На золотом крыльце (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Похоже, ему не очень нравился пришлый менталист. Хотя мне Иван Иванович показался нормальным человеком. Если сыскари вообще нормальными бывают, конечно.

— Константин Константинович Иголкин, Василиса Васильевна Разумовская, — прочел Рикович в распечатке. — Ять!

Он потер лицо ладонями и встопорщил бороду:

— Извините, Ян Амосович, вырвалось… Тут штука какая: я и без магии вижу, что парень что-то знает. Или — догадывается. Но почему-то не хочет говорить. Не доверяет? А в голову я ему залезть не могу, потому что… Черт, если это господин Иголкин — то, в общем-то, все понятно, он хоть и не менталист, но, учитывая его опыт — мог и сам навертеть, да. Сколько ты у них жил?

— У деда Кости и бабы Васи? Получается, шесть с половиной лет, — ответил я.

— Поня-а-а-атно, — протянул Иван Иванович и снова повернулся к Полуэктову. — А еще на нем — мощнейший отвод глаз. Я правда не понимаю, на каких именно признаках и по каким критериям он отсекает внимание, уровень там вообще запредельный. Ян Амосович, я — и не понимаю! Это что значит?

— Это значит, вероятно, что нам и не следует понимать? — медленно проговорил директор. — Так что отложим в сторону этот вопрос. А вот тот факт, что Михаил что-то знает и не хочет с нами поделиться информацией — вот это заслуживает куда больше внимания. Миша, скажи, тебе тут плохо?

— Лучше, чем в интернате, но хуже, чем у деда с бабой, — признал я. — Хотя кормят у вас отлично, учат на совесть, и девчонок много красивых. И побить есть кого. И библиотека большая…

— Он в библиотеке взял почитать том Большой энциклопедии, на «Г»! — зеркаля интонации сыскаря, пояснил Ивану Ивановичу директор. — Представляете?

— А зачем? — удивился Рикович.

— Гебефрения, — пояснил я. — Психическое расстройство, характеризующееся шутовским поведением, неконтролируемым ребячеством, патологическое «впадение в детство». Гедонизм — учение о том, что смысл и цель жизни заключается в получении удовольствия. Гекатомба — огромные единовременные человеческие жертвы в результате массового убийства, войны, стихийных бедствий. Изначально -масштабное жертвоприношение, сотня быков. В общем — отличная книжка. Там вообще полно всего интересного помимо Гагата и Гаяскутуса.

— Но какой в этом смысл? — менталист точно был сбит с толку. — Ты что, просто заучиваешь все термины на букву «г»?

— Гелертерство, — я едва сдерживался, чтобы не захихикать нервно. — Напыщенная кичливая учёность, оторванная от жизни и практики. Ян Амосович, давайте, я рассказываю все, что знаю, а вы меня пускаете в Пеллу погулять без сопровождения. По крайней мере, чтобы я это сопровождение не видел.

— Это что — ультиматум? — повернулся ко мне Полуэктов.

— Это предложение ловли на живца, — парировал я. — Вы будете вот этим вот всем заниматься, а я как раз свои вопросики порешаю. В парикмахерскую схожу, дезодорант себе куплю, пару футболок с прикольными принтами, продовольствие, опять же… Меня Ави тушенкой подкармливает, но так ведь не может вечно продолжаться! А буфет в шесть закрывается.

Рикович подобрался:

— То есть у тебя есть основания предполагать, что охотятся на тебя? Нет, определенно — нападение по пути в колледж, эта твоя ментальная защита, мощнейший отвод глаз… И каждый из пострадавших так или иначе имеет к тебе отношение, пусть и косвенное, — он озвучил очевидные вещи.

— Кроме этого мальчишки, Конского, — заметил Ян Амосович. — Он лишился пряди волос и впал в стазис за несколько часов до приезда Михаила.

— Это бастард князя Андрея Волконского? — уточнил Иван Иванович. — От той рыжей певички? Ну, так связь хотя бы и в том, что это произошло в тот же самый день! Знаете, что это мне напоминает? Гадание на кофейной гуще. Или — на рунах. Или — любой другой подобный дикарский способ целеуказания. Такое чувство, что исполнителю дают подсказки с вероятностью примерно пятьдесят на пятьдесят, и он лупит вслепую!

Я, честно говоря, даже расстроился. Рикович ведь все правильно угадал! Все-таки настоящий сыскарь, у него — опыт! И моя гримаса не укрылась от цепкого взгляда Ивана Ивановича:

— Та-а-ак! Давай, Мишенька, колись. Ты у нас по делу проходишь как свидетель, а еще — ты все-таки дворянин теперь, независимо от твоего прошлого происхождения. Так что, если потребует Слово и Дело государево — придется тебе отвечать…

— Да и в Пеллу я тебя отпущу, — кивнул директор. — А Иван Иванович сопровождение подготовит. Вдруг и вправду удастся выловить злодея? Жизнью ты не рискуешь, а волосы… Ты ведь все равно собирался стричься, верно?

Он посмотрел на меня как на идиота, и я понял, что в моем случае поход в парикмахерскую и разбрасывание там своего, как бы это так выразиться, генетического материала — это очень дурацкая идея.

— Может быть, здесь кто-то пострижет? — я растрепал шевелюру. — Ладно. В общем, вся эта дичь произошла, когда я к вам первый раз на занятия пришел, ну, и вы меня на разговор оставили. Я ведь понятия не имел тогда, кто вы, что тут вообще в колледже происходит, как все устроено… А еще и Руари как раз волосы отрезали, да и вообще… Я растерялся, мне нужно было время подумать. Пошел в туалет, сел там и просто сидел, думал, что буду вам говорить. Ну, по-турецки сидел, на крышке унитаза…

Так я им всё рассказал. Мужчины все время переглядывались, а потом Рикович простонал:

— Эх, если б не твоя защита, я смог бы вскрыть воспоминание и побывать там в твоей шкуре…

— Хорошо, что у меня такая защита, — парировал я.

Если ее поставил папаша — стоит признать, это второй момент в жизни после деда Кости и бабы Васи, за который я ему благодарен. Он, сам того не ведая, спас мою Библиотеку!

— Значит, запахло дохлятиной? А скажи-ка, когда эти двое покинули туалет, ты уверен, что слышал шаги двух пар ног? — сыскарь собрался с мыслями и продолжил докапываться до сути.

— А сколько их там было — восемь? Два собеседника, четыре ноги… — начал возмущаться я, а потом задумался. — Погодите-ка! Дайте мне минуту…

Я закрыл глаза, и снова оказался в Библиотеке. Было ли это опрометчиво рядом с менталистом? Не знаю. В конце концов — он ведь сам сказал, что не может пробиться через мою защиту! Так что я добрался до шкафа с тетрадками-ежедневниками, достал нужную, полистал листики в клеточку и…

— … А теперь — изыди!

Внезапно сильно запахло дохлятиной, а потом вонища улетучилась, дверь хлопнула, и я снова остался в туалете один…

И я вынырнул наружу, в реальный мир.

— Я не слышал шагов. Первый тип сказал «Изыди!», потом завоняло, потом хлопнула дверь. Я не могу утверждать, что из туалета вышли двое.

Мужчины переглянулись.

— «Изыди», значит. Это меняет дело, — проговорил Рикович. — Я думаю, мы изловим исполнителя, который непосредственно резал волосы, в течении суток. Нужно будет просто дождаться, пока до Пеллы доберется специалист по таким вопросам. А вот что касается второго…

— Вуаля! — я вскочил с места, внезапно вспомнив маленькую, но очень характерную деталь. — Он сказал — «Вуаля!» Я вообще никогда в жизни ни от кого этого не слышал! Это по-галльски или по-руссильонски?

— Ять! — рявкнул Ян Амосович. — Вот это действительно меняет дело! За мной, Иван Иванович! Будем брать гада! Какая скотина, ты подумай!

Он натуральным образом перелетел через стол, его глаза полыхали пурпурным ярким светом, такого же цвета энергетические браслеты зажглись вокруг предплечий директора, меж пальцами проскакивали самые настоящие электрические дуги, также окрашенные в пурпурный оттенок. Он левитировал — парил в воздухе! Секунда — и Полуэктов вылетел за дверь.

Рикович выхватил из-за пояса револьвер — странного вида, богато украшенный золотой насечкой, и одновременно тронул другой рукой свое ухо, похоже, активизируя связь:

— Группу захвата ко мне! Оружие и техники — нелетальные!

И тоже выбежал в коридор.

Я постоял немного в кабинете, осмотрелся. Рядом с местом, где стоял Рикович, увидел графин с лимонадом: мята, лимон, вода, лед. И чистый стакан, явно — нетронутый. У меня и так в горле пересохло от всяких тревожных разговоров, а тут — лимонад! Я не выдержал — налил себе и выпил целых два стакана. И это было хорошо!