Трибунал (СИ) - Смородин Павел

Такое преображение за год с лишним выглядело весьма впечатляющим. Слегка пугающим, но очень впечатляющим.

— Так, Куколка, — произнес Камаль спокойно, — взгляни на меня и скажи, что не так. Ширинка расстегнута или носки разные?

— Все с тобой нормально, кроме того, что для начала нужно здороваться, — не отрываясь от бумаг, произнесла девушка. Голос ее казался сейчас максимально сосредоточенным и спокойным.

— Привет. Довольна? Ну а теперь давай-ка ты оторвешься и скажешь, какого черта на меня все смотрят так, будто я болен раком и все об этом знают, кроме меня.

Девушка оторвалась от листка с плохо отпечатанным на машинке текстом и уставилась на него. Взгляд ее разом стал подозрительным и недоверчивым.

— Ты «Криминал» за сегодня, что ли, не видел?

В ответ Йона только покачал головой и пояснил:

— Нет. Я вообще криминальных газет не читаю. Мне этого дерьма и на работе хватает. Еще мне дома за завтраком о таком думать.

— Прямо на первой странице.

— Говорю же, — Камаль плюхнулся в свое кресло и прислонил трость к столу, — я вообще не читаю про криминал — ни книги, ни газеты, ни комиксы. Только Ирму, и то по старой привычке.

— Ну, тогда понятно, что ты такой спокойный. Тебе абсолютно точно не надо это дерьмо читать. Расстроишься или чего хуже.

В ответ старший инспектор только хмыкнул:

— Чего «хуже»? Черт, Мари, после такого роскошного анонса я просто не могу устоять. Давай-ка сюда эту хрень.

— Йона! — Д’Алтон мысленно прокляла себя за то, что сказала лишнего, и попыталась остановить его. — Просто забудь, не надо это читать.

— Дай ее сюда!

— Черт. — Девушка достала из мусорного ведра смятую газету и протянула через стол. — Только обещай, что не будешь делать глупостей.

Инспектор развернул номер и увидел собственный портрет под заголовком: «Герой? Правдивая история старшего инспектора Йоны Камаля». Рука сама собой сжалась в кулак. Что же, Ланн его предупреждал о чем-то таком. Вот только инспектор думал, что ударит семейство Дуарте не так быстро.

Похоже, ему сегодня публично объявили войну на истребление.

— Ничего не буду обещать, пока не прочту, — произнес Йона каким-то механическим голосом.

С первых строк автор статьи перешел на крайне фривольный стиль речи. Конечно, скатывание к прямым оскорблениям смотрелось бы пошло и попахивало заказом, но вот использовать максимально уничижительные эпитеты ему никто не запрещал.

«Сейчас, когда весь город, как и страна, обсуждает резонансное судебное решение по делу Мартина Дуарте V, мы решили, что необходимо пристальнее взглянуть на того, кто представлял в суде сторону закона. Старший инспектор Йона Камаль родился 8 июля 1813 года в семье Баллиана Камаля и Беатрисы Камаль (урожденной Папарджио). Первому и единственному мальчику в семье не повезло с самого рождения, ибо проживала его семья в Олдтауне. Точный род занятий его отца неизвестен. По официальной версии, он содержал несколько игровых залов, однако злые языки поговаривают, что более верно будет использовать слово „крышевание“. Мать инспектора, хоть и была самой простой учительницей в школе, но также имела связи с криминалом по линии семьи. Клан Папарджио, по слухам, являлся частью печально известной криминальной группировки Четвертый канал».

Вот тут автор явно ходил по тонкому льду.

Дело даже не в нем самом, а в том, что он впутал в это дело маму. Даже последние самые отмороженные ублюдки из Зверинца жили по четким правилам, одним из которых было: не трогать родню. И хотя он не написал ни одного явного утверждения, а использовал только оговорки, вроде «злые языки поговаривают» и «по слухам», но этот трюк мог защитить только в рамках суда о клевете.

Тот факт, что Папа Джи — бандит старой школы, журналист как-то забыл. Дядя скорее сломает ему пальцы молотком, а редактору, выпустившему такую писанину в тираж, прострелит башку, нежели приедет в суд. Даже Барроуз и Лист его не отговорят.

Уолли, наверное, так даже и поддержит босса в этом.

Неохотно инспектор продолжил читать статью, где его обливали помоями. Часть про его детство, к счастью, оказалась не очень большой. Два абзаца сухой выжимки. Разок автор упомянул о том, что мальчиком инспектор возглавлял подростковую банду, но не более того. Стало даже как-то немного стыдно, что за первые тринадцать лет жизни Камаль смог запомниться только этим и принадлежностью к семейству «торпед» из Олдтауна.

А вот дальше…

Дальше эта продажная тварь начала глумиться над его военным прошлым. Никак иначе это нельзя назвать. Йона читал, как события его жизни рассматривают под лупой, а затем переворачивают с ног на голову. Что больше всего бесило, так это то, что ни один факт в тексте не искажен. Пару раз встречалось додумывание, несколько раз откровенное притягивание фактов. Но ни единого случая прямой и явной лжи.

Служил во Второй Ударной армии?

Да. Тут все без обмана, действительно он попал по распределению именно туда. Северный фронт вторая ударная. Двадцатый пехотный полк имени императора Максимилиана Тарлосса II. Вот там Йона и служил свой первый год на проклятой войне. В первые четыре месяца тогда еще рядовой Камаль показал себя с хорошей стороны, так что осенью ему выдали внеочередные погоны сержанта.

Двинули сразу через две должности, но затыкать дыру в младших командирах требовалось хоть кем-то. Сгодился он как никто другой. Новоиспеченный сержант получил взвод таких же раздолбаев, как и он. Хесс, Эверли, Баркли — первые его настоящие друзья. Хорошие были ребята в его первом взводе. Вот только его разметали артиллерией и авиацией под Стерфером. Просто накрыли позиции стальным дождем в ходе подготовки к контратаке гуттов, которую потом назвали «Стерферской мясорубкой».

И тут автор статейки написал все без ошибок или вольностей. Практически верно изложил все, что было общеизвестно благодаря прессе. Все утро по ним работали с воздуха и артиллерией. Подтянули по железке самый крупный калибр, да как вмазали. Лучше, чем на учениях отработали.

Снаряды, картечь, флешетты — гутты скинули им на головы все, что лежало на складах. В земле после этого осталось такое количество железа, что стрелка компаса должна будет дурить в той местности до самого судного дня. Перебили практически весь полк подчистую еще до подхода пехоты. А взвод сержанта Камаля потерял только две трети личного состава. Потерять могли и больше, если бы не сумели хорошо залечь. Автор писал что-то про спешное отступление с позиций, чуть ли не обвинял в бегстве.

Ублюдок.

До ужаса хотелось засунуть этого писаку туда, так, просто посидеть под обстрелом часок, подумать о жизни, чести, долге и совести. Может, и мозги на место вернулись бы у человека.

Отступление.

Да, они отступили.

Йона и сейчас бы приказал то же самое, только на этот раз он сделал бы это на пару часов раньше, как только артиллерия стихла. А тогда перепуганные, полуживые «Потеряшки» отходили в числе последних, когда уже не осталось ни патронов, ни смысла держать эти чертовы позиции.

Да и позиций как таковых к тому моменту уже не осталось.

Стальной вал буквально вырывал окопы из земли вместе с заграждениями, тремя рядами «колючки», а еще людьми, лошадьми и всем, что стояло или бродило вокруг… Лошадей Йоне было жальче всего — по ним гутты отработали первыми, да еще и флешеттами. Град из стальных стрелок прошивал этих красивых благородных животных насквозь и делал это почти бесшумно. Крики умирающих лошадей Йона до сих пор не мог вспоминать без содрогания — настолько это было чудовищно.

В финале статьи продажная тварь, считающая себя гордым представителем четвертой власти, пускалась в рассуждение о том, что «от осинки не родятся апельсинки», и мелкий негодяй с городского дна не может вырасти в приличного человека. Не хватало только фразы: «Вот из-за таких, как Йона Камаль, мы войну и не выиграли».

Но, это смотрелось бы уже кощунственно.

Инспектор читал строчку за строчкой и постепенно закипал. Мари смотрела на багровеющее лицо, на выпученные глаза и сжатые кулаки и проникалась праведным гневом.