Родная земля (СИ) - Ступников Виктор

Она всё поняла без слов. В её глазах мелькнула обида — я только вернулся и уже отстраняюсь, — но она подавила её и лишь кивнула.

— Ты потом придёшь? — спросила она тихо.

— Приду.

Дождавшись, пока сестра скроется в холле дома, я прошёл в кабинет, щёлкнул замком за собой и, наконец, прислонился спиной к прочной дубовой двери, позволив себе на мгновение закрыть глаза.

Потом, оттолкнувшись, я подошёл к столу, достал из внутреннего кармана тот самый металлический жетон. Он лежал на ладони, холодный и неправдоподобно тяжёлый для своего размера. Стилизованные Врата.

Я отложил жетон и принялся листать папку с документами, изъятыми у убитых. Приказы о перемещении войск. Счета. Личные письма, полные намёков и полуправд. Ничего конкретного. Ничего, что вело бы дальше, к тому, кто стоял за Байраком.

Стук в дверь.

— Ваше сиятельство? — это был голос Немирова.

— Войдите.

Капитан вошёл, сняв фуражку. Его лицо было серьёзно.

— Раненые устроены. Потери учтены. Трофеи опечатаны. Охрана выставлена.

— Хорошая работа, капитан.

Он помолчал, глядя на жетон у меня в руках.

— Мы обыскали всё поле, ваше сиятельство. Никаких других… странных личностей. Только обычные солдаты.

— Он был один, — пробормотал я. — Страж порога. Больше им не нужен.

Немиров не понял, но кивнул.

— Что прикажете делать дальше?

Я отложил жетон и посмотрел в запылённое окно, на начинающийся рассвет.

— Идите, капитан, отдыхать. Сегодня был длинный день, — отпустил я его.

Немиров кивнул и удалился.

Следом раздался тихий, почти неслышный стук в дверь.

Прям какое-то паломничество сегодня в мой кабинет.

Дверь приоткрылась, и в проёме возникла Маша. Она держала в руках деревянный поднос с дымящейся глиняной кружкой и тарелкой, на которой лежал ломоть хлеба с куском сала.

— Я не помешаю? — спросила она тихо.

— Нет. Входи.

Она вошла,неслышно ступая по старому полу, и поставила поднос на край стола, заваленного бумагами.

— Я принесла тебе чаю. И поесть немного. Ты ничего не ел с утра.

Я кивнул, с благодарностью глядя на пар, поднимающийся от кружки. Запах травяного чая перебил запах смерти и пороха, принося с собой призрачное ощущение нормальности, которого так не хватало.

— Спасибо, Маш.

Она не уходила, обхватив себя руками, и смотрела на меня с таким выражением, от которого стало не по себе — в её глазах читалась не детская обеспокоенность.

— Миша… что происходит? — наконец выдохнула она. — Это правда? То, что говорят солдаты? Вы убили… Хана Байрака?

— Это правда.

— И… он говорил что-то? Перед смертью?

Её вопрос застал меня врасплох.Я ожидал страха, облегчения, может быть, даже упрёков. Но не холодного, почти аналитического интереса.

— Он говорил, — подтвердил я, отводя взгляд к жетону. — Бессвязные угрозы.

Маша сделала шаг вперёд, её взгляд упал на металлический диск.

— Это от него? — она потянулась было рукой, но я инстинктивно накрыл жетон ладонью.

— Не трогай. Он… опасный.

Она отдернула руку, но не отступила.

— Он сказал что-то про отца, да? — прошептала она. — Я слышала, как кто-то из раненых пробормотал…

В её глазах стоял не страх, а жажда. Жажда правды, которую от неё все всегда скрывали. Она была не просто испуганной девочкой. Она была дочерью своего отца и сестрой своего брата. И она чувствовала, что мир рушится, и хотела знать почему.

Я вздохнул, смирившись. Скрывать от неё было бесполезно и, возможно, жестоко.

— Он сказал, что «Ключ» отца не запирает Врата, Маш. Он их отпирает.

Она замерла, переваривая эти слова. Цвет лица её побледнел, но взгляд не дрогнул.

— А этот… кто это был? Тот, другой? Тот, кто смотрел?

— Маг Байрака. Мертв. И он был не один. За ним кто-то стоит. Кто-то, кто наблюдает. Кто-то, кто заставил Байрака замолчать навсегда, просто взглянув на него.

Я откинулся на спинку кресла, чувствуя чудовищную усталость.

Маша обошла стол, подошла ко мне и положила руку мне на плечо. Её прикосновение было тёплым и твёрдым. Не детским утешением, а опорой союзника.

— Выпей чай, пока не остыл. Я помогу тебе разобрать бумаги. Двое видят больше, чем один.

Она была права. Усталость валила с ног, мысли путались, пропуская что-то важное. Я молча кивнул, взял кружку и сделал глоток. Горячий травяной отвар обжёг горло, но странным образом прочистил сознание, вернув его из тумана боли и истощения в настоящее, к столу, заваленному бумагами, и к сестре, готовой разделить тяжесть этой тайны.

Маша уже пододвинула себе стул и взяла первую пачку документов. Её пальцы, тонкие и быстрые, листали страницы с сосредоточенным видом учёного, впервые получившего доступ к запретным архивам. Она отбрасывала в сторону счета и накладные, откладывая в отдельную стопку всё, что казалось ей хоть сколько-то значимым: личные письма, приказы с грифом «совершенно секретно», карты с пометками.

Я наблюдал за ней, попивая чай и чувствуя, как тепло разливается по телу, отступает дрожь в руках. Адреналиновый отходняк был жесток, но Маша, её тихая, уверенная помощь, стала тем якорем, что не давал мне сорваться в пучину истощения.

— Миша, посмотри, — она протянула мне листок, вырванный из полевого блокнота. На нём была нарисована та же стилизованная дверь, что и на жетоне, а вокруг — какие-то вычисления, обрывки фраз на языке, который я не сразу признал.

— Где нашла?

— В кармане у того… у мага. Зашито в подкладку.

Я отложил кружку и взял листок. Формулы были отрывочными, но узнаваемыми — стабилизация портала, расчёт координат, привязка к «якорю». И слово, повторяющееся снова и снова: «Ключ».

— Он не лгал, — тихо прошептал я. — Отец… его работа… он не пытался запереть Врата от чего-то извне. Он пытался создать их. Или открыть.

Маша смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Детские иллюзии о благородном прошлом нашей семьи рушились с оглушительным треском, но в её взгляде читалась не паника, а жгучее любопытство.

— Но зачем? Для чего?

Внезапно её взгляд упал на одну из карт, лежавших в стороне. Она нахмурилась, взяла её и пристально изучала.

— Эта карта… она чужая.

— Все карты чужие, Маш. Это трофеи.

— Нет, смотри. — Она положила карту передо мной рядом со стандартной имперской топографической. — У них разная сетка координат, иная разметка. И смотри на рельеф. Вот наши холмы, усадьба, река. А здесь… здесь этого хребта нет. Или он… другой.

Я взял карту и поднес к свету лампы. Бумага была старой, потрёпанной на сгибах, но чернила — свежими. Карта была не просто чужой. Она была иной. На ней изображалась наша местность, но в каких-то иных очертаниях, с иными высотами, с другой рекой, которая протекала там, где её никогда не было.

И в самом центре этой аномалии был нарисован тот самый символ — стилизованные врата.

— Якорь, — выдохнул я.

Маша медленно подняла на меня глаза. В них теперь читался тот самый леденящий душу ужас, который я видел в глазах умирающего Байрака. Но она не отводила взгляда.

— Что… что за дверь, Миша?

— Ты же видела тех тварей…

Маша медленно кивнула, и в её глазах вспыхнуло отражение того кошмара, который ей пришлось пережить в этой Богом забытой деревни.

— Они пришли оттуда? — её голос был беззвучным шёпотом. — Из-за этих… Врат?

— Не пришли, Маш. Их призвали. — Я провёл рукой по лицу, чувствуя неподъёмную тяжесть открывшейся истины. — Или выпустили. Отец… его «Ключ»… это не щит. Это отмычка. Байрак и его хозяева пытались использовать её, чтобы распахнуть дверь настежь. Полностью.

К сожалению или счастью, но в своём мире я так и не выяснил, кто любезно открыл дверь этим тварям. Иначе не то, что четвертовал, а мокрого места не оставил бы от предателя.

— Он был не стражем. Он был первопроходцем, — с горечью выдохнул я. — И его наработки теперь пытаются использовать те, кто хочет не просто призвать пару тварей, а устроить полноценное вторжение. Или колонизацию.