Демон Жадности. Книга 5 (СИ) - Розин Юрий

Но отступать было нельзя. Мы прошли точку невозврата. Каждый удар кровавой короны, каждый ее пульсирующий вздох отзывался синхронной судорогой в тысячах тел на полу, вырывая из них тихий, коллективный стон, наполняя эту адскую реликвию силой, от которой мурашки бежали по коже.

Если этот ритуал завершится, если эта штука активируется полностью, последствия будут ужасны и необратимы. Цена нашего отступления — десятки тысяч жизней и рождение чего-то такого чудовищного, что и представить страшно. Нет. Мы стояли здесь насмерть.

— Щиты! — мой голос, сорвавшийся на низкий, звериный рык, прорвал гнетущий гул нарастающей бури маны, режущий и властный, как удар хлыста. — Все, черт возьми! «Сказание о Марионе»! Сейчас же!

Повинуясь приказу, рефлекторно и безоговорочно, вскинулись восемьдесят рук. Воздух содрогнулся, вспыхнув десятками золотых свечений, и на руках моих бойцов появились те самые щиты, чью легенду я создал.

На моей руке материализовался их старший брат уровня Предания. В тот же миг я ощутил их — все восемьдесят — как тонкие, но невероятно прочные нити, вплетенные в мою собственную оборону. В хрупкую, но прочную паутину, связывающую нас воедино, делающую нас не просто отрядом, а единым организмом, готовым принять удар.

Я не стал ждать, пока вражеские Предания наберут скорость, не дал им инициативы.

— Прикрывать друг друга! Сомкнуть строй! Ни шагу назад! — проревел я своим, уже отталкиваясь от каменного пола, оставляя в камне трещины.

«Прилар» и «Радагар» слились воедино в моих энергетических каналах, превратив мое тело в живой снаряд, в копье, направленное в самое сердце бури. Я ринулся навстречу пятерым звездам вражеской маны, с «Марионом» наперевес.

Моя цель была проста: принять весь их первый, самый яростный и сокрушительный удар на себя. Оттянуть их внимание. Связать их в смертельном бою со мной одним и не дать им, как нож сквозь масло, прорваться к моим бойцам, пока те не справляются с остальными защитниками принца.

И это сработало. Как мы и тренировали во время учений, врезавшийся в «Марион» импульс атак пятерки Преданий прошел по невидимой связи с моими бойцами и ударил в их щиты, будто невидимый противник, оттолкнув всех их на несколько метров.

А дальше все закрутилось в стремительном смертельном танце. Мы парили под самым сводом, в холодной темноте, где лишь свет наших артефактов и мерцание щитов выхватывали из мрака летящие фигуры. Пятеро против меня одного.

С первых же секунд это было до ужаса трудно. Спасало то, что они, как и я, не хотели навредить людям внизу. По крайней мере пока ритуал не закончится.

Так что каждая наша атака была выверена, ограничена смертоносной хореографией. Никаких сокрушительных ударов, способных обрушить тонны камня на тысячи беззащитных, конвульсирующих тел внизу. Никаких взрывных волн, что разорвали бы их в клочья, превратив в кровавую пасту.

Это был странный, почти ритуальный бой на лезвии ножа, где смерть угрожала не от прямого попадания, а от последствий, от одного неверного, слишком мощного движения. И в этих стерильных, но от того не менее смертоносных условиях, я проигрывал. Медленно, неуклонно, но верно.

У каждого из пятерых был свой набор уникальных артефактов.

Одна, худая женщина с короткими стальными когтями на всех конечностях, оставляла в воздухе невидимые для обычного глаза, вибрирующие с ультразвуковой частотой нити, которые рассекали все на своем пути, вынуждая меня постоянно маневрировать, петлять, чувствовать пространство кожей.

Другой, сутулый мужчина с посохом, увенчанным пульсирующей сферой, создавал локальные гравитационные аномалии, то внезапно прижимая меня к потолку с силой в десятки G, то пытаясь швырнуть в сторону, словно надоевшую игрушку.

Третий метал сгустки чистой кинетической энергии, которые не взрывались, но пробивали любую защиту точечным, сокрушительным ударом, от которого звенело в ушах и немели кости.

А ведь у каждого были и вспомогательные артефакты: защитные, поддерживающие, второстепенные атакующие. Предания могли полностью подстроить свой стиль боя под себя, уже не оглядываясь на обычные артефакты.

Я использовал все, что мог, все десять основных татуировок и десятки малых. «Прилар» заливал мои мышцы скоростью, заставляя мир вокруг плыть в смазанном потоке. «Радагар» давал силу для парирования ударов, от которых трещали бы кости обычного Предания. «Энго» и «Грюнер» я использовал для редких, отчаянных контратак, которые они, однако, парировали с утомительной легкостью. Конечно же не забывал о техниках татуировок и об их разнообразных комбинациях.

Но против такого разнообразия уникальных, специализированных свойств мои комбинации были как дубина против набора хирургических инструментов. Универсальность проигрывала отточенной специализации, когда эти специализации накладывались друг на друга и поддерживали друг друга.

— Держись, командир! — донесся снизу чей-то хриплый крик, заглушенный расстоянием и гулом боя.

Единственной причиной, по которой я еще держался, был щит. Мой личный бастион, сияющий холодным светом, и восемьдесят его эхо в руках моих бойцов. Каждый удар, который я принимал на свой щит, каждый гравитационный толчок, каждый режущий импульс — все это распределялось по сети, превращаясь в восемьдесят мелких, едва заметных, но ощутимых толчков.

Я чувствовал, как мои люди внизу вздрагивают, принимая на себя часть нагрузки, как они кряхтят от усилия, но их строй держался. Они сражались в своей собственной мясорубке — с Хрониками повстанцев.

Те были сильнее по отдельности по стадиям, наш численный перевес и слаженность, выкованная в десятках операций, позволяли им не просто обороняться, но и иметь небольшой резерв, чтобы подпитывать щиты, чтобы поддерживать меня. Они держали меня на плаву, вкладывая в нашу общую сеть свою волю и ману, пока я медленно, но верно тонул в превосходстве противника.

И я понимал, что это не может длиться вечно. С каждой секундой ритуал набирала силу. Кровавая корона в руках принца пульсировала все ярче и чаще, отливая багровым светом, а тела на полу слабели, их судороги становились все более вялыми, а стоны — беззвучными.

Мои противники действовали расчетливо, методично, им не нужно было меня убивать — достаточно было сдержать, связать по рукам и ногам. Они выигрывали самое ценное — время, а я терял его с каждой неудавшейся контратакой, с каждым отскоком от невидимой стены или гравитационной ловушки.

Я парировал очередной гравитационный импульс, ощущая, как щиты моих бойцов гасят отдачу, словно восемьдесят пружин, и отлетел к стене, едва уклоняясь от внезапно возникшей передо мной паутины невидимых лезвий, которые со свистом впились в камень.

В груди бушевала ярость бессилия, холодная и острая. Тактика, осторожность, координация — всего этого было недостаточно. Они переигрывали меня на каждом ходу, их комбинации были отработаны до автоматизма.

Если я не сделаю чего-то невозможного, чего-то, что выйдет за рамки всех их расчетов, чего-то, чего они не ожидают от артефактора, даже от Предания… я проиграю. И все эти люди внизу умрут, а рожденное здесь в муках чудовище вырвется на свободу, и вина за это ляжет на меня.

Внезапно, как лопнувшая струна, ритм всего происходящего сменился. Гулкий, мерный, как барабан смерти, стук короны, отдававшийся в костях и сводивший скулы, участился, переходя в судорожную, лихорадочную дробь, в вихревое буйство.

Принц, до этого стоявший в отрешенном трансе, задрожал, его тело начало биться в мелкой конвульсии, а глаза, широко раскрытые, отражали уже не экстаз, а чистый, животный ужас, смешанный с исступленным ожиданием.

Но результат был налицо, и он был ужасен. Пульсация стала почти непрерывной. И в такт ей сердца тысяч людей на полу забились в последней, предсмертной агонии. Их слабые подергивания прекратились, сменившись одним последним, синхронным выгибанием спины.

Полная, мертвенная неподвижность легла на них, словно саван, тяжелый и безмолвный. Они больше не были людьми — лишь опустошенными, дымящимися батарейками в адском механизме.