Куда приводят коты (СИ) - Фомин Олег Геннадьевич

Из-за сломанных костей приземлиться по-человечески (вернее, по-кошачьи) не вышло. На какое-то время вспыхнувшая в лапах и туловище боль ослепила, корчусь в агонии, оглохший от собственного вопля…

В сознание вернул прокуренный женский голос:

– Посмотрим, насколько раб предан своей госпоже.

Я пополз к фонтану.

Блика поставила ботинок на край бассейна, руки легли на возвысившееся колено крест-накрест, туловище вперед.

– Ну, о чем думаешь, паскуда рыжая?

Карри дышит сипло, но головой уже не мотает. Волосы прилипли ко лбу, лицо блестит, то ли от пота, то ли от брызг фонтана. Красные, как вареные раки, ладошки вцепились в торчащую над животом рукоятку. Похожа на самурая, который уже сделал решающее движение в ритуале харакири, но еще не испустил дух.

– Да вот думаю, – говорит, задыхаясь, – когда же тебе надоест…

– О, такое надоесть просто не может!

С этими словами Блика запустила обе кисти под черные хвосты волос, как под занавес, а спустя мгновение руки распрямились. В каждой ладони сверкает клинок. Кинжалы в точности такие, как третий, на котором повисла Карри.

– У тебя все равно ничего не получится, – сказала та.

Блика отозвалась сразу:

– Как и у тебя.

Не понимаю, о чем они, но это неважно. Лишь бы добраться до Карри. Понятия не имею, чем смогу ей помочь, сам еле двигаюсь. Кое-как дохромал до фонтана, теперь нужно запрыгнуть на каменную стенку. С поломанными лапами задача кажется невыполнимой.

Первая попытка провалилась: я сорвался.

Мозг оказался не готов к такой боли, я скукожился, вою у подножия стенки. Но мысль о том, что Карри сейчас сопротивляется куда более страшным ощущениям, заставила меня умолкнуть. Я запрокинул голову, взгляд зацепился за край стенки. В моем нынешнем положении осилить эту высоту ничуть не легче, чем человеку вскарабкаться на Великую Китайскую стену.

Прыжок.

Снова дикая боль, но теперь она не застала врасплох. Когти передних лап вгрызлись в мрамор, помогаю себе искалеченным телом, даже хвост бьется, как щупальце, пробует ухватиться за что-нибудь…

– Надо же, какой упорный котик, – говорит Блика с нескрываемым презрением. – Я бы похлопала, да руки заняты.

Лежу на боку мордой к выходу, дыхание просит передышки… Вдалеке застыла темная фигура в сутане с капюшоном. Все такая же безучастная. Наконец, я нашел в себе силы перевернуться на другой бок, чуть не скатился в воду.

Лишь сейчас осознал, что получилось.

Водяные дуги плещут, вспарывая жидкую поверхность, от них растекается пена и волны. Ближе к центру фонтана вода подкрашена. Вишневое облако, словно какой-то жуткий моллюск, не перестает менять форму, набухает, расползается под водой. В это облако все капает и капает с платья, подол которого давно перестал быть зеленым.

Я приподнял голову.

Карри…

Наши глаза встретились. Я вижу, как ей больно, но она пытается улыбаться. И я каким-то образом чувствую, что ей нужен мой взгляд! Она держится за него, как за веревку. Черпает из него анестезию.

«Риф», – прочитал я на ее губах.

Моя отяжелевшая плоть с трудом, нелепо, но все же развернулась к ней, как стрелка компаса неизбежно поворачивает на север.

Карри зажмурилась, сверкнули в гримасе окровавленные зубы, кулачки стиснули рукоятку под грудью и начали тянуть. Я услышал сдавленный стон, и все же Карри не сдается. Пальцы соскальзывают, но девушка перехватывает, снова тянет…

Клинок сдвинулся на миллиметр.

Лишь после этого Карри позволила себе тайм-аут, обмякла, дышит тяжело.

– Куда это ты собралась? – говорит Блика, присаживаясь на край фонтана. – Ах, наверное, хочешь искупаться… Так ведь вода холодная, простудишься. Давай-ка слегка нагрею.

Она склонилась над водой. Изо рта свис прозрачный канатик слюны, сорвался, упал в фонтан. Едва это случилось, как я ощутил перемены. Не могу понять, что именно стало не так, но предчувствие скверное…

Запах!

В воздухе что-то едкое. Его много, оно окружает невидимым куполом. В груди становится горячо и как-то тесно, будто легкие стали меньше.

Облако крови в воде стремительно блекнет, как призрак, растворяется, исчезает… Вода очищается, но в тоже время начинает бурлить, на поверхность всплывают пузырьки. Плеск зазвучал по-другому. Теперь это не столько плеск, сколько… шипение.

Над водой сгущается туман!

Особенно много там, где она соприкасается с мрамором ограды. В глазах защипало, будто я нанюхался лука, сквозь слезы вижу, как ровная каменная поверхность коверкается, словно тесто, которое переминают миллионы тараканьих лапок, вспучивается, крошится, становится шершавой в тех местах, где есть контакт с водой.

С водой ли?

– Ну как, теплее? – осведомилась Блика.

Одним из кинжалов подцепила лежащую на мраморном берегу маску из гардероба Карри. Звякнули янтарные камушки, качаются в вате тумана, приближаясь к бурлящей жидкости… Блика опустила кусочек шелка в бассейн, над «водой» торчит лишь маленький треугольник зеленых складок, отчаянно цепляется за стальной кончик.

Блика подняла кинжал до уровня глаз. От маски не осталось почти ничего. Даже уцелевший на острие клочок тлеет и дымится снизу, как бумага, горящая в незримом огне.

– Совсем другое дело! – говорит Блика. – Ну, кто желает принять ванну?

Кинжал брезгливо стряхнул то, что осталось от маски, в парующее озеро кислоты.

Карри обреченно смотрит вниз.

У меня по телу жгучие мурашки, будто со всех сторон тыкают иголочки. Запах паленой шерсти сообщил, что далеко не все брызги достигают кожи, но если я продолжу здесь лежать, то вскоре облысею, а потом и вовсе… как та тряпочка.

Внутри меня поднимается адреналиновая буря. До меня, наконец, дошло, что я оказался посреди одного из самых жутких кошмаров. Ведь всю жизнь считал и до сих пор считаю, что нет смерти страшнее, чем сгореть заживо. В огне, в раскаленной лаве, в кислоте… Неважно. Даже сцены в кино, где сжигают ведьм, всегда смотрел с содроганием. А теперь валяюсь в шаге от шипящей кислотной пропасти, окруженный ее брызгами и парами…

Капля кислоты попала в глаз.

По идее, я должен был пулей метнуться прочь, подальше от фонтана. Но вместо этого спятивший инстинкт, притупив боль, подбросил меня вперед и вверх. Бесконечно долгий миг я летел над разинутым кислотным ртом, брюхо сжалось от его омерзительно теплого дыхания…

Когти вцепились в хиджаб Карри, хвост едва не макнул в едкую гадость. Подтягиваюсь. Слышу, как рвется перепачканная кровью ткань. Сверху ко мне тянутся зеленые ногти с такими родными уже лиственными узорами.

Наконец, я оказался у Карри на руках.

– Жалкие ничтожества, – говорит где-то сзади Блика. – А ты, кот, мог сбежать в перемир столько раз… Но выбрал сдохнуть в объятиях этой твари. Что ж, туда тебе и дорога! Такие отбросы не заслуживают…

Она вещает что-то еще, но уже не слушаю. Все внимание уносится, как метеорит, к двум изумрудным планетам над звездами веснушек.

Теперь, когда наши с Карри взгляды переплелись на расстоянии дыхания, а ее пальцы забрались в мою шерсть, из меня словно вынули пружину. Я тот, кто вернулся домой после долгого изнурительного похода.

На ее побледневшем лице заблестели первые ожоги от кислотных брызг, подбородок в чехле подсохшей крови, а с уголков губ не перестает стекать свежая. Чувствую, как тяжко ей удерживать меня в ослабевших руках, приходится переносить часть веса на рукоятку кинжала, тревожить застывший в мясе клинок. Скоро жилы Карри опустеют, а я, наверное, свалюсь в кислоту.

Тем не менее, измученная девушка находит откуда-то силы улыбаться.

– Почему ты не уйдешь в перемир, Карри? – прошептал я едва ли не с мольбой.

– Не могу, – бормочет она. – Пробовала много раз, не получается. Они смотрят. Блика и ее… телохранитель. Я не могу исчезнуть у них на глазах.

Я оглянулся.

Блика отошла от фонтана, стоит прямо напротив нас. За ее спиной по-прежнему хранит неподвижность огромный «монах».