Император Пограничья 11 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Я потратил последние триста капель восстановившейся энергии, вливая стабилизирующий импульс в каждого. Боль в висках стала невыносимой, перед глазами плясали чёрные точки.

«Держись! — мысленно кричал я им. — Ещё немного!»

Медленно, мучительно медленно, хаос начал утихать. Арсеньев перестал кричать, обмякнув. Стихии успокоились.

Глубокой ночью, через двенадцать часов после начала, восемь новых Мастеров открыли глаза.

Я рухнул на колени, полностью опустошённый. Лёгкое магическое истощение — так это называлось в учебниках. На деле ощущалось как тяжелейшее похмелье, помноженное на марафонский забег.

Но они справились. Все восемь.

— Получилось… — прохрипел Вершинин, глядя на свои руки. От них исходило едва заметное свечение.

— Я чувствую… воду, — удивлённо сказала Соболева. — Хотя моя стихия — вода, но теперь я ощущаю и землю. Слабо, но…

— Вторичное сродство, — пояснил я, с трудом поднимаясь. — Побочный эффект группового погружения. Каждый получил зачаточную связь с соседней стихией.

Арсеньев подошёл ко мне, держа в руках один из амулетов охранников — тот треснул во время боя с Бездушными.

— Воевода, смотрите… — он поднёс руку к повреждённому артефакту, и от его пальцев потянулись тончайшие нити электричества. Но вместо разрядов они… ткали. Электрические нити проникали в трещины, сплетались в новые руны, восстанавливая разрушенную структуру. За несколько секунд амулет засиял, как новый.

— Я почти не вкладывал энергию, не использовал инструменты, — потрясённо прошептал артефактор. — Просто… починил. Силой мысли и магии.

Я присмотрелся внимательнее. Это был не просто ремонт — Арсеньев восстановил даже те части рунической схемы, которые не мог видеть под металлическим корпусом.

— Похоже, теперь ты можешь чинить любые артефакты, даже не зная их устройства. Талант сам находит и устраняет повреждения.

— Любые? — Арсеньев смотрел на свои руки с благоговейным ужасом. — Даже древние? Даже те, чьи схемы утеряны?

— Теоретически — да. Но потребуется практика, чтобы освоить Талант полностью.

В этот момент Василиса подскочила ко мне, подхватив под руку:

— Ты в порядке? — в её голосе звучала искренняя тревога.

— Буду через пару дней. Лёгкое истощение, ничего критичного.

Ярослава тут же оказалась с другой стороны, тоже придерживая меня:

— Нужно отвести тебя в лазарет. Ты еле на ногах держишься.

— Я справлюсь, — попытался я высвободиться, но обе девушки упрямо удерживали меня.

— Не спорь, — отрезала Василиса, бросив косой взгляд на Ярославу. — Я как геомант лучше знаю, что происходит с твоим организмом после такой нагрузки.

— А я как командир отряда знаю, что после боя нужен полноценный осмотр, — парировала княжна.

Они практически тащили меня в разные стороны, и я понял, что это не о моём здоровье.

— Хватит, — голос прозвучал тише, чем я планировал, но обе девушки замерли. — Я только что двенадцать часов держал Узел Стихий. В моей голове всё ещё звенит от криков восьми сознаний. Последнее, что мне сейчас нужно — это ваше соревнование.

Я посмотрел на обеих по очереди:

— Когда восстановлюсь, мы поговорим. Все трое. А пока — дайте мне дойти до дома и рухнуть на койку. Одному. Пожалуйста.

— Воевода, а что это за хрень? — протянул проходящий мимо Гаврила, указав на ритуальный круг.

Там, где проходил ритуал, земля изменилась навсегда. Трава приобрела все оттенки радуги, камни светились изнутри, из земли били крошечные гейзеры, а воздух искрил от статического электричества.

— Это не хрень, — с иронией отозвался я. — Это Аномальная зона. Постоянная. Придётся огородить.

Восемь новых Мастеров стояли рядом, и я заметил ещё одну особенность — они двигались синхронно, словно чувствовали друг друга.

Вершинин потёр виски, морщась:

— Странное ощущение… Будто эхо в голове.

— У меня тоже, — откликнулась Сомова. — Как… как шёпот на краю сознания.

Зарецкий внезапно повернулся к Ольтевской-Сиверс:

— Ты сейчас подумала о своей сестре?

Аристократка побледнела:

— Откуда ты…

— Не знаю, — растерянно ответил алхимик. — Просто… почувствовал тревогу. И образ молодой девушки мелькнул.

Остальные начали переглядываться с растущим беспокойством.

— Это эмпатический резонанс, — пояснил я. — Побочный эффект группового ритуала. Вы прошли Испытание вместе, ваши сознания были связаны двенадцать часов. След остался.

— Насколько сильный? — обеспокоенно спросил Арсеньев.

— Вы не читаете мысли друг друга, если вы об этом. Только… отголоски сильных эмоций. Страх, радость, боль — в моменты пиковых переживаний остальные могут уловить эхо. С расстоянием эффект слабеет. За пределами километра — исчезает совсем.

— Откуда вы столько всего знаете? — пробормотала Сомова.

— Много читал, — сухо отрезал я.

Вельский задумчиво кивнул:

— Мы теперь, как старатели в одной артели. Начинаешь чувствовать, когда напарнику плохо, даже не видя его.

— Примерно так, — согласился я. — Со временем научитесь это контролировать. Или хотя бы игнорировать. Пока же… придётся привыкать, что вы не совсем одни в своей голове.

— Не совсем одни… — повторила Кронгельм. — Знаете, после того одиночества в погружении, когда я чуть не растворилась в воздухе… Это даже успокаивает. Знать, что рядом есть те, кто прошёл через то же самое.

Они переглянулись с новым пониманием.

— Мы связаны навсегда? — спросила Ольтевская-Сиверс.

— Боюсь, что да. Теперь вы будете чувствовать, когда кто-то из вас влюбится, напьётся или съест что-то несвежее, — ответил я с усталой улыбкой.

— Прекрасно, — фыркнул Вельский. — Восемь человек, которые знают о твоём похмелье. Как это назвать? Кошмарная Восьмёрка?

— Или Братство Страдальцев, — подхватила Соболева.

— Круг Восьми звучит достойнее, — вмешался Арсеньев. — И короче.

— Круг Восьми… — повторила Кронгельм. — Пожалуй, лучше, чем «Восемь бедолаг, связанных магией».

Все невольно улыбнулись, снимая напряжение после испытания.

В их глазах читалось осознание произошедшего. Они прошли через невозможное и вышли изменёнными. Сильнее, чем были. И связанными узами крепче кровных.

Через четверть часа я направлялся к дому, мечтая о сне, когда увидел бегущего Коршунова. Начальник разведки никогда не бегал без крайней необходимости, а раньше и вовсе не смог бы бегать. По крайней мере, хорошо, что он активно использует новую ногу.

— Прохор Игнатич! — он остановился, тяжело дыша. — Академический совет… Они ответили на ваше обращение.

— И?

Коршунов протянул скрижаль.

Я прочитал первые три строчки документа и почувствовал, как усталость сменяется ледяной яростью.

— Сукины дети…

Глава 2

С каждой строчкой внутри меня всё сильнее разгоралось бешенство.

«Постановление Академического совета по вопросу нелицензированной образовательной деятельности в Марке Угрюм…» — начиналось послание витиеватым канцеляритом.

Юридические меры били наотмашь. Отзыв магических лицензий у всех, кто уже поддержал меня и всех преподавателей, которые согласятся работать в Угрюме. Полное отлучение от магического сообщества — никаких конференций, библиотек, исследовательских центров. Но самым мерзким был пункт о детях — любой ребёнок, обученный в Угрюме, объявлялся «нелегитимным магом». Его диплом не признают нигде в Содружестве, он не сможет устроиться на работу. Любые исследования, проведённые у нас, заранее объявлялись лженаучными.

Экономические санкции добивали — полное эмбарго на торговлю магическими материалами с Угрюмом. Никакой нам Эссенции, Реликтов и артефактов от лицензированных торговцев.

А социальные меры… Я стиснул зубы, читая о планируемой пропагандистской кампании. Обвинения в шарлатанстве, утверждения, что я калечу детей опасными экспериментами, подвергаю их смертельному риску ради собственных амбиций.