На золотом крыльце (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Глава 15

Пелла

В канцелярии мне выдали айди браслет и показали, как им пользоваться, а еще — распечатали расчетный листок. Тысячу двести двадцать две деньги! Это с премией за досрочное выполнение работы. «Помощник столяра» — теперь и навсегда моя первая запись в виртуальной трудовой книжке. Ощущения от наличия на счету вполне приятной суммы были удивительными. Часть зарплаты все-таки выдали наличными: увесистые монетки приятно оттягивали карман. Нет, я прекрасно понимал: тысячу двести — деньги хорошие, но далеко не самые большие, однако… Я сам заработал!

За подписыванием бумаг в канцелярии меня и застал Ян Амосович.

— Титов? Пройдем в кабинет… — он выглядел разочарованным. — А, ты зарплату получаешь? Ну, молодцом! Людвиг Аронович о тебе очень положительно отзывался.

— Вы меня имейте в виду, если подработка будет, — не мог не сказать я. — Не только по мебели. Что угодно.

— Похвально, — он огладил бороду. — Я учту.

И мы пошли в кабинет. Там снова на кресле сидел Рикович и пил из стакана лимонад. Лицо его было красным, а вид — взъерошенным.

— Ушел, что ли? — не мог не спросить я.

— Ушел, лингвист! — скрипнул зубами сыскарь и стукнул дном опорожненного стакана по столу. — В мир иной. Засранец!

Я из этого стакана десять минут назад этот же самый лимонад пил, два раза. Теперь же я сгорал от любопытства, но взрослые дяди не торопились со мной делиться информацией.

— Судя по всему, у него в Пелле есть группа поддержки, — проговорил Рикович. — И я действительно вынужден просить вас, Ян Амосович, о помощи. Ловля на живца — не самый худший вариант, учитывая отсутствие прямой угрозы жизни. Михаил — несовершеннолетний, но он — маг, и потому мы имеем право привлечь его к операции с согласия законного представителя. Сейчас его законный представитель — Пеллинский колледж, так что…

— Так что я не против, — кивнул Полуэктов. — Если Миша не против.

— Вы меня пускаете в Пеллу по магазинам, я хожу, ем мороженое, покупаю всякие штуки, потом иду обратно в кампус, а вокруг меня все взрывается, и вы ловите негодяев? — с безмятежным видом уточнил я. — Очень интересная дичь, дайте две. А премия мне полагается? Или значок какой, или грамота — за помощь в поимке опасных преступников? Кстати, князь Барбашин благодарность обещал — так до сих пор ничего и не было…

— Э-э-э-э… Ты говоришь, с уруками много общался? — прищурился Рикович. — Ты вообще безбашенный?

— Я любопытный, — пришлось пояснять мне. — И в магазин одежды мне очень надо. А еще — в рюкзачный! И в «Денежку».

— Маршрут заранее наметим, — нахмурился сыскарь. — Хоть прямо сейчас, планшет у меня с собой. Операцию намечаем на завтрашнее утро. А к обеду как раз наш специалист подъедет в кампус, будем вытягивать второго…

— Вонючего? — спросил я.

— Вонючего… — кивнул Рикович.

— Есть проблема, — я кое-что вспомнил. — У меня математики два урока, алгебра и стереометрия подряд. Третьим и четвертым уроком. Если мы не успеем, Иван Иванович, вам придется меня привести за ручку. Я не шучу, Ян Амосович, скажите ему! Анна Ванна меня убьет! Она просто скажет — «я вхожу!» И все — я совершаю суицид!

Наконец директора пробило. Впервые за вечер он стал улыбаться в бороду и махнул рукой:

— Если у Ивана Ивановича не получится — я тебя сам заведу.

— Ян Амосович, так а кто это был? И что с ним случилось?- пользуясь моментом, спросил я.

— Во многих знаниях многие печали, — погрозил мне пальцем Полуэктов. — И умножающий познания умножает скорбь! Я вас оставлю, господа. Полно дел. Каким бы негодяем он ни был — он мой преподаватель. Надо все оформить как полагается.

И вышел за дверь. А мы с Риковичем остались.

— Такс, — сказал он. — Садись, будем маршрут строить. Там земщина, магию применять нельзя, стало быть — это нужно учесть. Значит: одежда, что-то с рюкзаками, «Денежка»…

— И кафе.

— А кафе зачем? — искренне удивился он.

— Завтрак! — возмутился я.

— Позавтракаешь в столовой! — рубанул воздух ребром ладони сыскарь.

— Второй завтрак! — продолжил настаивать я.

Я никогда в жизни в кафе не сидел вообще-то! Особенно — сам!

— Ты чего — хоббит, что ли? — вздохнул опричник.

— Хоббитцов не бывает! — отбрил я. — Это мифы и легенды народов мира.

— Спорный вопрос, — почесал голову он. — Ладно, пусть будет еще и кафе… Посмотрим что-нибудь поблизости.

* * *

В коридоре общаги шло бурное обсуждение. Пацаны повылезали из комнат и митинговали. Особенно размахивал руками и горлопанил Щавинский — тот самый маг земли из свиты Вяземского.

— Помер месье! — вещал он. — Я сам видал! Нет у нас больше препода галльского! Его Полуэктов в труху испепелил! Вжух — и все!

— Да никто его не испепелял, — отмахивался Ави. — Я на крыльце стоял и сам все видел: летит директор, за ним бежит мужик с револьвером, на крышу опричники высаживаются. Из окна выскакивает Жорж, видит, что ему не скрыться и — зерфейльт абрупт ин кляйне штуке шайзе!

— Сам ты — штуке шайзе! — возмутился Щавинский. — С чего это он должен вот это вот твое зерфейльт абрупт? Амосович точно своим даром рубанул! Я на втором этаже был, видел, как у него вокруг рук энергия хреначила!

— А чего они тогда расстроились? — резонно заметил кхазад. — Если бы он хотел прибить Жоржа — то чего огорчился?

— Самоуничтожение, — сказал я.

— О! — обрадовался Ави. — А мы думали, тебя сыскарь сожрал с потрохами.

— Я невкусный и жесткий, — помахал я всем рукой. — Подавится. Так вот, я думаю — у него система самоуничтожения сработала.

Я никакой тайны не выдавал, Слово и Дело Государево не предавал. Они ж мне сами про это ничего не сказали, эти два конспиратора бородатых, а догадываться и озвучивать догадки законом не запрещено!

— Он что — галльский шпион? — удивился кто-то. — Фу, банальщина какая. Учитель иностранных языков — шпион!

Действительно, на мой взгляд, такая версия тоже была скучной. Но своей я выдвигать не стал — себя дороже. И потому оставил ребят обсуждать теории заговора и внезапный полураспад галльского лингвиста, а сам пошел в комнату: мыться и переодеваться ко сну.

* * *

— … не нашего полета! — сказала мама. — Куда тебе к этой ментовской профессуре, Рус? Ну, почему ты не присмотрел себе нормальную девочку из обычной семьи? Вон, Яна Шатонова из соседнего подъезда — симпатичная, или Ленка — вы вроде бы с ней друг другу в школе нравились…

— Ма, причем тут профессура? — отмахнулся я. — Я на Маше жениться хочу, а не на профессуре! Ее, например, не смущает, что ты — вафельщик, карамельщик, бисквитчик, конфетчик по специальности, а батя — автослесарь! Почему тогда тебя волнует, что у нее батя — подпол и профессор, а мать — дирижер?

— Мент — это на всю жизнь, — она отвернулась к плите. — Это тебе кажется, что ты на ней женишься, а не на ее семье. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Дядьке твоему передачи на зону мы вместе с твоим отцом собираем, Рус. Об этом если твой ментовский профессор узнает, как он отнесется? Что он дочке скажет? Он вообще в курсе, что его детишки на этот ваш сектор ходят?

— В курсе! Он и сам за «Динамо» болел, потому как…

— … мент! — припечатала мама.

Честно говоря, я был шокирован такой ее реакцией. Моя мама — самый легкий в мире человек, вечная оптимистка, у нее даже профессия самая сладкая в мире! И тут — «мент»! Нет, понятно — фанатье и ребята в погонах тоже друг друга слегка не очень, но…

Но, с другой стороны, у меня дед — из репрессированных. И бабушка — из раскулаченных. Вся мамина семья под каток попала, вот и наложилось… И что мне теперь делать? Как этих Монтекки и Капулетти мирить? Или нафиг мирить, чума на оба эти дома? Брать Машку и валить из Минска на Питер, к пацанам? Работы — валом, жить есть где, может, и вправду?…