Архитектор Душ V (СИ) - Вольт Александр

И тут я вспомнил кое-что интересное. По-моему, гримуар говорил, что изо дня в день между нами крепнет связь, и что он и «видит» и «слышит» все что со мной происходит.

Интересно, а смогу ли я до него «дотянуться» за почти полторы тысячи километров?

Сконцентрировавшись, я попытался представить как этот прямоугольный шелестящий образ умника лежит на тумбе в моей комнате и послал ему импульс: «прием, букварь, ты меня слышишь?».

«…а…бя… шу…. язь… хая……… пер… они…», — услышал я в голове его ответ смешанный словно с электро-радиопомехами у себя в голове.

Ясно. Кажется, идея была хорошей, но сработала даже не наполовину, а на пятую часть. Однако это интересный опыт, принесший не менее интересный результат. Может, со временем я смогу с ним говорить и на таком расстоянии? Было бы неплохо. Я бы даже сказал круто, черт возьми.

На телефон пришло уведомление, что мой водитель прибыл. Выйдя ко главному входу, я сел в автомобиль, и мы двинулись.

Такси покатилось по широкому проспекту, унося меня прочь от больничного комплекса. Водитель, пожилой мужчина с усами, молчал, сосредоточенно глядя на дорогу. Я откинулся на прохладный велюр сиденья и прикрыл глаза.

Машина свернула в знакомый переулок и остановилась у массивных ворот. Я расплатился и вышел, направившись в сторону дома. Ворота, как и вчера, беззвучно разъехались, приглашая меня внутрь. Я шагнул на территорию имения, и они так же бесшумно закрылись за моей спиной.

От вчерашней тишины не осталось и следа. Сегодня поместье жило. Откуда-то из глубины сада доносился мерный щелк садовых ножниц, воздух пах свежескошенной травой. Окна особняка, вчера казавшиеся темными и слепыми, сегодня блестели на солнце чистотой. Я даже удивился, потому что буквально сутки назад у меня создалось ощущение запустения, словно здесь кроме отца и одной служки больше никого и нет.

А оно вот как вышло. Выходной у всех разом вчера был, что ли.

Когда я поднялся по мраморным ступеням, входная дверь открылась прежде, чем я успел коснуться бронзового молотка. На пороге стоял человек, которого я вчера здесь не видел.

Он был стар, очень стар. Лет за семьдесят, не меньше. Его лицо сплошная сеть глубоких морщин, кожа тонкая и дрябловатая. Но старость не согнула его. Он стоял с прямой, почти солдатской выправкой, его плечи были расправлены, а подбородок чуть вздернут. На мужчине был безупречный черный фрак старого покроя, накрахмаленная до хруста белоснежная рубашка и черный галстук-бабочка. Он был похож на реликт ушедшей эпохи, каким-то чудом сохранившийся до наших дней.

Мое прошлое сравнение с музеем стало еще более уместным, отчего я чуть не хмыкнул себе под нос.

— Добрый день, господин Громов, — его голос был под стать внешности: суховатый, но чистый, без старческого дребезжания. Каждое слово он произносил с идеальной дикцией.

— Добрый день, — ответил я, пытаясь найти в его лице хоть что-то знакомое. Память Виктора молчала.

Старик, заметив мое замешательство, позволил себе легкую, едва заметную улыбку. Она не тронула его губ, лишь на мгновение смягчила строгий взгляд ясных умных глаз.

— Григорий, — напомнил он. — Много лет прошло. Не удивлен, что вы меня не помните.

Григорий. Имя как ключ отперло дальний запыленный уголок чужой памяти. Я увидел его. Моложе лет на десять-пятнадцать, но с той же безупречной выправкой. Он учил маленького Виктора завязывать галстук и приносил ему в комнату поднос с чаем и печеньем, когда тот болел. Он был не просто дворецким. Он был частью этого дома. Частью его детства.

— Теперь вспомнил, — сказал я, протягивая руку. Его рукопожатие оказалось на удивление крепким для его возраста. Сухая прохладная ладонь, твердые сильные пальцы. Хватка человека, который всю жизнь служил, но не прислуживал. — Действительно, много лет прошло.

— И не говорите, господин. Надолго к нам?

— Думаю, что на ближайшую неделю так точно.

Он учтиво кивнул, его лицо снова стало непроницаемым.

— Могу я чем-то помочь?

— Если можно, распорядитесь, чтобы в мою комнату подали чистое постельное и навели там порядок, — попросил я.

Григорий снова позволил себе тень улыбки.

— Господин, в вашей комнате порядок, которому позавидовала бы английская королева. Ваш отец приказал сохранять ее в первозданном виде все эти годы. Не сочтите за грубость, просто напомню: второй этаж, налево по коридору.

Теперь уже был мой черед улыбнуться.

— Благодарю, Григорий. Пока пройдусь по дому.

— Пожалуйста, господин.

Он отступил на шаг, пропуская меня внутрь. Холл был таким же, как и вчера — огромным, гулким, холодным. Но теперь он не казался мертвым. По нему скользили горничные. Молодые девушки в строгой идеально отглаженной форме — черные платья, белые фартуки, накрахмаленные чепцы. Они двигались бесшумно, с выверенной грацией, их лица были сосредоточены и непроницаемы. Я видел, как одна из них протирает пыль с резной ножки стола, как другая поправляет тяжелую портьеру на окне.

Нет, серьезно, а где они все были вчера?

Я медленно пошел по холлу, и мои шаги глухо отдавались от мраморных плит. Девушки, замечая меня, замирали, опускали глаза и делали легкий книксен. Ни одна не позволила себе прямого любопытного взгляда. Идеальная выучка.

Но я чувствовал на себе их внимание и настороженность. Я был здесь чужим. Блудным сыном, вернувшимся в дом, где его не ждали. Или ждали, но с опаской. Хотя… глядя на их лица, я мог с уверенностью сказать, что все эти дамочки меня помнить не могут по одной простой причине. Когда меня отсюда выгнали… вернее Виктора… они еще пешком под стол ходили.

Я прошел мимо огромного незажженного камина, провел рукой по холодному отполированному мрамору каминной полки, после чего поднялся на несколько ступеней по широкой лестнице, ведущей на второй этаж, и огляделся.

Дом был шикарен. Таким же шикарным, каким я его помнил по обрывкам воспоминаний предшественника — величественным и почти что безупречным. Это было не просто имение, а показатель статуса рода Громовых. Пускай и не такого великого, как какие-нибудь Меньшиковы, Романовы и прочие, но все же — статус.

Солнечный свет, проникая сквозь высокие арочные окна и ложился на паркет, заливая пространство. Воздух пах так, как и должен пахнуть старый, ухоженный дом: дорогим воском для полировки, старым деревом и едва уловимым ароматом цветов из огромной вазы, стоявшей на столике в центре холла.

Но под этим слоем великолепия, я чувствовал нечто иное. Что-то, что заставляло старика Громова медленно высыхать, словно цветок на подоконнике, о котором забыли на долгие недели. И я собирался с этим разобраться.

Решение начать поиски с его рабочего кабинета возникло само собой. Я двинулся в правую часть дома на втором этаже. Подальше от суеты, которая проходила в жилой левой и центральной частях.

Прошел по устланному толстым персидским ковром коридору, где стены были увешаны картинами в тяжелых золоченых рамах — пейзажи, портреты предков, смотревших на меня со строгим и слегка надменным выражением.

Вспышка памяти Виктора. Вот он, маленький мальчик, бежит по этому коридору, стараясь не смотреть на суровые лица на портретах, которые, как ему казалось, следят за каждым его шагом. Теперь мальчик вырос и шел здесь снова, но уже не страшась призраков прошлого.

Дверь кабинета была в самом конце коридора. Я помнил эту дверь. И помнил, как она захлопнулась в тот день, когда Виктор бросил вызов своему брату, а затем отец, чуть ли не за ухо утянул его сюда и надавал таких тумаков, что они сошли только через пару недель после приезда в Феодосию.

Я горько усмехнулся. Спасибо, что не по лицу.

Моя рука легла на холодный металл ручки. Я на мгновение замер, прислушиваясь, но из-за двери не доносилось ни звука. Медленно нажал, и тяжелый механизм замка поддался с тихим щелчком. Потянув створку на себя, я заглянул внутрь.

Осенний вечер опускался на Феодосию, окрашивая небо над заливом в нежные оттенки персика и лаванды. Вдоль набережной зажглись фонари, их теплый свет отражался в темной спокойной воде. Воздух был прохладным, заставляя жителей накидывать на плечи платки и теплые кофты.