Старшая ветвь (СИ) - Рудин Алекс

Мы вместе спустились к озеру. Низко над соснами висела огромная луна. Её колдовской свет отражался в темной спокойной воде. Даже камыши у берега не шелестели — стояла абсолютно безветренная погода.

— Подождите здесь, — сказал мне Брусницын и, шлепая сапогами по воде, полез в камыши.

Я слышал, как он возится там, словно медведь. Через минуту лесничий вернулся, крепко сжимая в руках небольшую пятнистую щуку. Щука била хвостом, разевая зубастую пасть. Ее круглые глаза сверкали в лунном свете.

— Есть ужин, — улыбнулся Брусницын. — Идемте в дом, Александр Васильевич.

Разувшись у входа, я сразу попал в просторную кухню. Под низким дощатым потолком мягко горела магическая лампа. В дальнем углу я увидел грузную кирпичную печь. Дверца топки почернела от сажи. У окна стоял длинный стол с двумя лавками.

Здесь пахло деревом и сеном, а ещё человеческим жильём. Стоило нам войти, как в небольшой жаровне возле печи вспыхнул и загудел огонь.

— Прошу вас, Александр Васильевич, — сказал Брусницын, отворяя еще одну дверь.

Я заглянул туда и увидел маленькую комнатку с одним окном. Здесь едва помещались узкая деревянная кровать с плоским тюфяком и несколько полок для вещей, прибитых к стене.

— Располагайтесь, — сказал мне Брусницын, — а я пока займусь ужином.

Он вышел, прикрыв за собой дверь. Я услышал, как на кухню загремела посуда. Сняв куртку, я повесил её на гвоздь, который был заботливо вбит в стену. Сел на кровать. Прочные доски подо мной даже не дрогнули. Я посмотрел в окно и увидел, что оно выходит на озеро. Луна словно заглядывала ко мне в комнату. Посидев минуту, я поднялся и вышел вслед за Брусницыным. Он разделывал щуку, умело орудуя острым ножом.

На жаровне уже закипала кастрюля, а рядом с Брусницыным стояла большая миска. В ней отмокали от прилипшей земли несколько крупных картофелин. Возле миски лежала круглобокая золотистая луковица.

— Сейчас я уху сварю, — сказал Брусницын. — Подождите немного.

Я молча достал из кармана складной нож, отщелкнул лезвие и придвинул к себе миску с картошкой. Картошка оказалась молодой, свежего урожая, с тонкой кожицей. Поэтому я не стал срезать с неё шелуху, а скоблил ножом. От луковицы отрезал сухой хвостик, очистил её и разрезал пополам. Брусницын искоса поглядел на меня и одобрительно улыбнулся.

Когда куски рыбы и крупно нарезанная картошка оказались в кастрюле, я поставил на стол бутылку темного рома. Игнат всё-таки положил её в мою дорожную сумку.

Через полчаса уха сварилась. Она дразняще пахла травами и лавровым листом. Мы выпили по глотку сладкого рома и неторопливо хлебали обжигающе-горячее варево, выбирая из белой рыбной мякоти мелкие кости.

Мы почти не разговаривали. Брусницын думал о чём-то своём, а я размышлял о том, что мне удалось узнать за сегодняшний день. Познакомившись с лесом, я всё больше сомневался в том, что родовой дар Сосновских мог достаться совершенно случайному человеку. Даже если бы сам граф Сосновский захотел передать свой дар постороннему, он вряд ли сумел бы это сделать.

Я чувствовал, что в этом лесу слишком мало зависит от желаний отдельного человека. Но очень многое завязано на родовую память и силу.

Так что магический дар Сосновских, скорее всего, не исчез и не пропал. Возможно, он перешёл к какому-то другому потомку графа, о котором никто не знал. Например, к его незаконно рожденному сыну.

Я покосился на Брусницына. По возрасту он вполне мог быть сыном покойного графа и братом Николая Сосновского. Да и его магическая связь с корабельным лесом, несомненно, была очень крепкой.

— Как вы стали лесничим? — спросил я, разливая ром по стаканчикам из толстого стекла.

Брусницын неторопливо отложил ложку.

— Я родился здесь, — просто сказал он.

— В Сосновке? — уточнил я.

Сосновкой называлась деревня на берегу залива, где меня высадили с императорской яхты.

— Нет, прямо здесь, — ответил Брусницын, — на берегу этого озера. Здесь дом моих родителей стоял, да развалился от старости. Вот я и разобрал его на дрова, а себе построил новый. Утром я вам покажу, там еще остались камни, на которых он стоял.

— А своих родителей вы помните? — спросил я.

— Конечно, — ничуть не удивившись, ответил Брусницын. — Мой отец тоже был лесничим. Он и приучил меня к лесу. А когда отец умер, граф сделал меня лесничим вместо него.

Я чуть разочарованно кивнул. Стройная версия рассыпалась в пыль, не успев окрепнуть. Вряд ли Брусницын мог быть сыном старого графа и ничего об этом не знать. Что ж, придется придумать новое объяснение.

— А почему вы меня об этом спросили, Александр Васильевич? — поинтересовался Брусницын. — Вы думаете, что родовой дар графа мог перейти ко мне?

— Была у меня такая идея, — честно признался я.

Брусницын простодушно улыбнулся.

— Я бы почувствовал, — сказал он. — И тогда не стал бы вас беспокоить. Но когда старый граф умер, ничего особенного со мной не произошло. Какой дар у меня был, такой и остался.

— А где вы были, когда скончался граф? — спросил я.

— В лесу, — ответил Брусницын. — Я всегда в лесу. Только через день и узнал о его смерти. Управляющий мне сообщил.

— Вы когда-нибудь видели, как граф Сосновский занимался магией? — спросил я.

— Видел, конечно, — кивнул Брусницын. — И не раз.

— Расскажите мне, как это происходило?

— Никакого секрета здесь нет, — пожал плечами Брусницын. — Раз или два в месяц граф выходил в лес. Я показывал ему, где растут молодые корабельные сосны. Граф подходил к ним, касался их рукой и несколько минут молчал. Вот и всё.

— И после этого деревья получали магическую силу? — уточнил я.

— Так сразу не поймёшь, — признался Брусницын. — В этих вещах только граф понимал.

Мы не стали долго засиживаться после ужина и почти сразу разошлись по своим комнатам. Плотно набитый сеном матрас оказался удивительно мягким. На нём было удобно лежать. Где-то далеко гулко и загадочно ухала сова. Я закрыл глаза и под это уханье мгновенно заснул.

Я проснулся очень рано, практически на рассвете, и обнаружил, что лесничего уже нет дома. Наверное, Брусницын спозаранку ушел по своей привычке в лес.

За окном самозабвенно верещала какая-то неизвестная пичуга — она от души праздновала очередное летнее утро, и я прекрасно понимал её радостные чувства.

Я вышел на кухню, провел ладонью над жаровней, и в ней вспыхнуло пламя. В шкафу с посудой я отыскал небольшой ковшик, наполнил его водой из ведра, которое стояло возле двери, и сварил себе кофе. Благо, что не забыл захватить с собой из столицы немного молотого кофе. Иначе пришлось бы обходиться травяным чаем. Нет, травяной чай — это очень вкусно. Вот только готовить его я совсем не умею.

С чашкой в руках я вышел из дома. Мобиль Брусницына стоял возле крыльца, на его лобовом стекле блестела утренняя роса. Значит, лесничий ушёл пешком — наверное, собрался куда-то недалеко.

Я задумчиво провёл ладонью по мокрому холодному стеклу. Затем обошёл дом и с любопытством взглянул на грядки. Здесь росли только самые простые овощи. Картошка с толстыми узловатыми стеблями сочно-зеленой ботвы. Морковка, которую я узнал по резным узорчатым листьям. Обычный зелёный лук — некоторые стрелки уже надломились под собственной тяжестью.

Крепкий, но небольшой дом Брусницына и его огород говорили об одном — лесничий живет не бедно, а скромно. Он с радостью довольствуется простой жизнью, и ничего лишнего ему не надо.

Допив кофе, я вернулся в дом. Сполоснул посуду и решительно набросил на плечи куртку. Прогуляюсь по окрестному лесу, раз уж выдалось свободное время. Вдруг лес откроет мне ещё какие-то тайны.

Наверное, благоразумнее было бы дождаться, пока вернется лесничий. Но я не хотел терять время. К тому же по опыту я знал, что самые удивительные чудеса открываются именно тогда, когда ты один и рядом никого нет.