Архитектор Душ V (СИ) - Вольт Александр

— Алло?

— Алиса Бенуа? — голос на том конце был мужским, низким, с деловыми, чуть суховатыми интонациями.

— Да, здравствуйте.

— Меня зовут Евгений Никифорович. Я представитель «Имперских Верфей Юга», и я хотел бы с вами кое-что обсудить.

Глава 11

Отец хмыкнул. В этом коротком звуке, вырвавшемся из его груди, я услышал то, что всколыхнуло неприятные воспоминания призрака Громова. Надменность, упертость и отголосок его любимой фразы: «Да что ты можешь, Виктор? В тебе нет характера».

Я почти увидел, как его губы скривились в знакомой едкой усмешке, от которой сводило скулы и ждал продолжения. Ждал насмешек над моими «догадками», и требования не лезть не в свое дело. Но затем он сказал иное:

— Делай как считаешь нужным.

Слова были лишены эмоций, но все равно ошеломили меня. Что значит «делай, как считаешь нужным»? Это ли Андрей Иванович Громов, которого я знал по чужим воспоминаниям?

Но я старался сохранять спокойное лицо. Если этот человек смирился со своим положением и понимает, что собственная строптивость до добра больше не доведет, а боязнь смерти перекрывала все прочие внутренние протесты, то тогда становилось понятно его поведение.

Проще говоря, старик Громов не хотел умирать. Он боялся смерти, но всем своим видом старался этого не показывать. Да и глядя на его состояние, мне казалось, что Андрей Иванович страшился не самого факта, что он умрет, а того, что предшествовало перед этим. Глядя на него, я невольно вспомнил строчки одного соотечественника из старых времен:

'Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.

Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.

Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,

не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак'.

— Могу я зайти в дом? — уточнил я на всякий случай.

И вопрос был задан не просто так. Мы не виделись больше десяти лет, и наши отношения, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Я не мог себе позволить войти в его дом с ноги и начать распоряжаться, словно «Царь во дворца. Иди то, делай сюда». Не в моих правилах.

Отец посмотрел на меня искоса, его густые седые брови слегка приподнялись, создав на лбу сеть глубоких морщин. В его запавших глазах на мгновение мелькнуло что-то похожее на удивление, а может, и на упрек.

— Это и твой дом в том числе, Виктор, — сказал он.

На язык тут же закрутились слова: «Нет, это не мой дом». Хотелось сказать, что мой настоящий дом остался там, в другой жизни в Москве другого мира. Что этот особняк для меня не более чем музей всякой старины. Место, откуда Виктора Громова когда-то с позором изгнали.

Но мысль эта, едва родившись, тут же угасла под напором фактов. Ведь если отбросить сантименты, кто сейчас здесь хозяин? Кто принимал решения последние недели, разгребал завалы чужого прошлого и определял, как будет жить это тело? Я.

Ощущение отчужденности никуда не делось. Этот мир все еще был для меня чужим, но, как ни крути, а он фактически стал моим.

Я снова присел на край стула, подвинувшись ближе к кровати. Осторожно, чтобы не задеть катетер, я положил свою руку на его, лежавшую поверх одеяла. Его кожа была сухой, прохладной, как старый пергамент. Я закрыл глаза и включил зрение.

Его психея была все такой же тусклой, но за то время, что прошло с момента нашей последней встречи, она не изменилась. Душа держалась примерно на том же пограничном уровне, что и в карете скорой помощи. Та крохотная искра, которую я в него вдохнул, не погасла, а напротив, оставалась и продолжала поддерживать организм.

Я отделил от своей психеи еще одну крохотную частицу энергии и направил ее по каналам отца просто чтобы укрепить то хрупкое равновесие, что мы достигли, затем выключил зрение.

Глаза отца на мгновение изменились, в них промелькнуло недоумение, словно он… ощутил то, что я сделал. Или мне показалось? Я не был уверен. Он смотрел на меня так, будто впервые увидел, пытаясь разгадать, что скрывается за лицом, которое он знал всю жизнь и не видел последние примерно десять лет.

— Спасибо, — сказал я, мягко улыбнувшись, убирая руку. — За дозволение.

— Да… — замялся Андрей Иванович, его голос прозвучал неуверенно. Он откашлялся, словно прочищая горло от неловкости. — Не за что, сын.

«Сын». Слово, которое, как мне казалось, теперь он произносил с большей долей охоты и расположения, чем ранее.

— Держись, — сказал я, поднимаясь, — а я пока посмотрю, что могу сделать.

Он кивнул, его взгляд все еще был прикован к моему лицу.

— Повидайся с сестрой, — сказал он неожиданно. — Думаю, она тебе будет рада, — затем он поджал губы и сглотнул, словно проглотил комок горечи. — И передай от меня привет.

Вот так. Просто. После стольких лет молчания, после того, как он, возможно, разорвал и с ней все отношения. Я был готов поспорить, что это первая попытка протянуть оливковую ветвь за долгие годы.

— Хорошо, — сказал я.

— И еще, Виктор.

— Да? — спросил я, уже развернувшись к двери.

— Зайди на могилу к матери, если будет время. Я что-то совсем замотался за последние полгода, не было времени туда сходить.

Эти слова неприятно резанули по уху. В груди проснулись кошки, тут же вонзив свои когти в то место, что у нас называли «душой». Что ни говори, миры разные, а эмоции и чувства одинаковые. Я своих родных в прошлом мире давно похоронил, но подобные вещи все равно резонировали каждый раз.

И тут же, словно по щелчку, меня пронзила вспышка памяти, острая и ясная. Призрак Громова, этот внутренний соглядатай, намеренно подкинул мне ее. Теперь я не сомневался. Этот мерзавец подавал информацию, когда это было выгодно ему, и скрывал, когда хотел поиздеваться. Или… или наше неполное единение так сказывалось? Жаль, что я не успел его об этом спросить.

— Ты что, — спросил я, обернувшись, — до сих пор сам у нее прибирался?

Он фыркнул, и в этом звуке на мгновение прорезался старый, властный Андрей Громов.

— Я не могу себе позволить, чтобы там убирался кто-то другой, — сказал он таким тоном, словно я оскорбил честь его покойной жены, его собственную честь и вообще обоих родов разом. — Никто другой не сделал бы это с должным уважением.

От этого пафоса хотелось закатить глаза и тяжело вздохнуть, однако по его глазам я видел, что это была не поза. Андрей Иванович Громов души не чаял в своей покойной супруге, и эта преданность, пронесенная через годы, вызывала невольное уважение.

— Хорошо. Зайду.

Он кивнул, его взгляд снова стал отстраненным, устремленным куда-то в стену.

— Бывай, пап.

— Пока.

Мы распрощались. Я развернулся и вышел из палаты, плотно прикрыв за собой дверь. Сделав несколько шагов по тихому коридору, я достал телефон и вызвал такси.

В больнице мне больше делать было нечего. Теперь предстояло действовать. И действовать нужно было быстро и нестандартно. Врачи были бессильны, а это означало, что причина его состояния лежала за пределами обычной медицины. Яд. Медленный, накапливающийся, не оставляющий следов в стандартных анализах. Или магия. Еще более тонкое и неуловимое вмешательство.

А если учесть, что в этом мире «магией души» владеют не так много людей, что способны заглянуть за ткань обычной реальности, то и разобраться с такой проблемой, судя по всему, быстро никто не сможет. Потому что я уверен, что к отцу ходили не только обычные врачи, но и маги-лекари. И если уж и они не смогли ничего обнаружить, то у меня не оставалось другого выхода.

Я должен прочесать дом и изучить каждый угол. Придется потратить добротный кусок своей энергии, чтобы проверить имение, но это была острая необходимость. И еще надо попросить, чтобы к старику никого не пускали, кроме меня и врачей. Могу ли я доверять местным лекарям? Нет. Но и выхода у меня пока что тоже нет.

Вздохнув, я поморщился и приложил пальцы к закрытым векам, помассировав глаза. Все же надо было взять с собой этот говорящий букварь, может он бы мне чего подсказал насчет подобных проблем. Если что-то влияет на душу отца, то это должно входить в рамки его компетентности.