Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Люди пришли, ещё не зная, что один из завсегдатаев, раненый и уже слегка поддатый, какими-то попутными повозками умудрился добраться до порта и сидел теперь, поругиваясь и вздрагивая, возле стойки, пока хозяйская дочка Марта (жутко некрасивая, но добрая девушка) накладывала на него повязки. За окном гремело — шторм, ушедший с середины полуострова, подбирался к морю, и гроза должна была начаться нешуточная.

— Я через Бандитский лес шёл, в деревню неподалёку, — долив остатки пива в глотку и громко шлёпнув дном оцинкованной кружки о прилавок, начал мужичок. — Иду себе, никого не трогаю, и тут мне навстречу телега…

— Уже врёшь, — уверенно перебил его владелец «Хромой коровы», тщательно, но бессмысленно протиравший посуду грязной тряпкой за стойкой. — Что бы ты, да «никого не трогал»? Знаем мы все, зачем ты в Бандичий лес попёрся, простаков-то из нас не делай.

Посетители недовольно покосились на хозяина трактира, но ничего не сказали — старику возражать себе дороже: может в следующую медовуху и харкнуть от души.

— Ладно, ладно, — нехотя согласился рассказчик. — Может, и по делам я там был, а суть-то?

— Как есть говори, не то взашей выставлю, — гаркнул владелец, сдвинув облезшие седые брови у переносицы. От нежелания терпеть рассказчика дольше необходимого лохматая щётка серых от старости усов раздражённо дёрнулась. — Нам правда нужна, а не трёп твой помелом по воздуху.

Раненый недовольно покивал, ковырнул заусенец на большом пальце и уже спокойнее признался:

— Да, Барч, хорошо. По делу я там был. Своих собрал, чтобы ободрать кого. А что мне оставалось-то? В порт до следующей недели ни души не придёт, а жрать-то надо что-то, а?

— Бедняжку-то не играй, — пробасил Барч. — У тебя работы, как у кошки котят, а ты балду гоняешь. Так и скажи, что поживиться решил.

— Папочка, — тихо обратилась к старику Марта: никто в порту не сомневался, что девочка, невзирая на приличный возраст, вдобавок к тому, что страшная, как у чёрта жопа, ещё и слабоумная. — Может, послушаем, что дядя Шивый скажет?

— Отцу не перечь, — недовольно отрезал владелец заведения, но умолк послушно, как ручной щенок.

— Да, собрал ребят! Хотеть денег — не преступление! Интересно тебе, или мне в другое место идти?

— Ладно тебе, дядя Шивый, расскажи нам, — мягко попросила девушка, присаживаясь на стульчик неподалёку: её уродство в те частые моменты, когда лицо становилось заинтересованным, несколько сглаживалось. — Интересно больно, что же с тобой приключилось.

— А то и приключилось, — Шивый не скрывал, что наслаждается всеобщим вниманием. — Стояли мы в засаде и ждали, пока кого-нибудь шут дёрнет через лес-то поехать. И вот — телега катит, с рыжей кобылкой. Красивая такая, мясная — видно, что у хозяина деньги-то водятся, чтобы так скотину раскормить. Всё, думаю, попался, милок. А когда увидал я, кто телегой-то правит, то сразу своим молодцам-то и сказал, мол, нахрен его, давайте другого подождём, не надо к этому лезть. Хозяева у него страшные, нам потом вовек не скрыться — так и сказал, да!

— А кто это был?

— Кузнец Захарьевский, вот кто!

По скособочившемуся залу пробежался тихий шепоток. Каглспара могли по имени и не знать, но в лицо примечал каждый. На такого гиганта от мира людей сложно не обратить внимание в толпе, да и знали все, кому он материалы и артефакты из других городов и земель привозит.

Кузнецов вообще издревле считали дьявольскими слугами — эдакими сторожами, разделившимися сразу на два измерения, беседующими с живыми точно так же, как с мёртвыми: работа с огнём, жилище в отдалении от других хат, присущая почти каждому третьему хромота — всё у людей среднего ума ассоциировалось со злыми силами, пускай подобным обстоятельствам и существовали разумные объяснения. А уж то, что конкретно этот мастер работал на настоящего колдуна, слава которого шла далеко впереди него самого, и подавно скрепляла здоровяка со всеми прегрешениями адских созданий.

Магистра в порту не любили — но, справедливости ради, там не любили любого, у кого денег хватало не только на скисшее пиво. Имя Захарии переходило из уст в уста точно так же, как имя любого другого волшебника, чародея или ведуна — на фоне других его выделял только магический аспект. Хаос.

— В конце-то концов, у кого ещё такие яйца тяжёлые, чтобы по Бандичьему лесу разъезжать, да ещё и присвистывая… А эти дурни мне и говорят, мол, чего, старик, совсем поджилки разбросал по порткам? Я им чуть там бошки-то не пооткрутил, за хамство-то, да поздно было — заметили нас, — Шивый поднял руки, игнорируя тянущую боль в животе, и принялся активно жестикулировать, будто хотел нарисовать случившееся в воздухе для тех, у кого туговато с воображением. — Кузнец как понял, что мы в лесу-то забыли, так вожжу бросил, из-за пазухи нож выхватил, а клинок у ножа пламенем красным покрылся — не иначе как колдун его выковал. Молодцы-то мои, двое, подлетки ещё совсем, не знали, что за человек этого верзилу при себе держит — кинулись к телеге, а кузнец их — швах! — пламенной плетью по спинам! И палёным мясом как засвербит над дорогой — будто порося поджарили!

Многочисленные слушатели как один вздохнули в испуге. Кто-то прикрыл рукой рот, кто-то машинально потянулся снять с головы шапки.

— Заверещали ребята, побросали свои оружия — и в лес. А сердце-то у него, у кузнеца-то, уже кровь почуяло, он останавливаться уже не собирался, — рассказчик наклонился вперёд: по его лицу пробежала волна неприкрытого удовольствия от того, с какими лицами внимали каждому его слову. — Убить жаждал кого-нибудь, не иначе, насмерть убить! Он на меня глянул, а зенки уже кровью налиты. Я ему и говорю, мол, милый человек, пощади! Обманули меня! Супостаты, демоны — как пить дать обманули! А он и слушать ничего не хочет! Стегнул ножичком-то своим, тьфу ты, чтоб ему погореть в своей кузне — и прямо по брюху мне, по самому живому месту! Боль такая, что лучше бы сразу помер там, да только боги смиловались, пощадили, сил оставили, чтобы от душегуба этого удрать.

— Какие ты страшные вещи говоришь, дядя Шивый! — Марта закрыла лицо руками: за одно только это многие постояльцы были благодарны рассказчику и могли слушать эту историю часами напролёт. — А с виду-то мастер Каглспар такой хороший…

— Это только кажется так, Марта, кажется только! — мужичок круто повернулся к ней, и девушку обдало запахом дешёвого пойла. — А по сути своей, по нутру-то своему монстр он, чудовище! И на такого же монстра работает. Они, демоны эти, преисподней создания, всегда вместе держатся, им от нас кровь нужна наша человечья, а по одиночке они — швах, а не твари. Но! — он вдруг так же резко повернулся к остальному зрительному залу, в упор не замечая слетевшую с брюха повязку. — Не то самое интересное-то, что я от него живым ушёл, а то, что дальше было.

— Что было? — недовольно проворчал хозяин, искусно скрывая интерес под маской нетерпения.

— После того, как кузнец этот, тварь демонская, меня чуть напополам-то не перерезал, я в лес убёг, — продолжал Шивый, только и ждавший, пока кто-нибудь из слушателей спросит о продолжении. — Ломился сквозь кусты да молился, чтобы за мной этот убийца проклятый не погнался. И тут выскакиваю я на опушку — и глазам своим поверить не могу! — мужичок замер, делая вид, что воскрешает в памяти образ, увиденный на опушке. — Путник!

— Ну хватит, — владелец трактира с оглушительным грохотом водрузил уже до блеска отполированную тарелку на прилавок. — Твои сказки мне уже поперёк горла, Шивый, пшёл вон отсюда!

— Клянусь тебе, Барч! Матерью клянусь, чем угодно! — горячо возразил раненый бандит.

— Деньгами своими поклянись, — хитро прищурился хозяин. — Потому как мамашей своей покойной уже где только ты не разбрасывался, в это и младенец не поверит.

— Всем, что у меня есть, клянусь! — рявкнул Шивый и для пущей убедительности хлопнул рукой по стойке. — Каждой последней монеткой, понял ты? Всем золотом, всем серебром и медью, что у меня когда-либо были и будут!