Лекарь Империи 2 (СИ) - Лиманский Александр

Я посмотрел на неё. Такая красивая, умная, заботливая… И такая проницательная. Она говорила одно, но я слышал между строк другое.

— Только давай договоримся, — вдруг сказала она, и её голос стал серьёзнее. — Чтобы не было недопонимания. Давай официально определимся со статусом наших отношений. Мы с тобой пара. Встречаемся. По-настоящему. Ты согласен?

Ага. Вот оно. Не прошло и пары часов после разговора у ворот. Умная девочка. Решила закрепить позиции и расставить флажки, чтобы никакие «медсестры» больше не возникали на горизонте. Что ж, её право. И, надо признать, меня это вполне устраивало.

Я усмехнулся.

— А что, для этого нужен официальный договор? В трёх экземплярах, с печатью Гильдии?

Она рассмеялась, напряжение спало.

— Можно и без печати. Мне достаточно твоего слова.

— Вот это поворот! — тут же встрял Фырк, который, видимо, всё это время сидел где-то в углу и подслушивал. — Она предлагает тебе быть её парнем, а ты её дразнишь! Хватайся за предложение, двуногий, пока не передумала!

— Фырк, а ну-ка, брысь отсюда! — мысленно рявкнул я на него. — Не подсматривай!

— Договорились, — сказал я Веронике уже вслух и притянул её к себе.

Обняв её, я уснул под её ровное дыхание. Кажется, впервые за долгое-долгое время я был по-настоящему спокоен. Все фигуры на доске были расставлены. По крайней мере, на этой.

Кабинет Главного Целителя Центральной Муромской Больницы

Раннее утро.

Город только-только начинал просыпаться, а в кабинете Главного Целителя Центральной Муромской Больницы уже вовсю кипела работа.

Анна Витальевна Кобрук была ранней пташкой. Она всегда приходила на работу задолго до начала официального рабочего дня, чтобы в тишине и спокойствии разобрать накопившиеся за ночь бумаги и спланировать день.

В ее кабинет, предварительно постучав, вошел заведующий терапевтическим отделением, Мастер-Целитель Георгий Давидович Гогиберидзе. Вид у него был уставший и какой-то измотанный. Он только что закончил свое суточное дежурство по больнице, и эта ночь, судя по всему, выдалась не из легких. Он знал, что Кобрук уже на месте.

— Доброе утро, Анна Витальевна, — он тяжело опустился в кресло для посетителей. — Простите, что так рано и без предупреждения.

Кобрук оторвалась от своих бумаг и смерила его внимательным взглядом.

— Что случилось, Георгий? На тебе лица нет. Опять какая-то катастрофа?

— Почти, — он потер уставшие глаза.

— Давай, не заговаривай мне зубы, что ты хочешь? — Кобрук не любила долгих предисловий.

— Помнишь, позавчера, пациентка одна поступила по скорой? Мариам Аракелян…

— Помню, — она кивнула. — Что с ней?

— А то, что это пациентка, у которой нет нормальной страховки. Только самая базовая, муниципальная, которая и половину стандартного лечения не покрывает.

Кобрук недовольно поморщилась.

— Георгий, у нас вся клиника — это один большой благотворительный фонд. Мы и так работаем на пределе бюджета, вытягивая тех, у кого нет ни страховки, ни гроша за душой. Я сочувствую этой девочке, правда. Но я не могу поставить её случай в приоритет перед десятками других, которые уже стоят в очереди и на которых у нас хотя бы выделены средства.

— Анна Витальевна, вы говорите о бюджете, о десятках других, а я говорю о нашей работе! Мы врачи или бухгалтеры? Наша задача — спасать жизни, а не сводить дебет с кредитом! Вы предлагаете мне выбирать, кого лечить, на основании его страхового полиса? Тогда давайте будем честны до конца. Снимем клятву Гиппократа со стены и повесим прейскурант!

— Георгий, не начинай, — она устало вздохнула. — Ты же знаешь, я не это имела в виду.

Он наклонился вперед к ней, понизив голос, и в нём зазвенела сталь.

— Вы говорите, что не можете поставить её в приоритет. А я говорю, что если мы её сейчас бросим, то грош цена всей нашей клинике, всем нашим бюджетам и очередям. Об этой девочке, Анна Витальевна, вы ещё не раз услышите. И не только вы, но и вся Гильдия. Поверьте мне.

Кобрук отложила ручку и села в своем кресле поудобнее, скрестив руки на груди.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что вчера, когда этой Аракелян стало совсем плохо, и мы все думали, что это просто «стекляшка» так ее скрутила, в мое отделение прискакал Шаповаловский адепт Разумовский. И заявил, что у нее, помимо «стекляшки», еще и тяжелейшая микоплазменная пневмония, и что мы ее лечим неправильно.

— Опять этот Разумовский! — Кобрук поморщилась. — Что еще случилось?

Гогиберидзе вкратце рассказал ей о вчерашних событиях. О том, как Разумовский, будучи всего лишь адептом, поставил точный диагноз и настоял на смене лечения.

— И что самое поразительное, Анна Витальевна, он оказался прав! — Гогиберидзе развел руками. — Мы прописали ей тот антибиотик, на котором он настаивал, и ей сразу стало лучше! Температура спала, кашель прошел… Но потом… у нее началась рвота «кофейной гущей», и все показатели полетели к чертям! У нее начала отказывать печень! Мы пока не можем понять, что с ней! Еле-еле стабилизировали… и то вместе с Шаповаловым, но что дальше делать — ума не приложу!

— Печень? — Кобрук нахмурилась. — А Разумовский что, и на этот счет свою гениальную теорию выдвинул?

— Нет, мы ему не дали и он ушел. Но я не сомневаюсь, что скоро снова появится! Этот парень, как я погляжу, любит совать свой нос, куда не просят! Я помню ту историю с Шаповаловым, как ему потом пришлось по всей больнице бегать! Поговаривают, что Игорь Степанович из-за Разумовского чуть ли не на подлог пошел, чтобы его прикрыть!

Кобрук напряглась.

— Это тебя не касается, Георгий.

— Да мне-то, может, и не касается, — он махнул рукой. — Неважно, что я там слышал. Факт в том, что я не хочу попасть в такую же ситуацию, как Шаповалов. Поэтому давай-ка мы с тобой сейчас что-нибудь придумаем, чтобы ни один адепт ко мне в отделение больше не лез. И к этой пациентке тоже.

— А что я могу сделать? — Кобрук вздохнула. — Он занят. Шаповалов его в «первичку» на месяц сослал, в качестве наказания. Там сейчас столько пациентов, что он и головы поднять не сможет. Так что не переживай, не до терапии ему будет.

— Не до терапии⁈ — Гогиберидзе усмехнулся. — Анна Витальевна, да он вчера, когда у вас в «первичке» был, умудрился и там порядок навести, и ко мне в терапию прискакать, и диагноз моей пациентке поставить! Так что, не сомневайтесь, он снова у меня в отделении окажется! Вы же не собираетесь на мое отделение замок вешать? Персонал-то все равно ходить будет. А этот… этот проныра найдет способ просочиться! Я же не могу все время у входа стоять и его отгонять! Или у кровати пациентки дежурить!

— И что ты тогда предлагаешь? — Кобрук устало потерла виски. — Я же не могу его уволить! Вы же знаете, он теперь под личным патронажем Киселева и Шаповалова! Да и потом, ты же сам говоришь, что он диагноз верный поставил! Я не знаю, что с этим делать! У пациентки страховки нормальной нет, как ее лечить дальше, если понадобятся дорогостоящие препараты, мы пока не знаем! Ты всю ночь с ней бился, стабилизировал, вчера с Шаповаловым. Пытаешься понять, что у нее с печенью происходит… И что? Ты, Мастер-Целитель, не можешь понять, что с ней, а какой-то адепт, значит, сможет⁈

Она замолчала, потом вдруг как-то странно посмотрела на Гогиберидзе.

— Хотя…

Она задумалась, и через пару минут на ее лице появилась хитрая, расчетливая улыбка.

— Раз уж устранить мы его не можем, да, в общем-то, и незачем, раз он такой талантливый, — она медленно произнесла, как будто пробуя каждое слово на вкус, — значит, нужно им управлять. Лучше, чем устранять. Поэтому, Георгий, давай-ка мы этого… Разумовского… к тебе в отделение и направим. Официально. В качестве консультанта. Пусть он занимается твоей пациенткой Аракелян. Под твоим личным надзором, разумеется. А ты будешь его контролировать. Каждый его шаг. Каждое его слово. И о каждом его действии докладывать лично мне. Заодно, глядишь, и пациентку спасем его руками. И он у нас будет под присмотром. Как тебе такая идея?