Дубль два. Книга вторая (СИ) - Дмитриев Олег

— Свои, не трогать, — голос Степана был подкреплён Ярью, но как-то странно. Будто не она дублировала фразу, произнесённую вслух, как мне было уже почти привычно, а наоборот — образ, мысль, отправленные зверю, очень приблизительно переводились и произносились русским языком.

Волк перевёл на Устюжанина внимательный взгляд янтарных глаз и кивнул. Я вытаращился на него, будто он, зажав в лапе платочек, готовился сплясать «Барыню». За спиной ахнула Лина.

— Аффф! — выдал Павлик.

— Нет, это не собачка, милый. Это волк, лесной хищный зверь. Но, поскольку лес тут мне знакомый, то и волка этого я с детства знаю. Его Сажиком зовут. Хочешь погладить? — мирно и негромко объяснил седой старик.

Я будто бы прямо спиной увидел, как сфера Алисы мгновенно наполнилась синим и зелёным. И прекрасно её понимал.

— Не робей, внучка. Сажик не укусит и не напугает. Он — зверь с понятием, толковый. Смотри-ка, — и дед как-то хитро крутанул указательным пальцем.

Волк подошёл к Алисе, ступая так же неслышно, как и призвавший его из чащи Степан. Улёгся сперва на пузо, вывалив ярко-красный язык меж жутковатых клыков. Хотя, если я хоть что-то понимал в мимике — он просто дружелюбно улыбался. А потом перевалился набок, показывая нам брюхо, почему-то серо-коричневое.

Сестрёнка посмотрела на меня, будто спрашивая совета. Я кивнул. После всего, что с нами случилось, нападение чёрного волка сюрпризом бы не стало, пожалуй. Но во мне откуда-то была твёрдая уверенность в том, что этого не произойдёт. А ещё в том, что, в случае чего, я успею помочь. Неожиданное, новое чувство.

Павлик, осторожно балансируя на зелёном ковре, куда его опустила с рук мама, не сводил глаз с волка. Тот, валяясь на боку, как последний курортник, щурился на мальчика. Устав держать равновесие, племянник опустился на четвереньки и бодро пополз к зверю. Который был больше и тяжелее как бы не впятеро. Добравшись, протянул ладошку и погладил битую сединой морду, на которой я разглядел шрам, чуть крививший чёрную губу. Матёрый волчина задёргал задней лапой, как обычная собака, что просит погладить пузико. Павлик засмеялся и начал чесать брюхо страшилища двумя руками, согнув пальчики, будто коготки.

Тут сфера вокруг него, привычно жёлто-красная, с гулявшими вверх-вниз по ней белыми поясами-лентами разной ширины, вспыхнула бордово-алым, став на миг больше в диаметре. Вобрав в себя зверя. И тут же уменьшилась обратно. Оставив между собой и замершим лежащим волком странную еле различимую витую нить, вроде пуповины, тянувшуюся к широкой черной груди и терявшуюся в густой шерсти.

— Охренеть-то, — вырвалось у Степана. — Сколь зим ему, внучка? — головы он не поворачивал, но было понятно, что вопрос адресовался Алисе.

— Год и три, — в её голосе слышались удивление, тщательно скрываемая опаска и явная гордость за сына.

— Вот это номер… Удачно вы приехали, гости дорогие, очень удачно. Чтоб княжич в таких летах первого зверя приручил — не припомню. Да чтоб ещё не коня, не пса, а вот такого, — старец оглаживал бороду каким-то привычным, обыденным жестом, какими перебирают чётки или крутят в руках какую-то безделушку, крепко задумавшись.

— А у нас тут та ещё скоморошья ватага, Стёпка, — начал Сергий, тоже не сводя глаз с Павлика, который ползал по волку, будто по пушистому дивану, от пасти к хвосту и обратно, переваливаясь и кувыркаясь, как Маугли.

— Да? И чего показываете? — изобразил интерес седой, по-прежнему глядя на игру маленького мальчика с большим волком.

— Да как пойдёт, знаешь ли. Одна, вон, Странника из ловчей ямы, которой сильно за полтыщи лет было, за уши вытащила, — проговорил Хранитель, на которого Степан тут же обернулся рывком, по-волчьи, всем телом. Но так же совершенно бесшумно, только подолом из мешковины махнул.

— Серьёзно, серьё-о-озно тебе говорю, сам видал, своими глазами, — Сергий явно наслаждался реакцией старого друга, который с изумлением и подозрением смотрел на девчат, будто гадая, о ком из них шёл разговор. — Другой второго ранга тварь упокоил на днях. А потом ту самую яму ловчую на груди Земли-матушки заштопал собственноручно.

— Б-брешешь! — аж икнул лесной дед, глаза которого и так еле помещались на лице.

— Падла буду, — спокойно уверил его старый друг и продолжил. — А уж на па́ру эти двое шалопаев выступают — вообще закачаешься. То Хранителя из-за кромки вернут, который там двумя ногами уж стоял. То Древо давно погибшее воскресят.

— Таким не шутят, Сергуня! — в голосе седого, что комкал в кулаке бороду, прозвучала сталь.

— А я и не шучу, Степашка. Вот кого к вам в гости занесло. Смекаешь? — глаза Сергия, который с самой Твери не надевал очков, были серьёзными донельзя. А я только сейчас подумал, что формой они у него чем-то напоминали медвежьи — эдакими треугольничками. Раньше из-за оправы не замечал, наверное.

— Чудны дела творятся, друже, ох и чудны-ы-ы, — протянул Устюжанин, дёргая бороду, будто проверяя на прочность её крепление к подбородку.

— И не говори даже, — кивнул Хранитель. Оба они не отрываясь смотрели на умилительную картину: Павлик пытался треснуть по носу здоровенного чёрного волчину, который в последний момент убирал морду, подставляя то лоб, то шею, то загривок. Племянник хохотал золотым колокольчиком на весь лес.

Малыш поднялся, опираясь на подставленную спину зверя, ухватился за холку и сказал:

— Пасли!

Они чинно, как богема в картинной галерее, обойдя по дуге, двинулись вдоль нашей процессии от хвоста к голове, и Маугли представлял свою стаю новому члену:

— Дедя! — волк обнюхал протянутую ладонь Сергия вежливо, хоть и с видимой настороженностью.

— Мама! — Алиса нерешительно, не сразу, но погладила-таки лобастую чёрную голову.

— Лина! — Энджи присела и почесала зверя за ушами. Тот лизнул её в щёку, заставив хихикнуть.

— Дядя Ас-с-сь Пидь! — Я опустился на корточки, чтобы тоже стать с ними одного роста. Но волк неожиданно лёг на брюхо, вытянув вперёд лапы, отведя глаза и голову, подставляя шею. Словно признавая вожака. Я почесал густую, тяжёлую, антрацитово-чёрную шерсть.

— Вот это да-а-а, — протянул вконец потерявшийся Степан.

Волчина брёл, ни на шаг не отходя от Павлика. И от Алисы, которую, судя по лицу, такой конвой пугал сильнее, чем жутковатые деревья, что начали попадаться всё чаще. Стоило нам свернуть на восток, как вокруг нашей условной тропки, которую кроме седого старца никто не видел, стали появляться ели причудливых форм: то завязанные в три узла, то расходившиеся на несколько корявых стволов на уровне пояса, то сросшиеся из нескольких в одно. Такое запомнилось сильнее прочих. Четыре дерева, растущих на клочке земли метра полтора в поперечнике, между покрытых бледно-зелёным лишайником камней, сходились вместе на уровне моего лица, образуя что-то, похожее на бочку, из которой дальше наверх тянулась одна вершина, гнутая и корявая. Этот «бочонок» метрового диаметра опоясывали в несколько рядов дупла разного размера, от маленьких, с ноготь на мизинце, до приличных, с кулак. Кто или что могло выползти или вылететь оттуда, приди кому-нибудь в голову постучать по нему — даже думать не хотелось.

— Ну, вот и пришли, почитай, — снова остановился Степан. — Тут, гостюшки, правила те же: идём следом, не сворачивая никуда, а главное — руками ничего не трогаем. Вообще ничего. Совсем. Ясно говорю?

Мы кивнули.

В торце не сильно глубокого, в рост Энджи, оврага или даже канавы, начинавшейся от склона и уходившей в лес, обнаружился вход в пещеру. Хотя, скорее, лаз. Или даже влазня. Чтобы пробраться, мне пришлось согнуться и присесть. Так, крабиками, и пошли. В отличие от всех виденных ранее в кино пещер, вход был не вертикальным, с острой сводчатой аркой, и не круглым. Похоже было на то, будто в каменный бок холма когда-то давно влетело яйцо метра полтора-два высотой. И влетело плашмя, по диагонали, потому и форма была узнаваемая. А судя по непонятным волнам и потёкам камня, серо-зелёного, как и почти всё вокруг, можно было предположить, что температуры то яичко оказалось очень приличной. Интересно было и то, что увидеть влазню получалось лишь стоя чуть правее от неё. С любой другой точки оврага, его склонов и леса, откуда мы спустились, различить её не выходило никак.