Архитектор Душ IV (СИ) - Вольт Александр

Шая не пошевелилась. Она ждала. Ее терпение было нечеловеческим в самом буквальном смысле, и оно было ее главным оружием. Прошло еще десять минут, прежде чем силуэт появился снова. Та же тревожная поза, тот же быстрый, мечущийся взгляд.

Пора было менять позицию. Долгое присутствие даже самой неприметной фигуры могло вызвать подозрение у параноика. Она плавно, без резких движений, поднялась, сунула телефон в карман и неторопливо побрела по растрескавшейся асфальтовой дорожке, огибая двор по дуге. Она прошла мимо ржавых гаражей, заглянула в пустую беседку, словно искала кого-то, и наконец опустилась на другую скамью, за густыми, разросшимися кустами сирени. Отсюда подъезд и окна Ковалева просматривались не хуже, но сама она была скрыта в глубокой тени.

Прошел почти час. Небо окончательно потемнело, зажглись редкие фонари, их свет тонул в густой листве старых тополей. И тут дверь подъезда со скрипом отворилась. На крыльцо шагнул Ковалев. Он был в темной куртке, на голову натянута вязаная шапка. Он замер, втянув голову в плечи, и снова обежал взглядом двор. Его нервозность сочилась из каждого движения. Убедившись, что вокруг пусто, он быстрым шагом двинулся прочь.

Шая выждала ровно тридцать ударов сердца. Ее пальцы, тонкие и холодные, скользнули по экрану смартфона. Короткое сообщение Громову: «Вышел». И она, словно тень, последовала за целью.

Ковалев вел ее из лабиринта жилых кварталов в царство мертвой промышленности. Городские звуки стихали, уступая место гулкому эху их шагов. Вернее будет сказать эху его шагов, потому что эльфийка двигалась как кошка. Если бы хоть одна живая душа шла рядом с ними, то она сто процентов не засекла бы эльфийку, не повернув головы назад.

Улица превратилась в узкий коридор между глухими кирпичными стенами складов, покрытых уродливыми потеками ржавчины и выцветшими граффити. Здесь пахло сыростью и старым машинным маслом.

Ковалев заметно ускорил шаг, почти срываясь на бег, и то и дело испуганно озирался. Шая скользила за ним, держась на грани видимости.

Впереди был очередной поворот, уводящий в еще более узкий и темный проулок между двумя гигантскими, почерневшими от времени корпусами. Ковалев, не сбавляя хода, нырнул за угол.

Шая замедлила шаг. Она подошла к углу, прижалась спиной к холодной, шершавой стене и прислушалась. Ни звука. Шаги стихли. Она осторожно, сантиметр за сантиметром, выглянула из-за укрытия.

Проулок был пуст. Глухой, прямой, как тоннель, он упирался в заваренный листом железа проход. Ковалев исчез. Словно растворился в плотном, маслянистом мраке.

И в этот миг холодная, как лезвие ножа, мысль пронзила ее сознание. Ловушка.

Она не успела отступить. Не было ни шороха, ни шагов, ни дыхания. Просто из глубокой тени дверного проема, в который она даже не посмотрела, отделилось нечто еще более темное. Мир взорвался запахом пота, грязной мешковины и немытого тела. Грубая, вонючая ткань накрыла ее голову, разом отрезав от света и воздуха.

Инстинкты взревели. Она рванулась назад, выбрасывая локоть вслепую, но ее движение утонуло в чем-то мягком. В тот же миг словно стальной обруч стиснул ее шею. Хватка была безжалостной, точной, рассчитанной на одно — пережать сонную артерию. Шая захлебнулась воздухом, которого не было. Ее тело инстинктивно боролось, ноги отрывались от земли, пальцы царапали твердую, как дерево, руку душителя. В легких разгорался пожар, в ушах нарастал низкий, вибрирующий гул. Перед глазами даже сквозь мешок вспыхнули и заплясали багровые круги. Она чувствовала, как сила утекает, как слабеют руки, как тело становится ватным и непослушным. Последним, что она ощутила, был холод асфальта, коснувшийся ее колена, когда ноги подогнулись.

Холодок пробежал по спине, когда он только вышел из дверей участка.

Урядник Ковалев шел домой, и каждый шаг по знакомым улицам казался ему шагом по минному полю. Каждый гудок автомобиля звучал личным оскорблением, каждый случайный взгляд прохожего — немым обвинением.

С того самого вечера у таверны, когда теплая, упругая плоть эльфийки под его ладонью вдруг обмякла, а шея под пальцами издала тот сухой, отвратительный треск, мир Ковалева перевернулся.

Задача была простой: оглушить, связать и доставить. «Найди одинокую, Ковалев, чтоб без шума», — сказал ему голос Мастера по телефону. И он нашел. Она была слегка хмельна, красива, и ему показалось, что раз уж ее все равно пустят в расход, то почему бы не взять свою долю?

Он всегда хотел узнать, какие они, эти остроухие, на ощупь. Но сил не рассчитал. Толчок в стену оказался слишком сильным.

Сначала ему удавалось сохранять самообладание. Обычный гражданин. Обычный урядник. Обычный семьянин. Ничего выделяющегося. Но чем дальше длилась история — тем сильнее взвинчивались нервы урядника, и эта пружина обещала лопнуть с минуты на минуту.

И вот теперь за ним следили. Он это чувствовал к аждой клеткой кожи.

Чувство обрело форму на полпути к дому. Он мельком взглянул на свое отражение в темной витрине книжной лавки и зацепил краем глаза что-то еще — темную, бесформенную фигуру, двигавшуюся метрах в сорока позади. Он резко обернулся. Ничего. Лишь спешащая по своим делам толпа. Показалось? Сердце забилось чаще, застучало в висках. Он свернул в первый попавшийся переулок, хотя это был крюк.

Его маршрут превратился в лихорадочную паутину, сплетенную из страха. Он петлял по дворам, пересекал улицы в неположенных местах, делал вид, что разглядывает афиши, пытаясь поймать в отражении окна тень преследователя. Но тень была неуловима, и от этого становилось только хуже. Он не видел никого конкретного, но чувство чужого взгляда на затылке не исчезало. Оно стало еще сильнее, превратилось в физическое давление.

Проклиная все на свете, он наконец добрался до своего подъезда. Тяжелая дверь захлопнулась за ним с глухим стуком, отрезая его от уличного шума и преследовавшей его паранойи. На лестничной клетке пахло кошками и вчерашним борщом. На мгновение он почувствовал облегчение. Он дома. В безопасности.

Но страх пришел вместе с ним.

В квартире он не зажег свет. Сбросив куртку на стул в прихожей, он на цыпочках прокрался в гостиную и замер у окна, скрытый тенью занавески. Двор жил своей жизнью. На лавках сидели старушки, дети играли в песочнице. Обыденность этой картины была почти оскорбительной. Он всматривался, сканировал каждый куст, каждую припаркованную машину. И вот тогда он ее увидел.

Фигура на скамейке в самом дальнем углу двора. Подросток. Ссутулившийся, в темном плаще с капюшоном, уткнувшийся в телефон.

«Обычный сопляк, — сказал себе Ковалев, заставляя дыхание выровняться. — Таких тут сотни. Нашел бесплатный вай-фай или от родителей прячется, чтобы покурить».

Но он продолжал смотреть. И чем дольше он смотрел, тем сильнее росла тревога. Что-то было не так. Он зацепился за неподвижность фигуры. Слишком длительная неподвижная для подростка. Никаких тебе ерзаний, никакого покачивания ногой в такт музыке из наушников. Просто сидит как изваяние.

«Слежка. Это точно слежка, — забился в его черепе панический молоточек. — Они все знают. Знают, что Улина мертва из-за меня. Теперь они пришли за мной».

Он отступил от окна, протер ладонью горящие глаза, прошелся по комнате. Он псих. Он просто сходит с ума. Это все нервы. Он снова подошел к окну, осторожно выглянул.

Скамейка была пуста.

Сердце пропустило удар, а потом заколотилось так сильно, что отдалось в ушах. Куда он делся? Растворился? Нет. Хуже. Он не исчез, он просто показал, что здесь и что он может исчезнуть в любой момент.

Не имея сил больше это выносить, Ковалев дрожащими пальцами вытащил из кармана телефон, нашел в контактах номер, записанный как «Сантехник», и нажал на вызов.

— За мной следят, — прошипел он в трубку, едва дождавшись ответа.

— Ковалев, ты что ли?

— Я, — чуть ли не взвизгнул он. — Не ори. Я говорю тебе еще раз — за мной следят! Сто процентов!