Спасите меня, Кацураги-сан! Том 17 (СИ) - Аржанов Алексей

Я обследовал себя лишь «органным» и «гистологическим анализом», чтобы не расходовать силы. Но остальные режимы использовать не стал. А следовало бы. Похоже, у меня нашли какие-то отклонения в общем анализе крови.

— У вас нет никаких хронических заболеваний? — поинтересовался Алексей Георгиевич. — Мы сделали запрос в министерство здравоохранения вашей страны, но нам передали, что вы никогда не наблюдались в клиниках. Только обращались насчёт пневмонии ещё в детстве.

— Нет, хроническими заболеваниями не страдаю, — помотал головой я. — Алексей Георгиевич, а могу я взглянуть на свои анализы?

— Разумеется, — кивнул он и протянул мне мою историю болезни.

Я бегло пролистал обследования, которые меня совсем не интересуют. ЭКГ в норме, биохимия крови тоже в норме, электроэнцефалограмма показывает состояние глубокого сна, а вот общий анализ крови…

Да! Вот где есть, на что обратить внимание!

Эритроциты, лейкоциты и тромбоциты подлетели, как и СОЭ — скорость оседания эритроцитов. Подъём не критичный, но тенденция к увеличению количества клеток крови точно есть.

И это плохо. Очень плохо. Знаю я пару заболеваний, которые так себя проявляют. И они действительно не лечатся. Но бить тревогу пока что рано. Если бы у меня было что-то серьёзное, «самоанализ» уже давно оповестил бы меня об этом.

— Возможно, мой вопрос покажется вам странным, — произнёс я. — Но как часто мне ставили капельницы? Я ведь не мог пить, когда находился в этом состоянии.

— Мы следили за тем, чтобы у вас не было дегидратации, доктор Кацураги. Можете изучить биохимию — там всё прекрасно видно. Натрий и калий в норме. До обезвоживания дело не дошло.

Я задал этот вопрос не просто так, но Сергеев сразу понял, к чему я клоню.

Дело в том, что показатели крови могут меняться в зависимости от количества жидкости в организме. То есть, если я получал недостаточно физиологического раствора, кровь могла стать гуще, из-за чего и возникла такая погрешность в анализах.

Бывает и наоборот. Если человек выпивает слишком много жидкости, показатели крови изменяются, поскольку оказываются «разбавленными».

— Алексей Георгиевич! — крикнула вбежавшая в палату медсестра. — У нас поступил срочный пациент.

— Какие жалобы? — спросил он.

— Боли в животе, — ответила она.

— Боли? Почему тогда не в хирургию? Его хирурги вообще осматривали? — спросил он.

— Осматривали и не нашли никаких признаков острой хирургической патологии. Ну вы их знаете. Сказали, что хронические панкреатиты не берут — и кинули его к нам, — объяснила девушка.

— Доктор Кацураги, я зайду к вам позже, — произнёс Сергеев. — Сами понимаете — работа кипит.

Алексей Георгиевич покинул мою палату, и я тут же услышал, как он бросил кому-то:

— Ага! Так и думал, что вы прохлаждаетесь, Игорь Алексеевич! Лучше бы положили пациента в своё отделение. У меня работы по горло!

Как только Сергеев удалился, в мою палату вошёл мой коллега по группе «Двенадцать» Игорь Щербаков.

— Слава богу! — выдохнул он. — Так вы всё-таки пришли в себя, доктор Кацураги! Мы очень за вас волновались, — он запер за собой дверь, а затем добавил: — Думали, что вы заразились «Фебрис-12» после контакта с метеоритом. До сих пор не понимаю, зачем вы туда отправились, хотя профессор Романовский очень вас хвалил. Сказал, что благодаря вашим замерам мы убедились в том, что более крупных кусков метеорита в мире больше нет. Тьфу, да о чём я вообще говорю!

Щербаков набрал воздуха в грудь, ещё раз перепроверил, не подслушивает ли нас кто-то, затем вернулся к моей кровати, сел на стул и широко улыбнувшись, произнёс:

— Его больше нет, доктор Кацураги. Вы не представляете, что случилось. Нет… Вы не поверите, если я расскажу. Но это правда. Сразу после того, как вы замерили метеорит, тем же вечером его уничтожили. И сразу после этого все люди, которые страдали от «Фебрис-12», выздоровели.

— Все? Разом? — изобразил удивление я.

— Даже те, кто уже был на смертном одре, — закивал Щербаков. — Мы целые сутки созванивались с врачами по всему миру. Все твердили одно и то же. Признаки вирусной инфекции исчезли. Нашим коллегам осталось только купировать остаточные явления. «ВОЗ» до сих пор ломает голову, почему это произошло. Никто не понимает, но это явно было как-то связано с ядром.

Значит, у меня получилось. Хоть я и знал, что это должно было произойти, у меня всё равно возникло чувство, будто гора с плеч свалилась. Мой план удался.

— Получается, что нашей группы «Двенадцать» больше не существует? — спросил я.

— Официальный приказ ещё не вышел, но нас начали расформировывать. Научно-исследовательского лагеря больше нет, — рассказал Щербаков. — Наши коллеги улетели домой. Из всех членов группы в России остались только вы, доктор Кацураги.

— Кстати! — вспомнил я. — А что с Родригесом?

— Этот ублюдок получил по заслугам. Вся ваша перепалка была записана на камеры детекторов. Военные его задержали, и мы сразу же выслали в министерство США эту видеозапись. Теодор Гебреус лично позаботился о том, чтобы Родригес лишился лицензии. Но этим его наказание не ограничится. Сами понимаете, он несколько раз нарушил устав группы «Двенадцать». Подверг риску коллег. Учитывая, что он знает о существовании «Фебрис-12» и может разболтать об этом в качестве мести, ему вполне может грозить срок.

— Но это уже не наши проблемы, — заключил я. — Пусть сами думают, как с ним поступить. Родригеса нужно было отстранить очень давно. Я ведь предупреждал генерального директора. В каком-то смысле он сам виноват, что до этого дошло.

— Игорь Алексеевич! — в мою палату вбежал Сергеев. — Ну и как это понимать? У того пациента явно есть признаки острой хирургической патологии. Я понятия не имею, что у него за диагноз. Сейчас ему сделают УЗИ брюшной полости. Проверим, кто из нас прав!

Моя палата превратилась в проходной двор. Хотя это даже к лучшему. В роли пациента мне здесь некомфортно. А поэтому…

— Вы не будете против, если я помогу вам с этим пациентом? — спросил Сергеева я.

— Это даже не обсуждается, доктор Кацураги, — помотал головой он. — Вы ещё сами должны находиться под наблюдением.

— Мне будет хуже, если я буду бесцельно валяться в палате, Алексей Георгиевич, — подметил я. — Давайте в качестве исключения я поработаю с вами хотя бы часок. Мне нужно размяться. Разогнать кровь, так сказать. Вы же не хотите, чтобы я от скуки заснул ещё на целую неделю?

— А что? Это неплохая мысль, — кивнул Щербаков. — Доктор Кацураги — очень хороший специалист. Соглашайтесь, Алексей Георгиевич. В таком случае и я осмотрю пациента вместе с вами ещё раз.

— В качестве исключения — ладно, — вздохнул Сергеев. — Тогда идёмте скорее за мной. Пациент сейчас лежит в первой палате.

Я быстро переоделся и накинул белый халат.

Мы с Щербаковым проследовали за Алексеем Георгиевичем. Как раз в этот момент больному закончили выполнять УЗИ.

— Ну, что у нас тут? — спросил Сергеев УЗИ-диагноста. — Удалось что-нибудь обнаружить?

— Никаких отклонений, — заявил тот. — Поджелудочная железа, желчный, печень, почки — всё в норме. Непохоже, что ему требуется хирургическая помощь.

— О чём я и говорил, — прошептал Щербаков.

— Не могу больше терпеть, — держась за живот, прохрипел молодой мужчина. — Меня выворачивает уже третьи сутки. После еды становится ещё хуже. Ничего внутри не держится. Ещё и в спину отдаёт.

— Может, невролога позвать? — решил посоветоваться с нами Сергеев. — Возможно, рвота у него из-за болевого синдрома, а на деле там передавило какой-нибудь корешок нерва?

— Подождите, мы ещё не собрали достаточно информации, — произнёс я и прошёл к пациенту. — А ФГДС ему пока что не делали?

— Он привёз свежую распечатку с собой, — сказал Сергеев. — Выполнял в частной клинике всего два дня назад. Там ничего особенного нет. Обычный гастрит.

Гастрит таких болей не даёт. Что-то здесь не так. Пока что не стану пользоваться «анализом». Попробую поставить диагноз без его помощи.