Спасите меня, Кацураги-сан! Том 17 (СИ) - Аржанов Алексей

— Лечится, — кивнул я. — Но, как правило, не вылечивается.

— Это как? — нахмурился пациент.

— Вам нужно госпитализироваться в эндокринологическое отделение, — пояснил я. — Там вас обследуют, составят план лечения, который будет состоять из правильной диеты и приёма заместительной гормональной терапии. Качество жизни у вас значительно улучшится, и если будете придерживаться рекомендаций, заболевание вас больше не побеспокоит.

— Лечь в больницу я не могу. Я отказ от госпитализации уже написал, когда мне предложили полечиться в стационаре, — помотал головой он. — Мне книгу дописывать надо. А картошка? Картошкой кто заниматься будет? Я тут один живу, за меня всю работу никто не сделает. Нет-нет, даже не уговаривайте. Лучше как-нибудь на дому.

Зря он так упёрся. Всё, о чём он так беспокоится, не будет иметь смысла, если он потеряет возможность вставать с кровати. А такое запросто может произойти, если заболевание перейдёт в следующую стадию. Тяжёлое течение болезни Аддисона — страшное состояние.

Такие пациенты не могут даже набраться сил для выполнения обычных бытовых дел вроде мытья посуды или похода в магазин. Стремительно худеют, теряют силы, а затем может даже наступить смертельный исход из-за гипотензивного шока. Давление падает, мозг и сердце перестают питаться — и всё, конец.

— Ладно, давайте для начала возьмём ваши анализы, — подытожил я.

А после ещё раз попробую его уговорить.

Игорь Щербаков достал шприц и забрал кровь из вены Дмитрия Сергеевича. Я собрал слюну для генетического исследования, а затем уже собрался воспользоваться своей силой, чтобы скопировать ту самую последовательность генов, но…

«Генетический анализ» отказался включаться. Меня аж передёрнуло, когда я осознал, что моя новая сила не активируется. Ведь энергии я накопил достаточно. Хорошо выспался, позавтракал. Что не так⁈

Но когда вместо «генетического» включился обычный «анализ» и показал мне сосуды Дорничева, я понял, что на самом деле случилось.

— Лови его! — крикнул я Щербакову, когда пациент начал падать с кресла лицом прямо на кофейный столик.

Мы вовремя подхватили Дорничева, предотвратив травму, но тот уже был без сознания.

«Генетический анализ» не включился, потому что магия пыталась показать мне, что сейчас есть дела поважнее. У пациента рухнуло давление, что в итоге привело к обмороку.

Такое случается при болезни Аддисона, причём довольно часто. Видимо, перенервничал из-за встречи с нами, вот и пошла нервная система на пару с эндокринной портить сосудистый тонус.

— Что… Что с ним происходит⁈ — воскликнул Щербаков. — Надеюсь, это не аддисонический криз?

— Нет, — укладывая Дорничева на диван, произнёс я. — Обычный обморок, давление упало.

Аддисонический криз — это резкое ухудшение состояния надпочечников, острая недостаточность. Но до такого Дорничев ещё не дошёл и не дойдёт. Я позабочусь о том, чтобы он пришёл в порядок в кратчайшие сроки.

— Вызывайте скорую, Игорь Алексеевич, — велел я. — Придётся госпитализировать.

— Но он ведь написал отказ, — напомнил мне Щербаков.

— Сейчас он отказаться уже не сможет, — заметил я. — Вызывайте. Я прослежу, чтобы ему не стало ещё хуже.

Пока Щербаков вызывал скорую, я увеличил тонус сосудов пациента, чтобы головной мозг и сердце получали нормальное питание, затем осмотрел надпочечники и понял, что с ними я ничего поделать не смогу.

Лекарской магией можно вылечить практически всё что угодно, но взрастить заново железистую ткань, которую уже уничтожила иммунная система, у меня не выйдет. Это как если бы я попытался человеку без руки сделать новую конечность, не прибегая к использованию протезов.

Скорая прибыла ровно через двадцать минут. Мы помогли фельдшерам погрузить Дорничева в машину, а затем запрыгнули в неё сами. Пришлось объяснить медикам, что мы врачи, и показать наши удостоверения, благодаря которым мы имели право действовать в пределах любой клиники России.

Машина скорой привезла нас в областную клиническую больницу и вскоре после осмотра пациента в приёмном отделении Дорничев был госпитализирован в терапевтическое отделение. Разумеется, в эндокринологию его сходу никто класть не будет. Сначала обследуют в терапии, а потом уже переведут в специализированное отделение.

— Думаю, дальше они сами разберутся, — заключил Щербаков, когда мы присели в фойе, чтобы глотнуть кофе из местного автомата. — Пора возвращаться. Сейчас позвоню Анатолию Викторовичу, он достанет нам билеты на обратный самолёт. Может, получится улететь уже сегодня.

Этим заявлением Щербаков меня ошарашил. Поначалу я даже не понял, почему он вдруг решил вернуться в научно-исследовательский лагерь, раз мы до сих пор не закончили со своей главной задачей.

Но вскоре до меня дошло, что он-то свою задачу выполнил. Материалы собраны, Дорничев в стационаре, и мы можем улетать отсюда. Однако я так и не скопировал последовательности генов. Как ни крути, а мне придётся задержаться, чтобы довести дело до конца.

— Не спешите, Игорь Алексеевич, — попросил я. — Время ещё есть. Думаю, мы собрали недостаточно информации.

— Разве? — пожал плечами Щербаков. — Если вы говорите о местных анализах, то проблем с этим не возникнет. Анатолий Викторович запросит выписку со всеми результатами обследований. Нам не обязательно присутствовать здесь лично.

— А я не хочу доверять эту задачу врачам, не имеющим отношение к группе «Двенадцать», — высказался я. — Помните, что произошло с ним в прошлый раз? Ему даже болезнь Аддисона выставить не смогли! Хотя на это способен любой студент-медик. Да чего уж там… Бронзовая болезнь даже в школьной программе упоминается. Давайте дождёмся завтрашнего утра. Убедимся, что все анализы собраны правильно, а уже после этого улетим.

— Ваша правда, — недолго подумав, сказал Щербаков. — Тогда я отзвонюсь Сорокину и скажу, что мы задержимся. Согласен, если уж браться за дело, то лучше довести его до конца.

Пока Игорь Алексеевич связывался с Сорокиным, я прошёл в терапевтическое отделение и договорился с заведующим, чтобы тот дал мне доступ к палатам пациентов. Воспользовался этим моментом, чтобы посетить Дорничева. Его уже успели стабилизировать, но из-за слабости Дмитрий Алексеевич уснул.

Я присел рядом с ним и на этот раз успешно включил «генетический анализ». На копирование всех генов, влияющих на образование антител, ушло чуть больше получаса. В процессе мне начало казаться, что моя голова превратилась в современный компьютер. «Анализ» буквально записывал в мою память все цепочки ДНК и РНК, которые меня интересовали.

Когда копирование подошло к концу, я покинул палату и ещё несколько минут сидел в ординаторской, пытаясь понять, что мне это дало.

— Чёрт… — шёпотом выругался я.

«Генетический анализ» сообщил мне две новости. Хорошую и плохую. Во-первых, мне всё же удалось получить то, ради чего я сюда прилетел. Теперь я знаю, что лежит в основе «Фебрис-12» и как его уничтожить. И это не может не радовать.

Но есть и тёмная сторона у этой информации. Образование антител против «Фебрис-12» напрямую связано с болезнью Аддисона. Другими словами, эти антитела убивают не только вирус, но и надпочечники.

А это означает, что сыворотку на основе них мы получить не сможем. Если будем вводить такой препарат пациенту с «Фебрис-12», вирус погибнет, но после этого произойдёт острое повреждение надпочечников.

Принцип «одно лечим, другое калечим» использовать не имеет смысла. Так мы половину людей убьём, а вторую сделаем инвалидами.

Но в целом, если мой план удастся, то нам эти препараты и не нужны. Когда вирус исчезнет, нужда в сыворотках и вакцинах отпадёт сама.

Главное — проследить, чтобы Романовский совместно с другими лабораториями не пропустил то, что я обнаружил. А то я их знаю! Сейчас второпях создадут сыворотку и начнут колоть её людям. Из благих побуждений погубят только больше жизней.

Закончив свои размышления, я осознал, что покинул Игоря Щербакова почти на целый час. А он даже не стал меня искать. Странно, неужели до сих пор разговаривает с Сорокиным?