Проклятый Лекарь. Том 4 (СИ) - Молотов Виктор

В Сосуде осталось двадцать пять процентов Живы. Диагностика потребовала усилий, но пациент будет жить, а значит, проклятье временно удовлетворено.

Анна догнала меня в коридоре. Стук её каблуков эхом отдавался от стен, нарушая тишину моего триумфа.

— Доктор Пирогов! Подождите!

Я остановился.

— Да, Анна Алексеевна?

— Это было… невероятно! — в её глазах горел неподдельный, почти детский восторг. — Вы увидели то, что все остальные пропустили! Такую крошечную, микроскопическую деталь! Точку размером с булавочную головку!

— Дьявол кроется в деталях, — философски заметил я. — В медицине особенно. Одна упущенная мелочь может стоить жизни.

— Вы не просто врач, — она смотрела на меня с каким-то новым выражением, которое я не мог до конца расшифровать. — Вы… артист своего дела. Виртуоз. Как скрипач, который слышит одну фальшивую ноту в оркестре из ста инструментов.

Интересное сравнение. И довольно точное. Хотя в прошлой жизни меня сравнивали скорее с дирижёром. Оркестра мертвецов.

— Вы преувеличиваете, — сказал я вслух.

— Нисколько! И знаете что? Я увидела именно то, что хотела увидеть. Как вы работаете, как думаете, как принимаете решения.

Она подошла ближе — достаточно близко, чтобы я почувствовал тонкий аромат её духов. Французские, дорогие, с нотками жасмина и бергамота.

— И у меня есть к вам предложение, от которого, я уверена, вы не сможете отказаться, — хитро улыбнулась она.

Глава 10

— Прямо-таки не смогу? — я приподнял бровь. — Это звучит как угроза.

— Это звучит как обещание, — она улыбнулась, и в её глазах мелькнули озорные искорки. — Обещание чего-то невероятно выгодного. Для вас.

Предложение, от которого я не смогу отказаться? Интересный выбор слов.

Больше подходит для разговора с ростовщиком в тёмной подворотне, чем для больничного коридора.

Она играет в игру. Что ж, хорошо. Я люблю игры

— И насколько я неспособен отказаться? Абсолютно? Категорически?

— Совершенно полностью и окончательно! — она рассмеялась, и этот смех, звонкий и уверенный, привлёк внимание пробегавшей мимо медсестры. — Я уверена на все сто процентов!

— Ну что ж, давайте проверим ваше чудо-предложение.

— О нет! — она покачала головой, и её каштановые локоны качнулись в такт. — Не здесь. Не в этом больничном коридоре. Такие предложения требуют соответствующей обстановки.

Она сделала паузу, глядя мне прямо в глаза.

— Давайте встретимся вечером в более подходящем месте. Знаете ресторан «Славянский базар» на Никольской?

«Славянский базар». Разумеется, знаю.

Не какое-нибудь тихое кафе. Самая дорогая и аристократическая сцена во всей Москве. Место, где за тарелкой стерляди заключаются сделки и создаются или рушатся репутации. Это уже не просто приглашение на ужин, а демонстрация статуса.

— Конечно, знаю. Но…

— Восемь вечера, — перебила она, не давая мне возможности отказаться. Похвальное рвение. — Я забронирую отдельную комнату. Поужинаем, выпьем хорошего вина, и я расскажу о своём предложении.

Провести вечер в компании красивой, умной и явно заинтересованной мной аристократки. В роскошном ресторане. За отличным ужином. Заманчивое предложение. Очень заманчивое.

Но…

Образ взбешённого призрака, в ярости бьющегося о серебряный барьер на моей кухне, вспыхнул в памяти.

Магический круг был временной мерой. Барьер продержится до полуночи, может, чуть дольше. Если я не разберусь с ним сегодня, он вырвется.

И разъярённый дух гвардейского офицера, разгуливающий по центру Москвы, привлечёт то внимание, которого я категорически не мог себе позволить.

— Я бы с огромным удовольствием, — сказал я с самым искренним сожалением, на какое был способен. — Но у меня сегодня у бабушки именины. Обещал навестить, не могу подвести старушку.

— Бабушка? — Анна прищурилась, её взгляд стал подозрительным. — У вас есть бабушка в Москве? Вы же не москвич.

Ложь далась легко. Хорошая ложь, как и хороший диагноз, строится на деталях.

— Дальняя родственница по материнской линии. Я зову её бабушкой, хотя формально она мне двоюродная тётка отца. Ей восемьдесят два года, живёт одна, я единственный, кто её навещает.

— И что, никак нельзя перенести? — она явно расстроилась. Её идеальный план дал сбой.

— Именины — раз в год. Да и старушка может не дожить до следующих — у неё сердце шалит.

— Хорошо, — Анна тяжело вздохнула, но быстро взяла себя в руки. — Семья важнее. Это даже похвально, в наше время мало кто помнит о стариках. Тогда завтра?

Вы меня удивляете, Анна Алексеевна.

— Ценю и восхищаюсь вашим напором. Завтра так завтра.

— Прекрасно! — она мгновенно повеселела. — То же время и место — восемь вечера, «Славянский базар».

Она достала из изящной сумочки визитную карточку.

— Вот мой личный номер. Позвоните, если что-то изменится. Ваш номер я уже знаю — отец дал. Точнее, я выпросила, — она подмигнула. — Скину детали завтра утром.

Развернувшись, она пошла к выходу. И я не мог не заметить, что её бёдра покачивались чуть сильнее, чем того требовала обычная ходьба. Классический женский манёвр — уходя, убедиться, что мужчине есть на что посмотреть.

Но она напрочь забыла, что уже давала мне такую визитку. Или нет?

Я посмотрел на кусок дорогого картона у себя в руке. Сравнил его с тем, что был у меня забит в телефоне. Он был другим. Графиня Бестужева действительно дала свой личный номер.

Вот это девушка. Сильная, целеустремлённая, красивая, умная. Знает, чего хочет, и не стесняется этого добиваться. В моей прошлой жизни женщины вроде неё становились либо великими королевами, объединяющими нации своей волей… либо опаснейшими врагами, плетущими интриги в тени.

Я направился в ординаторскую, чтобы наконец оформить историю болезни Выборгова, когда заметил фигуру у двери.

Волков. Стоял, прислонившись к стене, явно поджидая меня.

Но что-то было не так. Никакой враждебности в позе. Наоборот, сутулые плечи, опущенный взгляд, руки сложены перед собой как у провинившегося школьника перед кабинетом директора.

Что за метаморфоза? Ещё вчера он смотрел волком, готовым вцепиться в горло. А сегодня — кроткий агнец.

Нет, не агнец. Побитая собака, которая ждёт, ударит хозяин или бросит кусок.

— Святослав Игоревич, — он отлепился от стены, когда я подошёл. — Можно вас на минуту? Если вы не слишком заняты, конечно.

Голос был тихий, а интонации — заискивающие. Полная противоположность его обычному высокомерию.

— Слушаю вас, коллега, — я остановился.

— Тут такое дело… — он замялся, переминаясь с ноги на ногу. — Немного неловко, но… Пётр Александрович, наш новый главврач, вызвал меня на днях.

— И?

— Он распорядился, чтобы мы с вами работали в паре. Сказал, что вы — ведущий специалист, а я должен… — он сглотнул, словно проглатывая комок унижения, — … учиться у вас. Перенимать опыт.

— Правда? — я изобразил лёгкое, вежливое удивление. — Первый раз слышу. Пётр Александрович мне ничего не говорил.

Конечно, говорил. Но пусть думает, что это решение Сомова, а не часть моей игры.

Пусть чувствует себя пешкой, которую двигает начальство, а не я. Так он будет более предсказуем. И более безопасен.

— Он сказал, что сам вас уведомит, но раз мы встретились… — Волков полез во внутренний карман халата. — Вот, официальный приказ. С подписью и печатью.

Я взял сложенный вчетверо лист, развернул. Действительно, приказ номер семнадцать от сегодняшнего числа.

Подпись Сомова, гербовая печать клиники. Всё по форме.

Это была публичная порка. Официальный документ, опускающий его, аристократа и протеже Морозова, до уровня моего личного ассистента.

Сомов дал мне поводок. Короткий, официальный, заверенный печатью. И теперь эта змея будет шипеть только по моей команде.

Однако интуиция покоя не давала. Чего Волков был такой кроткий? Любой другой на его месте с таким характером рвал все в клочья и метал бы молнии.