Аттестат зрелости (СИ) - Рюмин Сергей

— Ну, и что вы хотели от меня?

— Во-первых, здравствуйте, — с некоторым высокомерием сказал Владлен Георгиевич.

Врач слегка наклонился и перебил его:

— Если ты сейчас будешь дальше так слова цедить, я не посмотрю на просьбу главврача и пошлю тебя очень далеко. Понял? Мне глубоко до одного места, кто ты такой, какие у тебя взаимоотношения с нашими руководами… А теперь снова — я вас слушаю!

Он язвительно улыбнулся. Владлен Георгиевич смолчал, облизал пересохшие губы и хмуро спросил:

— Что с моим сыном?

Врач вздохнул, развел руками:

— Не знаю.

Поймал взгляд посетителя и повторил:

— Честно, не знаю. Я с таким случаем столкнулся впервые.

Он взял пленку рентгеновского снимка, поднял её на свет и продемонстрировал Владлену Георгиевичу:

— У вашего сына нет ни одного повреждения, ни внешнего, ни внутреннего. При осмотре тела не обнаружено ни одного кровоподтёка, ни одной царапины. И в то же время ниже пояса вся нервная система парализована, словно отключена. Нет реакции ни на изменение температуры, ни на иглоукалывание.

— А лицо? — спросил Владлен Георгиевич. — У него же лицо разбито!

— Разбитое лицо и ободранные руки — результат падения на асфальт, — отрезал врач. — Когда у него, извините, ноги отказали.

Владлен Георгиевич рукавом вытер глаза, жалобно улыбнулся. Вздохнул, выдохнул, успокаиваясь, и спросил опять:

— Так что это может быть?

— Я предполагаю, — задумчиво ответил врач и уточнил, — предполагаю. Это лично моё мнение, насквозь субъективное и, возможно, не совсем верное. Так вот, я предполагаю, что травма вашего сына связана с психологическим потрясением. Нервный срыв, понимаете?

— А прогноз? Прогноз какой? Чего ждать?

— Прогноз? — врач пожал плечами. — Если это результат нервного срыва, то следует ожидать выздоровления.

Он задумался, взглянул на Владлена Георгиевича поверх очков и уточнил:

— Через недельку, другую ваш сын оклемается.

— Спасибо, доктор! — Владлен Георгиевич протянул руку врачу. — Спасибо!

Доктор, усмехаясь, вяло пожал её в ответ:

— Не за что…

В коридоре Дмитрий махнул отцу рукой, подзывая к себе.

— Пап, тут такое дело…

Он выразительно посмотрел в сторону матери. Отец всё понял, сказал супруге:

— Иди, погуляй! Нам с сыном пошептаться надо.

— Пап, — сообщил Димочка, когда мать отошла подальше. — Я человека убил… Зарезал.

Он рассказал всё — от начала, своего распределения и размещения в один кабинет с предметом страсти, до самого конца, когда он несколько раз воткнул нож в бок Альбине.

— Она упала, пап, а я убежал! — чуть ли не плача, рассказал он. — И тут у меня ноги отказали…

— Ладно, разберемся, — хмуро ответил Владлен Георгиевич, потрепав сына по лысеющей голове. — Поправляйся и не бери в голову. Я всё устрою!

Через час Владлен Георгиевич подъехал к дому, где жила соседка по кабинету его сына Кубанова Альбина. Благоразумно запарковал автомобиль на улице, приказав жене сидеть и ждать, а сам с фонариком направился во двор, прошелся по тротуару, по газону, пожал плечами. Обнаружил темные пятна на тротуаре, чуть поодаль, ближе к выезду со двора нашел разложенный перочинный нож. Ручка и лезвие были в засохшей крови. Владлен Георгиевич довольно хмыкнул, сунул нож в карман, предварительно завернув в носовой платок.

— Зачем? — ревниво поинтересовалась жена.

— Надо! — ответил он, памятуя её длинный язык. — Так надо!

И пробурчал еле слышно:

— Разберемся… По всей видимости эта кобылица ментов не вызывала. Или сдохла, или цела. Если цела, надо проучить.

Глава 23

Мы опять победили!

Домой я попал на следующий день ближе к вечеру — замотанный, усталый, но счастливый и довольный. Да и было с чего: вытащил я Альбину с того света!

Её душа (наверное — я видел её как серебристый светящийся сгусток) рванулась вверх, но моя призрачная магическая «рука» оказалась быстрее. Подхватив алькино безжизненное тело на руки, держа душу в магической «руке», я рванулся к подъезду, влетел на лестничную площадку, опустил Альбину на подставленное колено, нашарил у неё в сумочке ключ. Ввалился в прихожую и опустил девушку тут же, на пол.

Пока бежал в дом, вогнал в нее «хвост ящерицы» и «айболит», вложив энергии раза в два больше обычного. Во всяком случае, когда я в прихожей на полу её освобождал от одежды, кровь уже не шла.

Прямо в прихожей на полу, даже не включая света, я за считанные минуты залечил рассеченную правую почку и поврежденную печень. Дольше сращивал два крупных кровеносных сосуда — кажется, общую печеночную артерию и еще что-то, поменьше.

Потом долго убирал набежавшую кровь из полости, приподняв девичье тело над каким-то пластмассовым тазиком. Под рукой больше ничего не оказалось. Для этого пришлось делать самый натуральный дренаж — «раздвигать» кожу, мышцы живота и дополнительно пускать еще один «хвост ящерицы», чтобы вывести из полости накопившуюся кровь, чтоб побыстрее всё зажило. И всё это время Алькина душа, как живая птичка-синичка, трепыхалась у меня в «руке». У меня даже это ощущение было: будто моя «рука» самая настоящая, живая, и я чувствую это трепыхание в «ладони».

Когда все «процедуры» закончил, пустил импульс «живой» силы в сердце, которое дернулось, затрепыхалось и, наконец, ожило, застучало, забилось. Одновременно с этим, магической «рукой» «воткнул», как Устинову в своё время, Альбине в рот её душу (как я стал именовать-называть эти «сгустки»). Да еще и зажал рот «ладонью» — на всякий случай, чисто машинально.

Альбина дёрнулась, выгнулась, захрипела и обмякла. Но она уже дышала. Дышала! И серебристый сгусток, именуемый мной «душой» остался в ней.

Я сбегал в ванную, намочил полотенце, обтер её тело от потеков крови, снова поднял её на руки, встал, занес в комнату, положил на диван. Сел на кресло, выдохнул.

Еще раз магическим зрением осмотрел девушку, убедился, что всё почти нормально. Почти — если не считать слишком большой кровопотери. Альбина лежала на диване бледная, чуть ли не мраморная… Помочь ей теперь могло только либо переливание крови, либо усиленное питание — когда проснётся. Альбина спала.

Я встал, направился в прихожую, чтобы немного разобрать тот бардак, что я невольно создал: отнести окровавленную одежду в ванную, вылить тазик и помыть его, замыть кровь на полу…

Меня повело, я чуть не сшиб лбом косяк. А ведь я хотел еще выйти на улицу, чтоб добить этого урода. Эта мысль меня прямо-таки жгла — выйти и добить. Ведь он её убил практически! Я постоял, опираясь на дверной косяк обеими руками, прислушался к своим ощущениям. Они были… не очень. На улицу выйти я бы не смог. Равно как и навести в прихожей порядок.

Тихонько, медленно, держась руками за стены, я поплелся на кухню. Чая, конечно, не было. Я открыл холодильник, увидел там треугольничек пакета с молоком. Вытащил его, оторвал зубами верхушку, задрал голову. Холодное молоко тоже оказалось неплохим средством для восстановления сил.

Я сел на кухне за стол, положил голову на руки и задремал.

Проснулся я от того, что кто-то осторожно погладил меня по голове, потом обнял со спины и прижал к себе. Это было так приятно, что я несколько секунд после пробуждения, несмотря на неудобную позу, щекочущую боль в предплечье и щеке, не хотел открывать глаза.

— Антошка! — меня чмокнули в макушку. Я выпрямился, открыл глаза и зевнул.

— Доброе утро! — Альбина уселась на стол напротив меня. — есть хочешь?

Она подвинула мне почти пустую банку со сгущенным молоком, чайную ложку и полбулки белого.

— Сейчас чай поставлю! — она хихикнула. — Больше ничего пожрать нет. Готовить надо.

Я взял банку. Сгущенки там было на пару ложек, не больше. Куснул хлеб, подцепил ложкой сгуху, отправил в рот. Прожевал, проглотил. И только тогда почувствовал дикий голод, сродни тому, который я ощутил в больнице, когда очнулся. Откусил еще хлеба, зацепил еще ложку. Голод чуть-чуть отступил.