Записки нечаянного богача 4 (СИ) - Дмитриев Олег

— Я не знаю, как это происходит, от чего зависит и как этим управлять. Скажу как есть: иногда мне снятся очень оригинальные сны. А потом сбываются, — я смотрел на собеседника спокойно, ну, в меру сил. А их придавало то, что я по-прежнему говорил сплошную правду.

— Русская православная церковь, Дима, не самая старшая, конечно, в части возраста, легенд и мифов, есть и постарше конфессии и, так скажем, организации.

«Где ж ты служил, такой знающий?» — не выдержал внутренний скептик. «Ага, и у кого учился?» — поддержал фаталист. Реалист молчал, давая понять, что эти знания совершенно точно, гарантированно принесут нам печаль. Много. В полном соответствии со святым Писанием.

— У Церкви много тайн, Дима. Много интересов. И много возможностей, — продолжал священник с ОПВ, Очень Пристальным Взглядом. «Методики и особенности вербовки», том первый, глава четвёртая' — скучно выдал фоном фаталист. — Прямо скажу, как и ты: я был бы рад посмотреть на твой талант в деле. А если смогу оказаться тебе полезным, подсказать или чем-то помочь — возьми мой номер.

Доламывая последние шаблоны, он достал из-за пазухи портмоне, раскрыл и протянул мне визитку: прямоугольник дорогой и приятной на ощупь плотной бумаги, на котором лаконично помещались одиннадцать цифр, имя и лаконичный герб-символ-логотип, при взгляде на который у внутренних голосов будто перекрыли подачу кислорода. И разболелись все зубы разом.

— Спасибо, отче, — стараясь держать лицо не руками, ответил я. — Уверен, что когда мы отыграем эти свадьбы бесконечные — я обязательно позвоню.

На территорию зашли сквозь здоровенные зелёные ворота и остановились оглядеться. Ну, то есть я — оглядеться, Тёма-то, судя по нему, точно знал, куда идти, без всяких азимутов.

— Здравствуйте, гости долгожданные!

Головин развернулся, кажется, быстрее, чем пальто на нём, если такое возможно. И правая рука уже была за пазухой, когда брови его взлетели, а сам он с неожиданным оттенком в голосе выпалил:

— Здравия желаю, товарищ пол…

— Не тянись, Артём, не нужно. И не нужно тут, на этой земле, ни старых имён, ни званий. Я — архиерей Филарет, — и говоривший чуть склонил голову. Продолжая внимательно смотреть на нас с замёрзшим Тёмой.

— Благословите, владыка! — сразил нас со скептиком друг-диверсант, сложив ладони лодочкой.

— Курсант Головин всегда давал высший балл по скорости адаптации и принятия решений, — довольно усмехнулся мне нежданный статный старец, что появился будто с неба, подавая Тёме правую руку. С характерными набитыми костяшками на вызывающей опасение длани. Такая в кулак сожмётся — он с два моих будет. И воду из камня выжмет, как пить дать. Которой он только что осенил его крестным знамением.

Впрочем, благословил таинственный священник Головина вполне привычно, без сюрпризов. Чёрная ряса, остроконечная шапочка, чернёного серебра борода и брови. От совсем уж обычного отличали его только руки с глазами, стать богатырская и причёска, больше уставная, чем церковно-приходская. И то, что вместо креста на груди висел какой-то овальный медальон вроде финифтиевого, с изображением, кажется, Богородицы.

— Пойдём, ребятки. Времени с запасом, прогуляемся до собора, может, расскажете чего, — в голосе его не было ни тени сомнения в том, что мы расскажем.

— Владыка Филарет преподавал… на одних из курсов, что я оканчивал, — со значением сообщил Тёма, глядя на меня так, словно предостерегал от характерной для меня необдуманности и прочей свободы общения и бытия. Но я и сам уже догадался, что архиерей непрост крайне.

— Не под Балашихой ли те курсы были? — легко поинтересовался я, вспомнив какие-то мемуары одного из ветеранов специального подразделения «Каскад». Там, по легенде, при Союзе был какой-то дорожный научный институт. А на деле тренировали и выращивали лютых чудо-богатырей.

Головин сбился с шага, прищурившись так, что фразу «Дим, ну я же просил!» расслышал в его взгляде даже скептик.

— И там тоже, Дима. Я много где побывал, прежде чем «отринул мирское», — благосклонно кивнул Филарет. И кавычки вокруг последней фразы были слышны явственно. Как, пожалуй, и те, что должны были обрамлять его новые должность и позывной. Нет, на архиерея он был похож очень. Но не только.

— Мы, владыка, с самолёта прямо, аж из самой жаркой Африки, восточной её части. Перелёт, бессонница, суета всякая перед вылетом. Вы извините меня, если я вдруг не то что-то ляпну, — развёл я руками. А Головин кивнул, скорбно подтверждая, что за «ляпнуть» у меня дело не станет.

— Я знаю, когда и откуда вы прилетели, Дима. И что времени у вас немного. И что ты, не самый примерный сын матери-церкви, сподобился посетить наши палестины, набившись в гости с таким напором, что референты, наверное, тоже до сих пор не ложились, перенося планы и встречи владыки Лариона, — бывший полковник умело сочетал разные эмоции, крючки и вбросы так, что в три предложения выбил всех моих внутренних советчиков, как в тире. И я наконец-то запоздало вспомнил, что молчание — золото.

— Но помощь страждущим — наш долг. Поэтому даже не сомневайся — ты получишь желаемое: совет, поддержку, смотря что тебе нужно.

Что-то было очень знакомое в ситуации. То ли бритвенной остроты взгляд из-под густых бровей. То ли исполненный глубокой, прямо-таки бездонной тоски овал лица Головина. То ли всплывший в памяти образ парадного металлоискателя, но в этот раз не в тёмной кладовке, а в сырых стылых монастырских катакомбах. И я снова промолчал. Вместо меня высказались не ко времени очнувшиеся фаталист и скептик. И не к месту абсолютно — уверен, таких выражений в этих стенах избегали даже самые заблудшие овцы. Но я мнения разделил. Потому что перед нами возле нарядного домика с зелёной луковкой купола и ярко блестевшим крестом стоял знакомый «космолёт» с тремя машинами сопровождения. И около него дожидался эрудит и умница, тёзка великого русского писателя и брат Тёмы, Фёдор Михайлович Головин.

…Второву я позвонил из Додомы, почти перед самым вылетом.

— Михаил Иванович, здравствуйте! Отвлеку на минуту? — Лорд, провожавший нас до самого аэропорта, и попутно накачивавший важной информацией о секторах экономики и их связях промеж собой, густо пересыпая всё это цифрами, которые, разумеется, в голове у меня не застревали, аж скривился. В его оксфордской картине мира так разговаривать с серыми кардиналами не то, что не рекомендовалось, а было строжайше запрещено. Но он, к чести своей, уже значительно лучше реагировал на мои импровизации, от классики мировой буржуазии далёкие.

— Уже отвлёк, — весело отозвался мощный старик, — говори давай, минут пять у меня как раз и есть.

— Я, откровенно говоря, не знаю, с чего в таких случаях начинают, поэтому прошу заранее прощения за экспромт, — предупредил я сразу.

— Заинтриговал, Индиана, — веселье уступило место пристальной сосредоточенности мгновенно, как хорошо и долго тренированное. — Копи царя Соломона? Рудники серебряные? Золотые россыпи опять?

Я, к счастью своему, эту песню тоже знал, поэтому поддержал переброску метафорами:

— Скорее, дом хрустальный на горе для неё, Михаил Иванович. За гору поручусь, а вот про дом и особенно про неё — лучше бы при встрече, если честно, — чуть подпустил я туману.

— Настолько удачно поохотился? — казалось, он смотрел мне прямо между глаз, и то, что нас разделяло несколько тысяч километров, ему ничуть не мешало.

— Вообще не то слово, если честно, — признался моим голосом скептик, только что слёзно умолявший не звонить никому, а потом — положить трубку, пока нам не ответили.

— Когда будешь в Союзе? — наверное, если он перешёл на архивную по нынешним временам терминологию, то заинтересовать его мне удалось. К добру ли?

— Сейчас вылетаю из Танзании, через часов девять буду в Москве. В полдень мне назначил встречу коллега сослуживца Вашего, Юлика, — да, понятно, что лично я бы падре вряд ли так когда-нибудь назвал, так что и за глаза не стоило, по-хорошему. Но ничего умнее в голову не пришло.