Родная земля (СИ) - Ступников Виктор

— Говори! Говори же что-нибудь, идол бесчувственный! Где промах? В чём ошибка?

Иван побледнел ещё больше. Лучше бы князь швырялся в него подсвечниками, чем требовал военно-стратегического анализа в пятом часу утра.

— Ва-ваше сиятельство… м-может, измена? — выдавил он первое, что пришло в голову.

— Измена? — Князь прищурился, и в его взгляде появилась опасная, лихорадочная искра. — Нет… Глупец. Не измена. Хуже. Это… это его рука — Прохорова!

Он произнёс эту фамилию с таким ледяным скрипом, что у Ивана похолодело в животе.

— Он шепчет на ухо моим врагам. Он насылает туман на мозги моим генералам! Этот упырь, этот живой труп, который никак не сгниёт в своей усадьбе!

Велеславский схватил со стола перочинный нож и с силой вонзил его в столешницу.

Иван в эту секунду чуть было не взвигнул от ужаса: «Откуда у него нож⁉», но сдержался из последних сил, заставил себя замолчать.

— Он смеётся надо мной. Чувствую. Сквозь километры. Чувствую его мерзкую, самодовольную ухмылку. «Разбил твою игрушечную армию, князёк. Иди теперь, поплачь»…

Внезапно ярость сошла с него, как маска. Его плечи обвисли, он тяжело опустился в кресло, смотря в одну точку перед собой. Тишина стала ещё страшнее предыдущей бури.

— Всё против меня, — прошептал он глухо. — Отец… Империя… Теперь вот этот колдун-недобиток… И даже степняки… Все.

Он медленно поднял голову и посмотрел на Ивана взглядом внезапно спокойным и оттого безумно опасным.

Иван тяжело взглотнул. Неужели его сиятельство решит прибегнуть к магии…

Едва слуга подумал об этом, как на пальцах Велеславского заискрились электрические дуги.

— Знаешь, Иван, что отличает великих людей от посредственностей? — его голос был тихим и ровным. — Способность признать поражение. И… найти более сильного союзника.

Иван молчал, боясь пошевелиться.

— Байрак думает, что он победил? Он всего лишь пешка. Сломанная пешка.

Он откинулся на спинку кресла, и его пальцы принялись методично барабанить по подлокотнику.

— Иван.

— Да-да, ваше сиятельство?

— Принеси мне самое дорогое вино. И… позови моего нового главу охраны.

Первый настоящий пуск нашего завода был назначен на сегодняшнее утро. Это был генеральный прогон перед полной загрузкой.

Со мной были Анна, смотревшая на всё с холодным, оценивающим интересом учёного, и Маша, вцепившаяся мне в руку, — для неё это был первый визит в сердце нашей новой крепости.

Раздался скрежет тяжёлых шестерён, лязг цепей. Ещё мгновение — и первый удар по раскалённой болванке должен был возвестить о начале новой эры для всего региона.

Но вместо чистого, мощного звона стали раздался пронзительный, мучительный визг, похожий на крик раненого зверя. Молот дёрнулся, замер на середине хода, и из-под его основания повалил едкий чёрный дым. По цеху прокатился сдавленный стон рабочих.

— Остановить! Немедленно остановить всё! — скомандовал я, уже бегом направляясь к аварийному механизму. Сердце бешено колотилось, но разум был холоден.

Мы заглушили машины. В наступившей оглушительной тишине было слышно лишь шипение пара и сдержанные проклятия механиков.

— Ну что, командир, — сухо произнесла Анна, подходя ко мне. — Принимайте мои поздравления. Кажется, мы оба подписали себе смертный приговор.

— Не драматизируйте, — усмехнулся я и склонился над клубящимся дымом узлом привода.

Механик-старшина с опалёнными бровями молча указал мне на искорёженный, развороченный механизм.

— Ползун вышел из направляющих, ваше сиятельство, — его голос дрожал от отчаяния. — Перекос… Сорвало всю систему. Ремонту не подлежит. И… и чертежа этого узла. Его нет.

Что неудивительно. Наверное, за всю свою прошлую жизнь я видел чертежи только в одном месте — в университете. В остальных местах они не существовали, как вид.

Я внимательно оглядел узел и этого было достаточно, чтобы понять, что это была диверсия. Даже с моими способностями восстановить его не было возможности. Слишком витиеватый механизм. Проще было переизобрести его, нежели возродить мертвеца.

Маша робко тронула мою руку.

— Папа… Он всегда говорил, что настоящий мастер не тот, кто хранит чертёж, а тот, кто может его нарисовать на стене углём из печи.

Я посмотрел на её испуганное, но полное веры лицо. Потом на Анну — она наблюдала за мной, в её взгляде читался вызов: «Ну что, Прохоров, ты будешь делать?».

— Всех из цеха! — раздалась моя команда, эхом отразившаяся от сводов. — Принести мне бумагу, несколько карандашей и линейки.

Люди засуетились, побежали выполнять приказ. Я не отрывал взгляда от искореженного металла. Это была не просто поломка. Это был экзамен.

Через несколько минут мы остались в огромном, задымлённом цеху втроём. Я расстелил ватман на верстаке, засыпанном металлической стружкой.

— Приступим, — сказал я, и остриё карандаша коснулось бумаги.

Я водил линиями, которые диктовала мне не логика, а чутьё, годами наработанное в ремонте хитроумных механизмов и оружия. Анна, к моему удивлению, оказалась блестящим инженером — её цепкий ум схватывал малейшие нюансы, а её комментарии были точны и безжалостны.

— Нет, Миш, здесь не может быть прямой передачи, посмотри на угол скола! Он был под сорок пять градусов, здесь нужен шатунный механизм! — она тыкала своим изящным пальцем в копоть на металле.

Мы спорили, мы чертили, мы стирали и начинали заново. Маша, забыв про страх, бегала к механизму и обратно, сверяя наши догадки с реальностью. Это уже не было просто ремонтом. Это было рождением. Рождением знания из пепла неудачи.

Спустя три часа мои руки были в масле и графите, на столе лежала стопка исписанных калек, но на главном ватмане красовался сложный, идеальный чертёж того самого узла. Не копия. Улучшенная версия. Более прочная, более сбалансированная.

Я отдал его старшине.

— В мастерские. К утру я хочу видеть его на месте.

Тот, молча, с благоговением взял лист и побежал.

Я обернулся к своим помощницам. Анна вытирала запачканное лицо тыльной стороной руки, смотря на меня с немым, незнакомым ей самой уважением. Маша сияла от гордости.

— Ну что ж, — выдохнул я, — кажется, мы только что не просто починили станок. Мы нашли ещё один Ключ.

Анна улыбнулась своей хищной, восхитительной улыбкой.

— И какой же?

— Тот, что нельзя украсть. Тот, что всегда с тобой. Знание.

— Пафосно, но вы, Прохоровы, кажется, иначе не умеете, — усмехнулась Анна, глядя на меня сияющим взглядом. — Мне было неплохо помыться.

— Если вы не боитесь замерзнуть, то, как мне рассказывали, здесь недалеко есть небольшое лесное озеро…

— Михаил… — протянула она, смущенно улыбаясь. — Либо вы спешите увидеть меня голой, либо желаете моей скорой погибели.

Можно подумать, я там что-то не видел.

— Со мной вам ничего не грозит, — заверил я. — К тому же вы можете взять кого-то из своих людей, если вам так будет спокойнее.

— Я надеялась хотя бы на горячую ванну, раз с баней здесь не повезло… — с театральным вздохом произнесла Анна, разглядывая свои запачканные в мазуте и графите пальцы. — Но, видимо, придётся довольствоваться ледяным шоком и вашим обществом.

— Не обессудьте, графиня, — парировал я. — Наш спа-комплекс «Лесная прохлада» пока работает только в формате «эко». Зато виды бесплатные, а уровень адреналина от купания гарантирует бодрость на весь день.

— О, как заманчиво, — она приложила тыльную сторону ладони ко лбу, изображая слабую даму. — Ледяная вода, вероятные пиявки и ваш немигающий взгляд. Я просто таю от предвкушения.

Маша, которая уже начала отходить от стресса, фыркнула.

— Миш, ты как будто хочешь её добить после завода, — прошептала она мне, но так, чтобы Анна услышала.

— Ничего подобного, — возразил я с притворной обидой. — Я просто демонстрирую гостеприимство и закаляю характер нашей новой союзницы. Выживет здесь — выживет везде.