Сталь и пепел (СИ) - Ворон Дмитрий

Передо мной раскинулся лагерь. Десяток таких же убогих бараков. Частокол из заостренных бревен. Грязные улицы, по которым сновали люди в похожей одежде. Вдалеке виднелись шатры получше, с флагами — синее полотно с каким-то зверем. Дым костров, ржание лошадей, крики командиров (сержантов?), лязг железа.

Все было неправильным. Примитивным. Как будто я провалился на несколько веков назад. Или в какую-то дурацкую реконструкцию, где все слишком серьезны.

Я пошел туда, куда указали. Ноги сами несли, будто знали дорогу. Чужое тело помнило то, чего не помнил я. Я миновал еще один барак, откуда доносился стук молотков — кузница? — и увидел длинный низкий сарай. Конюшня. Рядом с ней — большая деревянная бочка на тележке. И колодец с журавлем.

Поставив бочку, я начал работать. Движения были неуклюжими: мой мозг знал, как обращаться с оружием, как штурмовать здание, как спускаться по веревке с вертолета. Качать воду ведрами — нет. Первое ведро я набрал с трудом, расплескав половину. Ко мне подошел дежурный у конюшни, тощий мужик с кнутом.

— Эй, новобранец, аккуратней! Воду ценить надо!

Я кивнул, не глядя на него. Сфокусировался на задаче. Второе ведро пошло лучше. Потом третье, четвертое. Мышцы на плечах и спине горели огнем, но это был хороший огонь. Знакомый. Боль усилия, а не унижения. Каждое движение, каждый вдох помогал отодвигать шок, яснее видеть ситуацию.

Пока я работал, мои глаза, сами собой, перешли в режим сканирования. Старая привычка.

Оценка местности: Лагерь в низине, частокол местами прогнил, с южной стороны — подход через лес, укрытие хорошее. Сторожевые вышки — две, угловые, обзор плохой. Часовые на них — расслаблены, курят.

Оценка сил: Большинство «солдат» — оборванцы. Дисциплины ноль. Оружие примитивное. Видел несколько человек в кольчугах и со щитами — похожи на офицеров или унтеров. Их мало.

Оценка угроз: Главная угроза — не внешняя. Внутренняя. Эта самая «дедовщина». Горн и его приятели. Система, где сильный бьет слабого. Я был сейчас слабым. Самым слабым звеном в этой пищевой цепочке.

Я наполнил бочку и потащил ее обратно к бараку. Тело обливалось потом, но голова наконец начала работать без паники. Отбросим «как» и «почему». Примем ситуацию как данность. Я жив. Я в теле некоего Лирэна. Я в месте, похожем на военный лагерь низкого технологического уровня. Угрозы — внутренние и, вероятно, внешние (раз лагерь, значит, есть враг). Цели: 1) Выжить. 2) Восстановить физическую форму (этот хрупкий каркас — мое единственное оружие). 3) Разобраться в обстановке. 4) Найти способ… что? Вернуться? А вернуться ли? И к чему? Там мое тело, наверное, разнесло в клочья.

Мысль была как удар ножом. Острая, но быстрая. Я запер ее в дальний угол сознания. Не сейчас. Позже. Если выживу.

Я вкатил бочку к нашему бараку. Изнутри доносились хохот и крики. Игра в кости. Пьяные голоса. Уже день, а они…

Я толкнул дверь и вошел. Все обернулись. Взгляды — равнодушные, насмешливые, злые.

— А, вода пришла! — гаркнул Горн. — Ставь сюда. И бегай быстрее в следующий раз. А теперь, шнырь, подметай. Здесь свинарник чище будет.

Он швырнул мне в ноги веник из веток.

Я посмотрел на веник. Потом на Горна. Потом на его приятелей. Они ждали. Ждали слез, просьб, нового унижения.

Внутри все сжалось в тугой, холодный узел. Ярость была там. Но она была под контролем. Ее остужал ледяной расчет. Сейчас драться — значит получить новые травмы. Возможно, смертельные. Эти ублюдки не станут церемониться. Мое тело — ресурс. Хрупкий ресурс. Его нельзя тратить на эмоции.

Я наклонился. Поднял веник.

— Хорошо, — сказал я тем же ровным, чужим голосом.

И начал мести. Сметая грязь, окурки, обрывки. Каждый взмах был медитацией. Каждое движение — анализом. Я изучал пол. Изучал их. Запоминал лица, манеру говорить, слабые места. Горн — предводитель, опора на грубую силу, но ленив. Прыщавый (Кинт, как его звали) — подхалим, трус. Третий, молчаливый (Борк) — просто тупой исполнитель.

Я мел, а в голове, поверх боли и стыда, уже строился план. Примитивный, как и все вокруг.

План «Шаг в дерьмо», этап первый: не выделяться, выполнять приказы, наблюдать, восстанавливаться. Искать пищу (этот организм был полуголодным). И ждать. Ждать момента, когда сила снова станет моим союзником.

Когда я закончил, уже смеркалось. Горн кивнул на пустое место на нарах в самом углу, у двери, на сквозняке.

— Твое там. Спи. Завтра еще хуже будет.

Я подошел к нарам. Солома была сырой и полной насекомых. Я сел, прислонившись спиной к холодной стене. Весь барак постепенно затихал, погружаясь в храп и бред. Я сидел в темноте и смотрел на свои руки, слабо освещенные тлеющими углями в печке.

Это были руки Лирэна. Какого-то парня, которого все здесь презирали. Почему он здесь? Что он сделал? Кто он?

И тогда, в тишине, за стенами барака, откуда-то издалека, с ветром, донесся звук. Одинокий, тоскливый вой волка.

И этот вой отозвался во мне чем-то глубинным, диким и одиноким. Не памятью. Инстинктом.

Я сжал кулаки. Костяшки побелели.

— Ладно, — прошептал я в темноту, себе, этому телу, всему этому ебаному миру. — Ладно. Игра началась. Посмотрим, кто кого.

И впервые за этот бесконечный день я позволил себе улыбнуться. Беззвучно. Без радости. Как волк, попавший в капкан, но уже видящий, как перегрызть цепь.

Это было начало. Грязное, унизительное, болезненное. Но начало. А я, Алексей Волков, всегда умел начинать с нуля. Даже если этот ноль был погружен по уши в дерьмо.

Глава 3

Тишина.

Она навалилась после того, как захлопнулась дверь и ушли последние смешки. Горн со своими дружками отправились допивать недопитую барматуху. Я остался один в пустом бараке, если не считать полудохлого паука в углу у потолка. Снаружи доносились приглушенные голоса, ржание коней, привычные звуки лагеря, живущего своей жизнью. А здесь, в этой вонючей коробке, был только я, боль и это чужое, предательское тело.

Боль была… системной. Не просто синяки и ссадины. Казалось, болит каждая клетка, каждый нерв. Горн и его подручные не били до переломов — зачем портить рабочую скотину? Они просто хорошо постарались, чтобы каждое движение, каждый вдох отзывался тупой, унизительной болью. Я сидел на своих нарах в самом углу, спиной к стене, как и положено в ситуации повышенной угрозы, чтобы видеть вход. Но сейчас угрозой было само существование.

Я попытался провести инвентаризацию. Психическую. Стандартный протокол после тяжелого контакта.

Мысли были вязкими, как деготь.

Состояние. Физическое — плохое. Слабость, истощение, множественные поверхностные травмы. Возможны трещины в ребрах. Нужна пища, вода, отдых.

Психическое — … Тут все сложнее. Дезориентация. Потеря идентичности. Симптомы, похожие на глубокую диссоциацию. Возможно, посттравматический шок вкупе с…

Я оборвал мысленный доклад. Это был бред. Я не мог докладывать сам себе в таком тоне. Не здесь. Не сейчас.

Вместо этого я просто сидел и дышал. Длинные, медленные вдохи через нос, выдохи через рот. Техника «коробочка»: четыре секунды вдох, четыре — задержка, четыре — выдох, четыре — пауза. Это должно было успокоить нервную систему, снизить пульс, отрегулировать давление. Обучали еще на курсах выживания. Потом это стало такой же привычкой, как чистить ствол.

Но сегодня дыхание не работало. Оно натыкалось на комок в горле. На тряску в руках. На дикое, первобытное желание встать, выломать дверь и пойти переломать кости каждому, кто косо на меня посмотрел. Ярость. Чистая, нерациональная ярость, которую я не чувствовал годами. Последний раз, наверное, еще в Чечне, когда нашли изувеченных разведчиков.

Я вдавил кулаки в гнилую солому под собой. Ногти впились в ладони. Физическая боль, своя, осознанная — лучший якорь в шторме эмоций.

— Держись, Волков, — прошептал я сквозь зубы. Голос был хриплым, сорванным. Не моим. — Держись. Оцени. Адаптируйся. Всё по плану.