты.