Проклятый Лекарь. Том 4 (СИ) - Молотов Виктор

— Я ем гру-унт! — Костомар подбадривающе поднял большой палец вверх, его тон был полон оптимизма. «Наш-то точно справится!»

— Думаешь, выдержит? Ну что ж, попробуем. Отойди на всякий случай. Если он взорвётся, эктоплазматические ошмётки потом неделю от стен отскребать придётся.

Я закатал рукава и положил обе руки на полупрозрачные плечи призрака. Холод прошил до самых костей — температура эктоплазмы всегда ниже окружающей среды градусов на десять-двенадцать.

Пальцы начали неметь, но я не убрал их.

Сколько Живы влить?

Я быстро просчитывал варианты. Это была не просто медицинская процедура, а калибровка неизвестного, потенциально нестабильного механизма.

Слишком мало — и импульс просто не пробьёт его ментальный блок. Слишком много — и я перегружу его хрупкую эфирную матрицу, превратив потенциального союзника в горстку светящейся пыли.

Для реанимации человека я бы использовал один-два процента. Но призрак — не человек. Его структура иная, восприимчивость к энергии жизни — в разы выше.

Три процента. Я принял решение. Этого должно хватить для мягкого перезапуска сознания, но не должно повредить саму структуру.

Сконцентрировавшись, я начал медленно, очень осторожно переливать жизненную силу из своего Сосуда в его призрачное тело. Ощущение было странным.

Это было похоже на переливание тёплой, густой воды из одного сосуда в другой, только сосуд-получатель был сделан из чистого льда.

Жива текла по моим рукам золотистыми, едва заметными струйками, видимыми только в моём некромантском зрении. Она проникала в его эктоплазму, растекалась по призрачному телу, как контрастное вещество по сосудам, заполняя пустоты и восстанавливая повреждённые участки его ауры.

Процесс занял около минуты. Я уже начал думать, что мой диагноз был неверным, что ничего не происходит, как вдруг…

Призрак засветился.

Ярким, чистым, почти ослепительным белым светом. Сияние было настолько интенсивным, что мне пришлось зажмуриться. Даже через прикрытые веки я видел, как вся кухня на мгновение залилась светом.

С его полупрозрачной фигуры начала спадать какая-то тёмная, почти материальная плёнка. Она отслаивалась кусками, как скорлупа с варёного яйца или старая, потрескавшаяся краска со стены.

Каждый кусок, отвалившись, растворялся в воздухе с тихим, едва слышным шипением.

Призрак вдруг глубоко вздохнул. Это был странный, неестественный жест для существа, которое не нуждается в дыхании.

Его грудь поднялась и опустилась в такт этому несуществующему вдоху. Веки, до этого застывшие, дрогнули и открылись.

И…я увидел глаза. Ясные, осмысленные.

— Спасибо, доктор! — произнёс он совершенно нормальным, интеллигентным голосом с лёгким, едва уловимым офицерским говором. — Вы вернули мне разум! Я снова могу мыслить ясно!

— Всегда пожалуйста, — кивнул я.

Призрак тем временем поднялся с кресла, и я наконец смог рассмотреть его получше.

Высокий — под метр девяносто.

Широкие плечи, идеальная военная выправка, которая сохранилась даже в его призрачном состоянии. Возраст на момент смерти — около тридцати пяти лет.

Тёмные волосы с благородной проседью на висках, аккуратные усы, волевой, решительный подбородок.

Но главное — мундир.

Тёмно-зелёный с красными обшлагами, мундир лейб-гвардии Преображенского полка. Золотые эполеты с вензелем императора, аксельбанты, орден Святого Владимира четвёртой степени на груди, орден Святой Анны на эфесе его призрачной сабли.

Элита из элит. Я понял, на кого смотрю.

Первый и старейший полк русской гвардии. Личная охрана Императора. Туда брали только лучших из лучших. Как такой человек мог оказаться проклятым, обезумевшим призраком в дешёвой съёмной квартире на окраине Москвы?

И тут меня накрыло.

Это была волна. Но не моя…

Чистая, искренняя, глубочайшая благодарность хлынула через ментальную связь, установленную ритуалом. Призрак был настолько признателен за освобождение от векового безумия, что его эмоции прорвались через все барьеры и ударили по мне, как цунами.

Сосуд наполнился мгновенно. Двадцать процентов Живы влились в него одним мощным, горячим потоком. Счётчик на моей внутренней шкале прыгнул с двадцати пяти до сорока пяти процентов!

Я даже пошатнулся от неожиданности.

Вот это да. От чего же я его спас, что он так благодарен? Неужели быть запертым в собственном безумии было настолько мучительнее, чем физическая смерть?

— Позвольте представиться должным образом, — призрак отвесил безупречный военный поклон, какому учат только в гвардейских полках. — Капитан лейб-гвардии Преображенского полка Ростислав Данилович Комшуков. К вашим услугам.

— Святослав Игоревич Пирогов, врач больницы «Белый покров», — ответил я. — И по совместительству некромант-любитель, как вы уже могли заметить.

— Некромант? — он нахмурился. — Но некроманты же… Простите, но разве некромантия не запрещена в Империи?

— Запрещена, — согласился я. — Поэтому я и говорю — любитель. Официально я обычный врач. А некромантия — так, хобби для души.

Вот таков вот каламбур.

Ростислав неожиданно улыбнулся:

— Понимаю. У каждого свои маленькие тайны. Главное — вы спасли меня от ужасной участи.

Он провел полупрозрачной рукой по лицу, словно умываясь:

— Вы не представляете, каково это было. Я чувствую себя… собой впервые за долгое время. Очень долгое время. Раньше я был как дикий зверь, заточенный в клетке собственного бестелесного тела. Меня обуревала животная ярость, первобытная жажда разрушения. Я не мог контролировать себя, не мог остановиться, не мог даже думать связно! Только нападать, крушить, уничтожать…

Он вздрогнул от воспоминаний:

— А сейчас… сейчас я снова могу думать! Могу говорить и вспомнить, кто я такой!

— Интересная история, — я уселся в уцелевшее кресло, закинув ногу на ногу. — Расскажите подробнее. Как капитан императорской гвардии стал неупокоенным призраком-берсерком?

Ростислав помрачнел.

— Подлая история, не достойная офицера. Меня подставили. Сослуживцы, которых я считал друзьями, оклеветали меня.

— Каким образом?

— Подбросили документы, якобы доказывающие мою связь с революционерами. Письма, которых я никогда не писал. Расписки в получении денег от подпольщиков. Даже фотографию состряпали, где я якобы на какой-то тайной сходке.

— И ваше начальство поверило?

— А как тут не поверить? — он горько усмехнулся. — Улики были сфабрикованы мастерски. Почерковеды подтвердили, что расписки написаны моей рукой. На фотографии действительно был я. Только сделана она была на полковом празднике, а фон подменили. Но это всё выяснилось позже, а тогда…

Он замолчал, заново переживая тот позор. Уселся в кресло.

Я не торопил. Пациенту нужно было выговориться. Это часть терапии.

— Меня арестовали прямо на плацу, во время развода караула. При всём полку. Сорвали эполеты, сломали саблю о колено… Для гвардейского офицера это позор хуже смерти.

— Но вас же не казнили? — уточнил я. — За государственную измену в Империи полагается смертная казнь.

— Император проявил милосердие. Учёл мою прежнюю безупречную службу, ордена, ранения. Меня просто выгнали с позором — лишили всех чинов, наград, дворянства. Велели убираться из дворца за двадцать четыре часа.

— Печально, но не смертельно же, — заметил я. — Можно было начать новую жизнь. Уехать в провинцию, заняться хозяйством…

— Вы не понимаете! — Ростислав вскочил, начав метаться по комнате. Вернее, летать — его ноги не касались пола. — Это было только начало! Моя невеста…

Его голос дрогнул, и я понял, что мы подошли к самому болезненному месту в его истории.

— Светлана Аркадьевна. Светочка. Швея при дворе. Красавица, умница. Мы были помолвлены, свадьба была назначена на осень…

— И она разорвала помолвку? — догадался я.

— Она даже не попыталась меня выслушать! — в его голосе звучала неподдельная боль даже спустя столько лет. — Прислала лакея с короткой запиской и моим обручальным кольцом. Две сухие строчки: «Считаю нашу помолвку расторгнутой. Прошу более не искать встреч со мной». И всё! Три года отношений, клятвы, планы — всё перечёркнуто двумя строчками!