Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Эта клятва одного из самых пронырливых и скупых посетителей «Хромой коровы» впечатлила свидетелей даже сильнее, чем рассказ о кузнеце-душегубе и его пламенеющем клинке. Все знали: если нечто подобное срывается с уст Шивого, значит, правду он говорит чистейшую, потому как в клятву он верил сильно и никогда бы не решился лгать в таких условиях. Ропот среди клиентов усилился, и их можно было понять: Путники незадолго до появления Триады стали появляться в их мире гораздо реже, и теперь это было весьма важное и внушительное событие, на которое необходимо не только составить перечень сплетен, но и как-то отреагировать помимо пустых разговоров. Конечно, все эти люди — преимущественно, рабочий класс, хотя встречались и бедняки, — не могли и пальцем пошевелить против воли кого-то могущественного и влиятельного. Но оставлять без внимания появление нового Путника…

— Стоял на опушке в своих этих одёжках иноземных, — продолжал, упиваясь сиюминутной славой, Шивый. — У самого в волосах трава, а взгляд потерянный, испуганный — не иначе как только-только упал, впервые. Мне-то с ним ковыряться некогда было — так-то я б его отвёл к людям порядочным и честным, конечно, но за мной мог этот кузнец гнаться… Словом, убёг я в кусты да стал наблюдать. Притаился, как заяц к земле припал — а у самого кровь из брюха течёт, боль адская! Но не хотел я, чтобы Путник-то пострадал…

— Не хотел бы — заговорил бы с ним, да ещё он тебе бы и помочь мог, — буркнул Барч.

— Да ему самому помощь нужна была, о чём ты! По глазам видно стало, что не понимает он, ни где оказался, ни как.

— А каков он? — аккуратно спросила Марта.

— Молодой совсем, мельче моих подлетков, — честно ответил рассказчик. — Глазищи большие, напуганные, почти что со слезами. Как телёнок глупый, попёрся прям туда, откуда я выскочил. Я когда поближе-то подошёл, смотрю — а кузнец его уже об землю бросил! Ничего для него уже священного-то не осталось, для супостата! Говорили они о чём-то, а о чём — не слышал я, боялся, что этот громила меня учует. Во второй-то раз он бы меня уже живым не отпустил, это как пить дать. Потом этот Путник у него забился, как в припадке, плохо ему совсем стало, болезный, видать… Так кузнец его на телегу-то свою погрузил — и укатил. И не знаю я, живой ли Путник-то теперь… или нет уже.

Слушатели в экстазе заговорили хором. Про молодого пришельца из другого мира послушать было интересно всем и сразу. Обрывки вопросов доносились сквозь их гвалт, но невозможно было разобрать ничего конкретного, настолько усердно они пытались друг друга переорать. Когда один из работяг, желая, видимо, присмирить особо яростного оппонента, схватился за железную кружку для пива, хозяин ещё раз ударил по прилавку цинкованной посудой — на этот раз, специально, — и посетители послушно замолкли.

— Никаких драк в моём заведении! — рявкнул Барч. — А то стража вас мигом по клеткам-то рассадит!

Он понаблюдал строгим внимательным взглядом, как рассаживаются обратно по местам недовольные клиенты, и повернулся к Шивому.

— А ты, дружок, кончай пить за мой счёт, — сверкнул глазами он. — Не то и тебя как злостного неплательщика за порог выставлю.

— Вот такая твоя благодарность? — взвился бандит. — Я к тебе пришёл сразу, как смог, чтобы поделиться историей из первых рук! А ты!..

— За перевязкой ты пришёл, — отрезал владелец таверны. — За бесплатной да без лишних вопросов. Так что умолкни, засранец, и допивай своё молча. Теперь к остальным разговор. Что Путник прибыл — это хорошо, а может, и хуже только станет. Трияда вон тоже детьми явились, а сколько нам от них было проблем? Нам, простым людям, в это лезть не надо, нам надо дело своё знать. Так что хватит на сегодня этих историй. Пейте и ешьте, а про Путника ни слова больше, пока стража не услыхала.

Барча местные если и не любили, то уважали — точно. И в долг мог налить, и совсем уж на ногах не стоящего от усталости или спиртного у себя в сенях положить на ночь, чтобы оклемался работяга — словом, нормальный был мужик. Человечный. В положение входил и никому ни о чём не трепался. Но уж больно строгий был. Говорят, раньше он в армии королевской служил, потом поваром там стал и даже до двора короля добрался, да пойло сгубило — пил, пока не вышвырнули. И теперь капли в рот не брал, а вот других людей в трактире спаивал до помрачения рассудка с превеликим удовольствием и за каждую пинту обязательно спрашивал.

Марта посмотрела на отца с благоговейным трепетом. Она после гибели матушки всю любовь свою в него и в его заведение вложила, старалась на благо кормильца, отца за бога почти что почитала, но за пределами порта ничего толком и не видела. А так ей хотелось попасть в другой город, хоть бы даже пешком…

Когда с Шивого свели последние взгляды, она тихонько подкралась к нему и бережно потянула за рукав рубахи.

— Дядюшка Шивый, — ласково позвала она. — Расскажи что-нибудь ещё про Путника, очень тебя прошу. Какой он был?

— Да я ж толком ничего и не рассмотрел, Марточка, — бандит опасливо покосился через плечо на игнорировавшего их Барча. — Помню, что волосы тёмные у него были, такие… не короткие и не длинные, шапкой. Глаза светлые — не то серые, не то голубые.

— Высокий он?

— Высокий, они же все высокие, Путники-то, — покивал Шивый, допивая пиво.

— А сильный?

— Не знаю, Мартушка, не знаю, но плечи широкие, это точно.

Девушка против воли порозовела. Ей рисовалась картина совершенного существа, прекрасного от макушки до кончиков ботинок, в сверкающих доспехах и с мечом на плече — этот образ чем-то напоминал генерала королевской армии, мастера меча Коула. Только если у генерала волосы были длинные, русые, то у нового Путника причёска оказалась, если верить рассказам бандита, короткой и чёрной, как смола. Захмелевший разбойник углядел в её незамысловатой попытке прикрыть лицо правильный посыл и склонился над её ухом.

— Марта, милая моя, — ласково сказал он. — Ты только не придумывай себе чего-нибудь, ты же знаешь, что Путники… они нехорошие. Из других миров к нам жестокие люди приходят, не такие, как мы. Поискала бы ты себе жениха где-то здесь, среди наших…

— Никто меня среди наших замуж не возьмёт, дядюшка Шивый, — она вдруг посмотрела ему в глаза с такой горечью, что у мужичка неприятно засосало под ложечкой. — Я же страшная, они сами говорят… и смеются надо мной. Но я, может, и страшная, да не дура. Не стану даже и мечтать, чтобы Путник со мной заговорил — а что до того, чтобы мне женой его стать, так то и вовсе смешно.

— Будет тебе убиваться, — со знанием дела ответил бандит. — Мужики — они сволочи, Марта. Как пить дать сволочи. Всегда говорят не то, что думают. Так что найдёшь ты себе жениха, не волнуйся.

— Так вы же тоже мужик, — тихо сказала она. — Значит, и вы говорите не то, что думаете?

Бандит предпочёл на этот вопрос не отвечать.

Шкатулка, завёрнутая в тряпицу

Деревня, к которой так рвался Каглспар накануне вечером, оказалась приятной и милой на вид, словно сошла с иллюстраций к русским народным сказкам.

Двухэтажные домики (если считать чердак за полноценный этаж, разумеется) четырьмя ровными рядками были выстроены друг напротив друга, образуя две параллельные дороги. Одна вела к деревенскому центру — дому старосты, не шибко чем-то отличающемуся от остальных ни архитектурой, ни размерами. Вторая, куда шире и качественнее — собственно говоря, сам транспортный тракт и есть — проходила село насквозь и тянулась дальше, в сторону столицы. Так и выходило, что три четвёртых части всех жилых домов расположились по левую сторону от торгового пути, а одна четверть — по правую, и практически все эти правосторонние здания относились к постоялому двору со множеством отдельных корпусов. Мест, правда, свободных оставалось всего четыре, когда измученные кузнец и Путник прибыли далеко за полночь в это чудесное заведение — очевидно, выстроенный на славу трактир «У Кунвары» пользовался популярностью.