Родная земля (СИ) - Ступников Виктор

Я взглянул на Анну, отвлекаясь от собственных мыслей. Она выглядела удивительно естественно в этой обстановке — как будто сбросила не только мокрое платье, но и часть той маски, за которой скрывалась все это время.

— Итак, — она отложила ложку и посмотрела на меня. — Вы сказали, что нашли Ключ. Знание. Но это слишком абстрактно, Прохоров. Что именно вы имели в виду?

Я откинулся на спинку стула.

— Сегодняшний узел. Его чертежи были утеряны. Мы не чинили его, мы его заново поняли. Мы не просто восстановили функцию — мы осознали принцип. Это знание теперь никуда не денется. Его нельзя сжечь, потерять или украсть. Оно здесь, — я ткнул пальцем себе в висок, — и здесь, — показал на Анну и на Машу, которая внимательно слушала, раскрыв рот. — Это и есть Ключ. Не артефакт, не бездушный механизм, а живое понимание. То, что позволяет не просто выживать, а создавать. Возрождать.

Я решил, что пока не стоит распространятся относительно другого ключа, который мы еще не понимали. К тому же матушку могли напугать подобные разговоры об освободившихся из клетки тёмных тварях.

Анна внимательно смотрела на меня, её умные глаза анализировали каждое слово.

— Вы говорите о преемственности. О том, чтобы не быть могильщиками старого мира, а стать… его новыми инженерами.

— Именно. И сегодня я увидел, что вы — не просто хранительница архива. Вы — инженер. Может быть, один из лучших, кого я встречал.

Она опустила взгляд, неожиданно смущённая этой прямой похвалой.

— Мой отец считает иначе. Он говорит, что женщине пристало лишь украшать собой мир, а не ковыряться в его механизмах.

— Ваш отец, с позволения сказать, умный, но ограниченный человек, — отрезал я. — Мир, который он знал, рушится и трещит на наших глазах. Пришло время новых правил. И в этих правилах ваш ум — не причуда, а оружие. Может быть, самое ценное, что у нас есть.

В столовой повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей в печке. Маша тихо сидела, боясь пошевелиться, понимая, что присутствует при чём-то важном. Матушка никак не реагировала на наши разговоры, видимо, думая о чем-то своём.

— Знаете, Михаил, — тихо начала Анна, — когда я сегодня видела, как вы ведёте карандашом по бумаге… это было похоже не на расчёт, а на искусство. Как будто вы слышали металл.

— А вы слышите его, — парировал я. — Ваши комментарии были безошибочны. Это и есть тот Ключ, о котором я говорю. Не я один. Мы.

Она медленно кивнула, и в её взгляде загорелся новый, решительный огонёк.

— Хорошо. Допустим. Что дальше? Одним восстановленным узлом сыт не будешь и войну не выиграешь.

— Дальше — систематизация, — сказал я. — Ваши связи и мой опыт. Мы должны создать не просто склад знаний, а… инженерную школу. Передавать эти Ключи другим. Маше, Ивану, всем, кто способен понять. Чтобы больше не зависеть от одной случайно найденной схемы или от одного талантливого человека. В конце концов, мы не вечны, а угроза со стороны тварей также не бесконечна. Однажды мы всех истребим и с чем останемся тогда? Кто останется после нас? Сейчас у нас есть всего лишь кучка напуганных, но готовых драться за свой дом, людей, но они пахари в большей степени. И это здорово. Хлеб всегда будет нужен, однако нам нужно что-то большее. Не просто крепость, где всегда будет хлеб, вода и добрый десяток штыков. Нужны умы, способные возвести не только стены. Они должны хотя бы восстановить тот же станок, когда я отъеду по делам из деревни. Это, безусловно, будет только начало, малая доля, но разве великое не начинается с малого?

Анна улыбнулась. На этот раз её улыбка была лишена привычной язвительности, в ней была твёрдая уверенность.

— «Академия Прохорова и де Нотель»? Звучит несколько… высокопарно.

— Звучит как начало, — поправил я. — Начало чего-то большего, чем просто выживание.

Она протянула руку через стол, и я, после секундной паузы, пожал её. Её пальцы были уже тёплыми, сильными.

— На партнёрство, Михаил Арсеньевич.

— На партнёрство, Анна де Нотель.

Маша, не выдержав, радостно хлопнула в ладоши. За окном, в кромешной тьме ночи, горели огни, которые больше не казались последним оплотом отчаянного сопротивления.

— Систематизация, — повторила Анна, её пальцы бессознательно выводили на деревянной столешнице какой-то сложный чертёж. — У нас есть инженерные журналы отца, мои заметки по архиву, ваши схемы. Но этого недостаточно для школы. Нужна база. Метод.

— С чего начинали мы с тобой? — спросил я, обращаясь больше к Маше, взывая к её сегодняшнему опыту. Девушка встрепенулась, поймав свой шанс. — Не с формул, а с понимания. Почему эта балка выдерживает вес? Почему шестерёнка именно такой формы?

Да, я понимал, что вопросы не касались того, что нам пришлось делать, но все это были звенья одной цепи.

— П-потому что она распределяет усилие? — робко предположила Маша.

— Именно! — Анна подхватила с новым, педагогическим азартом. — Не зазубрить, а понять принцип. Ключ — в логике материала, в физике процесса. Мы можем начать с простого. Создать «азбуку» инженера: основные механизмы, принципы передачи движения, свойства металлов.

— И первый же урок — безопасность, — добавил я строго. — Станок не прощает ошибок. Уважение к железу — первое правило.

Мы просидели за столом до глубокой ночи. Планы росли, как снежный ком. Анна предлагала структурировать знания по уровням сложности, я настаивал на практических заданиях с первого дня. Маша, забыв о робости, засыпала нас вопросами, и в её глазах зажигались те самые искры — искры понимания, любопытства.

Князь Юлоскавский Вячеслав Олегович рукой, украшенной кольцами с драгоценными камнями, убрал выбившийся светлый локон из конского хвоста и завел его себе за ухо. После чего пожал протянутую ему руку.

Его рукопожатие было идеальным — твердым, но не властным, сухим и кратким, каким и подобает быть приветствию человека, не сомневающегося в своем праве находиться здесь, на этом званом вечере, в статусе почетного гостя.

«Рад вас видеть, Иван Петрович», — голос князя, низкий и бархатный, прозвучал как завершающий аккорд церемонии. В его улыбке было ровно столько тепла, сколько требовалось этикетом, но взгляд, скользнувший по залу за спиной хозяина, оставался холодным и оценивающим. Он уже работал, этот взгляд, вычленяя в пестрой толке важные лица от второстепенных, союзников от просителей, скрытые угрозы от возможных выгод.

Пройдя еще несколько шагов вглубь сияющего зала, Вячеслав Олегович позволил себе на мгновение остановиться. Он не суетился, не искал глазами, с кем бы поскорее заговорить.

Князь кивком разрешил приблизиться, и бокал с шампанским, будто возникший из воздуха в руках лакея, оказался в его пальцах с таковой же естественностью, с какой на его лице появилась новая, на этот раз чуть более оживленная улыбка. Вечер начинался.

Князь Юлоскавский со сдержанной любезностью отвечал на комплименты. Он ждал одного определённого человека — министра по делам дурмана с женой.

— Ян Педросович, — с выдержанной любезностью обратился Юлоскавский после всех светских расшаркиваний перед друг другом. — А с какого времени у нас каждый оборванец имеет право запускать завод по очистке дурмана?

Под властным взглядом Юлоскавского министр не знал, куда деться. Несмотря на то, что он был из правительства, он не был одарённым. Что даже в его шестидесять лет ему сильно било по самолюбию. И хотя министр недолюбливал всех этих господ из высшего света, он их боялся до дрожи в коленях.

— С какого времени, — продолжил князь, медленно вращая бокал за тонкую ножку, — наша имперская привилегия, дарованная на откуп избранным, стала размениваться на… сомнительные авантюры? Ваше ведомство, Ян Педросович, должно быть фильтром, а не… проходным двором.

Министр по делам дурмана, Ян Педросович, сделал глоток воздуха, похожий на рыбий вздох. Его супруга, румяная дама в дорогом, но безвкусном платье, замерла с заигрывающей улыбкой, чувствуя, как атмосфера вокруг сгущается.