Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Объяснять, кого причисляют обычно к «прогрессивному обществу», он не решился. На всякий случай. По вполне типичному рассуждению среднестатистического жителя города-миллионника, кто-то вроде Каглспара на прогрессивного человека не тянул, а оскорблять товарища на ровном месте — поступок не только необязательный, но и гадкий.

Они медленно отвязывали отдохнувшую за ночь от неприятных приключений Плушу от колышка, слушая, как на лугу протяжно мычат коровы, как с шипением носятся гуси друг за другом, как стучит в колодце неподалёку деревянное ведро, и во всём этом деревенском великолепии душе Максима захотелось петь. Он почувствовал, словно за его спиной раскрываются крылья, словно воздуху тесно в его груди и хочется кричать, чтобы выпустить голос на прогулку, и мир вокруг стал необычайно сладким и родным. Парень знал из учебников и рассказов ныне покойной прабабушки, что примерно таким же был уклад его предков, и понял, что на волю рвётся не крик из его глотки, а его кровь. Генетическая память, в существовании которой до сих пор сомневаются — память, передающаяся неуловимо, необъяснимо, память куда более крепкая, чем-то, чему учат родители или окружение.

Встреча с Падальщиками осталась глубоко и далеко позади, будто случилась когда-то давно и вообще не с ним, а в этом моменте было только бесконечное голубое небо удивительной сияющей красоты и трава, щекочущая оголённые щиколотки. Была Плуша, задорно бодавшая его покатым носом в плечо, были капустницы, порхавшие от одной гортензии к другой, был дикий плющ, поросший так густо, что в некоторых местах не просматривался фасад таверны.

И предвкушение. Сладостное предвкушение того, как он ворвётся в новый мир со своими невероятными возможностями и, пожалуй, будет способен поразить ими даже Захарию. Ведь тот в своё время людей прикосновениями сжигал заживо, а Макс умудрился взорвать четверых Падальщиков, разметать по всей округе как ребёнок мечет конфетти — и не касался ни одного даже близко! Два Путника, уничтожающие жизнь с лёгкостью, обязательно должны найти общий язык, ведь так?

Вернулось ощущение всемогущества, пьянящее голову. Что ему там, в сущности, осталось сделать до полного триумфа? Немного практики, немного древних книг и свитков — или как там магистр Хаоса хранит свои знания, в каком формате? — и всё. А дальше — грандиозная победа над любыми трудностями и…

И возвращение домой.

— Ты погляди-ка, экие молодцы! — присвистнул вдруг кузнец, указывая куда-то вбок. — Вот что монета-то животворящая творит.

Макс посмотрел в направлении, указанном Каглспаром, и приметил двух молодых парней, оттаскивающих ворох веток подальше от их телеги. Дно повозки Спара уже было обложено толстым слоем хорошо утрамбованной соломы. Работяги покивали им приветственно, не отвлекаясь от работы, и вскоре вместе с охапкой ветвей удалились вниз по дороге, довольно насвистывая какой-то незамысловатый мотивчик. Невзирая на довольно высокую уже температуру воздуха и физический труд, ни пятна на их рубахах юноша не заметил, и предательское ощущение неестественности происходящего вновь посетило его голову.

— А я ж, поди, токмо что хозяйку попросил нам подстилку соорудить, — довольно заметил Спар, подводя кобылу к оглоблям телеги. — Шустро они, ладные ребята.

— Слушай, — провожая массивные широкоплечие фигуры взглядом, в задумчивости протянул Макс. — Ты вообще часто тут бываешь? В смысле, в этой деревне?

— Доволе, — кузнец кивнул.

— А кто тут местная власть?

— Король Хэдгольд сам и есть, — он посмотрел на младшего товарища как на простуженного. — Дикий экий вопрос.

— Да нет, я имею в виду, в этой деревне есть кто-то вроде… мэра?

— Староста-то? Имеется, как ж ему не быть. Шестой десяток разменял, Пульвеник-то, а всё носится как кот с клубком, суетится, хлопочет. Кунвара — хозяйка двора, на котором мы ночевали — дочка его. Ладно, Максим, трогаем — пихай суму да поехали.

Поразительно всё-таки, как слово на человека действует. Казалось бы, просто набор звуков, несущий в себе определённое значение и следующий за ним нарратив, а сколько эмоций может перевернуть с ног на голову одним своим появлением. Вот и у Макса всё резко оборвалось внутри, похолодело и осыпалось подобно корке льда с лобового стекла автомобиля.

— Ты чегой бледный эдакий?

Со всеми этими грёбанными встречами с чудовищами, со всеми этими ночными путешествиями, изматывающим заселением и мечтами о собственном величии он так замотался, что выпустил из головы самое важное. Он совершенно забыл про сумку.

— Максим, не пугай меня. Сызнова в припадке биться станешь? Поведай, что стряслось.

Он оставил её в телеге. В никем не охраняемой телеге на заднем дворе постоялого двора. На всю ночь.

— Я, кажется, вещи в комнату вчера не забрал, — мяукнул Макс жалобно и испуганно, не отрываясь глядя на повозку, словно она была заколдованная и в любой миг могла на него с осуждающим воплем броситься.

Раздался протяжный уставший стон над самым ухом, но Максим побоялся даже покоситься в сторону своего спутника и бесплатного извозчика, не то что полноценно взглянуть ему в глаза. Да и, признаться, стоило бояться. Сумку забыть — это не слово дурное ляпнуть, не наорать с перепугу и не подшутить неудачно. Это, как говорят на Земле, «фиаско, братан». Грязно и весьма витиевато выругавшись, кузнец схватился за копну своих бурых волос и с таким остервенением потянул в разные стороны, что Путнику показалось — ещё немного, и он надвое раскроит себе череп. Белый, как полотно, и злющий. Как сатана во плоти. Не переставая рычать (слова его преимущественно состояли из мата такого высокого уровня, что любой архитектор бы позавидовал), Спар метнулся к телеге и бросился копошиться в подстилке здоровенными своими дрожащими от испуга ручищами. Беспощадно вороша утрамбованное сено и вгрызаясь взглядом в медленно обнажающееся дно, он как коршун высматривал ставшие уже хорошо знакомыми очертания пропитанной водоотталкивающим средством ткани. Разумеется, ничего он там не обнаружил.

— Нету, — упавшим голосом подтвердил кузнец, словно одно это слово выносило им с Максом смертный приговор. Отчасти приговор и правда был вынесен — магистр вряд ли выпишет за утерю товара премию. — Ясно дело нету, она ж тут столько времени стояла… Максим, мать твою! Я тебя почто проучил-то с вещицами твоими, пустая ты башка бестолковая!

— Да я…

— Что — да я?! Что, твою душу, ты мне тявкнуть могёшь?!

— Это вообще твоя была ответственность — хреновину эту довезти! — скороговоркой выпалил парень, отходя на всякий случай от разъярённого кузнеца на несколько шагов. Он даже успел пожалеть о том, что вообще открыл рот, но слово, как говорится, не воробей.

— А сума — твоя! — заорал здоровяк, побагровевший настолько сильно и резко, будто от ярости ему перекрыло дыхание: вены на широком горле и на без того красном лице взбухли так, что едва не порвали кожу. — Мать твою за ногу, Максим, ну как так-то!

Путник молился, чтобы Каглспар не удумал выместить вспыхнувшую злость на тщедушном по сравнению с ним пацане, понимая, что даже убежать, если что, некуда. Да и не получится. Выносливости-то парню не занимать — профессиональный пловец, как-никак, — а вот скорости…

— Эка беда… — впрочем, Спар всеми силами пытался успокоиться. Как бы ему ни хотелось, поколотить паршивца с дырявой памятью и выпустить пар без серьёзных увечий всё равно не выйдет — одним ударом бы приговорил. — Эка беда-то… Надобно выдохнуть… утихомириться и поразмыслить.

— Может, те двое стащили? — осторожно предположил Макс, указывая в сторону ушедших с охапкой веток работников. — Давай спросим, может случайно…

Кузнец его уже не слушал. Гигантскими прыжками он понёсся как бык на корриде по дороге — аж земля задрожала, — а Максим в очередной раз оказался прав: удрать от разъярённого возничего однозначно невозможно. От него вообще никому, кажется, не удалось бы спастись. Даже скаковой лошади.

После секундного промедления парень помчал следом, обгоняя ничего не понимающих жителей деревни, распугивая домашнюю птицу (гуси в ответ попытались напасть со злобным шипением, но быстро отстали) и бесконечной мантрой прокручивая в голове только одно: лишь бы пропажа нашлась. Без неё шансов попасть к магистру не оставалось никаких.