Архитектор Душ III (СИ) - Вольт Александр

Я молчал, давая ему выговориться. Было интересно, откуда у него информация, и насколько она подробная.

— Мне доложили, — он сделал паузу, словно взвешивая каждое слово. — О драке. В портовой таверне. С твоим непосредственным участием. И, что самое главное, с участием Мастера Инквизиции Корнелиуса. Мне стоит напоминать тебе, чем чревато нападение на должностное лицо такого ранга?

Так. Значит, он в курсе. И, судя по всему, в курсе не от самого Корнея. Кто-то из моих? Игорь или Андрей проболтались? Или Лизавета решила подстраховаться и доложить начальству? А может, Торбин? Нет, дварф не из тех, кто стучит.

— Евгений Степанович, — начал я спокойно. — Это было не нападение. Это была самооборона. Группа пьяных матросов решила выяснить отношения. К сожалению, Мастер Корнелиус оказался не в то время и не в том месте. Мы просто защищались.

— Защищались? — он криво усмехнулся. — Виктор, мне передали, что Мастер Корнелиус покинул место происшествия в карете скорой помощи с ножевым ранением. Это ты называешь «просто защищались»?

Вот оно. Значит, информация у него полная. И, скорее всего, из официальных источников. Скорая помощь обязана докладывать о всех случаях криминального характера.

— К сожалению, так вышло, — я не стал отрицать очевидное. — Никто не подозревал, что кучка нездешних матросов решит выйти к нам по непонятной причине и затеять драку. Со своей стороны я оказал Мастеру Корнелиусу первую медицинскую помощь, и именно поэтому, без стеснения хочу заметить, он остался жив.

— Я не сомневаюсь, — его голос стал чуть мягче. Он откинулся в кресле и устало потер виски. — Ладно. В этот раз, считай, пронесло. Мастер Корнелиус, как я понял, претензий никому не предъявлял, и дварф Торбин тоже не заявлял в полицию. А раз нет обращения, то и нет проблем. Но Виктор… — он снова посмотрел на меня в упор. — У меня к тебе одна большая, человеческая просьба. Я крайне благодарен тебе, что ты взялся за ум и стал работать, как самый прилежный коронер во всей Феодосии, но, пожалуйста, постарайся в ближайшее время не влипать в истории. Хотя бы неделю. У меня и так от столичных проверок голова кругом.

— Постараюсь, Евгений Степанович.

— Вот и отлично. Можешь идти.

Я вышел из его кабинета, чувствуя, как внутри все сжимается от неприятного предчувствия. Истории. Они сами меня находят. И, боюсь, эта неделя не станет исключением.

Вернувшись в кабинет, я провел планерку, раздал задания и попытался погрузиться в работу. Но мысли постоянно возвращались к предстоящему вечеру. Тренировка. После вчерашней «разрядки» она казалась мне настоящей пыткой. Тело гудело, каждый мускул ныл, а в голове все еще стоял туман. Но отступать было нельзя. Орлов не будет ждать, пока я приду в форму.

Рабочий день, к моему несказанному облегчению, прошел без потрясений. Никаких срочных вызовов, никаких ритуальных убийств, никаких звонков из столицы. Просто тихая, монотонная бумажная работа, которая действовала на истерзанные нервы лучше любого успокоительного. Мы разбирали архив, составляли отчеты, и эта рутина, еще недавно казавшаяся мне удушающей, теперь была спасительным кругом в море безумия.

Вечером, ровно в семь, мы выехали к Рихтеровичу. Дорога была знакомой, но сегодня я смотрел на проплывающие мимо пейзажи другими глазами. Все казалось немного приглушенным, лишенным красок. Тело все еще помнило вчерашнее опустошение.

Феликс встретил нас на тренировочной площадке. Он окинул меня внимательным, цепким взглядом, и я увидел, как в его глазах на мгновение мелькнуло удивление.

— Что-то ты сегодня… квелый, Громов, — сказал он вместо приветствия, бросая мне рапиру. — Случилось что?

— Вчера был трудный день, — ответил я, ловя оружие.

Он не стал настаивать. Просто кивнул.

— Тогда сегодня без спаррингов. Займемся техникой и выносливостью. Сто отжиманий, сто приседаний, сто выпадов на каждую ногу. Потом работа с мишенью. Начнем.

Следующие два часа превратились в персональный ад. Он гонял меня по площадке безжалостно, методично, доводя до полного изнеможения. Каждое движение отдавалось болью в протестующих мышцах. Пот заливал глаза, легкие горели, перед глазами плыли темные круги. Но я стискивал зубы и продолжал. Потому что знал — это необходимо. Потому что каждая капля пота, каждая вспышка боли — это еще один шаг к тому, чтобы стать сильнее.

Когда все было кончено, я стоял, шатаясь, опираясь на рапиру как на костыль. Ноги дрожали, руки не слушались. Но внутри, под слоем усталости, было злое удовлетворение. Я выдержал и не отключился. Что это значит? Это значит, что моя выносливость растет, и это не может не радовать.

— Неплохо, — сказал Рихтерович, подавая мне бутылку с водой. — Для человека, который выглядит так, будто его только что вытащили из-под катка. У тебя есть характер, Громов. Этого не отнять. До пятницы.

Мы попрощались.

— Давай я поведу? — обратилась ко мне Алиса, когда мы подошли к машине.

— Не. Хочу прокатиться сам, — ответил я, после чего сел на водительское кресло. Краем глаза я заметил, как она надула пухленькие губки, но возражать не стала.

Обратная дорога проходила в молчании. Девушки, видевшие мое состояние, не задавали вопросов. Я вел машину на автомате, сосредоточившись на дороге, пытаясь игнорировать ломоту во всем теле.

Мы уже въезжали в город, когда я бросил случайный взгляд в зеркало заднего вида и замер.

Там, в нескольких десятках метров позади, следовал неприметный черный седан. Такой же, как сотни других в вечернем потоке. Но что-то в нем было не так. Он держал дистанцию. Уверенно. Профессионально. Когда я сворачивал, он сворачивал следом. Когда я замедлялся, он тоже сбрасывал скорость.

Сначала я подумал, что это паранойя. Последствия стресса. Но, свернув на боковую, менее оживленную улицу, я увидел, что седан последовал за нами. Сомнений не осталось.

За нами велась слежка.

Я не подал виду. Продолжал вести машину спокойно, не меняя скорости, не делая резких движений. Но внутри все напряглось. Кто это? Люди Старшего? Но зачем? Они же знают, где я живу. Полиция? Маловероятно. Корней со своими соглядатаями? Возможно. Он обещал. Оккультисты? Тоже знают мой дом.

Я сделал еще один маневр. Проехал мимо своего дома и свернул в лабиринт узких, плохо освещенных улочек старого города. Седан следовал за нами как тень.

— Что случилось? — наконец не выдержала Лидия, заметив, что мы едем не туда.

— За нами хвост, — сказал я тихо, не отрывая взгляда от зеркала.

Алиса, сидевшая сзади, тут же обернулась.

— Где⁈

— Сзади. Черный седан. Держится с самого въезда в город.

Я резко вывернул руль, сворачивая в темный, узкий переулок, и вдавил педаль газа в пол.

Глава 11

Черный седан без опознавательных знаков плавно затормозил на противоположной стороне улицы, в тени густой кроны старой магнолии. Двигатель затих, и машина превратилась в неподвижную тень, не отличимую от десятков других, припаркованных вдоль дороги, если не брать во внимание отсутствующие номерные знаки.

Внутри, в прохладном полумраке салона, пахло новой кожей и едва уловимым, горьковатым ароматом озона — следом работы портативного глушителя связи.

Нандор сидел за рулем. Его длинные тонкие пальцы неподвижно лежали на рулевом колесе. Он не смотрел прямо на высокий каменный забор имения Феликса Рихтеровича. Его взгляд был расфокусирован, он скользил по улице в целом, фиксируя и анализируя каждую деталь.

Вот пожилая пара, медленно бредущая под руку, их силуэты размыты моросящим дождем. Вот пронесся развозчик пиццы на дребезжащем мопеде, оставив за собой шлейф из запаха дешевого бензина и не менее дешевой, но ароматной пиццы.

Он видел, как свет от уличных фонарей ложится на старую отполированную тысячами шин брусчатку, превращая лужи в озера расплавленного золота. Каждый прохожий в его сознании мгновенно раскладывался на составляющие: походка, одежда, выражение лица — потенциальная угроза, информатор, или просто фон. Это была привычка, въевшаяся под кожу как клеймо. Привычка выживать в чужом, вечно враждебном людском мире.