Демон Жадности. Книга 5 (СИ) - Розин Юрий

Время кончилось. Мысли, расчеты, тактика — все это сгорело в одномоментном всплеске чистой, животной решимости, ярости и отчаяния. Я использовал половину оставшегося мне месяца, чтобы получить вспышку маны. И ее я вложил без остатка в «Прогулки» и «Прилар».

Мир поплыл, превратился в смазанные, лишенные смысла полосы света и тени, в абстракцию. Пятеро Преданий, еще секунду назад державших меня в идеальном кольце, остались позади, их лица, искаженные удивлением, яростью и внезапно проснувшимся страхом, мелькнули на мгновение, как кадры из старой пленки, и исчезли.

Я несся сквозь застывший воздух к принцу, к этой пульсирующей, ненавидящей все живое черной дыре в форме короны, оставляя за собой звуковой хлопок, разрывающий уши, и вихрь закрученного, вопящего воздуха.

Тогда вмешались те двое, что не двигались с самого начала, сохранявшие ледяное спокойствие, бросились мне наперерез. Телохранитель на Кризисе Предания в латах воронова крыла, чье лицо было скрыто шлемом, и второй Предание, Развитие, закутанный в простой темный капюшон, скрывавший черты.

Я рванул в узкую щель между ними двумя, всем телом нацелившись в проем, рассчитывая проскочить к принцу на остатках запредельной скорости, оставляя их реакцию в прошлом. Расчет был прост, почти примитивен — выбить корону, сбить ритуал, посеять хаос, а там видно будет.

Но тот, что на Кризисе, оказался не так прост, как я надеялся. Его клинок, тяжелый, широкий и без каких-либо изысков, метнулся мне наперерез не с реактивной скоростью, а с пугающей, почти мистической предсказательностью, будто он читал траекторию моего движения как раскрытую книгу.

Я едва успел отклониться, ощущая, как ледяной ветер от лезвия обжигает щеку. Мой собственный энергетический клинок, «Энго», чиркнул по его виску, в отчаянной попытке убить его контратакой.

Мой рывок захлебнулся, импульс чудовищной скорости погас, как свеча на ветру, а с ним улетучилась и последняя надежда на неожиданность. Я замер в воздухе, всего в каком-то десятке метров от принца, до которого можно было буквально дотянуться рукой, но эти метры вдруг стали непреодолимой пропастью, наполненной стальной волей двух стражей.

— Зря ты пришел сюда, — прозвучал спокойный, низкий голос из-под шлема телохранителя. В его тоне не было злости, лишь холодная констатация факта.

Сзади нарастал угрожающий гул, похожий на рой разъяренных ос, — те пятеро Преданий, от которых я ушел ценой половины жизни, уже настигали, их ауры сомкнулись позади меня, отрезая единственный путь к отступлению, к моим бойцам. Кольцо сомкнулось.

Но это еще было не все. Отчаянный, почти безумный расчет промелькнул в сознании, пронзая пелену ярости и отчаяния, и моя рука сама рванулась к поясу, к тому самому тяжелому, невзрачному на вид металлическому жезлу, что когда-то отнял у них полет в пещере с артефактом Эпоса.

Времени на раздумья, на оценку рисков не было — я вогнал в него сокрушительный, почти самоубийственный заряд маны, чувствуя, как артефакт уровня Эпоса жадно, как губка, впитал энергию и ответил низкочастотным гулом, который не слышало ухо, но ощутило все тело, каждый нерв, каждую кость, заставляя их вибрировать в унисон.

Волна немой, невидимой силы прокатилась по пещере, и гравитация, этот забытый за годы полетов примитивный якорь, разом вцепилась в каждого из нас своими железными когтями. Мои преследователи рухнули вниз как мешки с песком, их победные крики ярости смешались с шоком, непониманием и яростным проклятием, теряющимся в свисте воздуха. Двое, закрывавшие путь к принцу, тоже начали свое падение.

Я же, зная, что меня ждет, сгруппировался и в самый последний миг перед падением, когда невесомость сменилась тяготением, резко выбросил ноги назад, оттолкнувшись не от тверди, а от самого воздуха.

Этот короткий, отчаянный пинок перевернул меня в воздухе, как кувыркающуюся монету, и бросил вперед по пологой, стремительной траектории, прямо над головами ошеломленных, только начинающих падать телохранителей.

Я пролетел над ними, видя мельком их широко раскрытые от непонимания глаза, и врезался в каменный пол всего в паре шагов от принца, приземлившись с перекатом через плечо.

Времени не было ни на что — ни на оборону, ни на расчет, ни даже на осознание собственных действий. Сквозь оглушительный гул в ушах, через нарастающую, словно землетрясение, дрожь в камне под ногами, я чувствовал, как пульс короны превратился в сплошной, визгливый, пронзительный вой, готовый вот-вот сорваться в немыслимую, всепоглощающую кульминацию.

Воздух трещал, насыщенный энергией, готовой разорвать реальность. Принц был недосягаем, окруженный невидимым куполом барьера, но инстинкт кричал в моем мозгу: цель — не он!

«Юдифь», работающая на пределе, помогла заметить: барьер, эта непробиваемая сфера, расходился тончайшими, но невероятно плотными лучами от самой короны в руках принца. Она была его источником, его сердцем, его ядром. И щит, защищавший принца, не покрывал ее саму.

Уж не знаю почему, возможно потому, что из-за нашего появления принц ускорил ритуал и не провел все идеально, но между его пальцами и адским металлом оставалась щель. Лазейка. Единственная.

Я рванулся вперед, уже не думая о телохранителе за спиной, о пяти других, о падении, о боли, о сожженной жизни. Весь мир сузился до этой щели.

Мои пальцы сомкнулись на ледяном, пульсирующем, словно живое сердце, металле короны. Он обжигал холодом, который проникал глубже любого огня, и в то же время обещал такую мощь, от которой кружилась голова.

И в тот же миг, в ту же самую долю секунды, острая, разрывающая, абсолютно физическая боль вошла в спину чуть ниже лопатки — холодная, отполированная сталь телохранительского клинка, прошедшая сквозь барьер, плоть, мышцы и ребра с легкостью ножа, входящего в масло. Воздух с хриплым, пузырящимся звуком вырвался из моих пронзенных легких. Руки на мгновение ослабли.

Прямо передо мной принц, с искаженным дикой яростью и нарциссическим триумфом лицом, залитым багровым светом короны, выкрикнул хриплое, гортанное, нечеловеческое слово, от которого задрожала, затрещала сама материя пространства, искажаясь, как отражение в разбитом зеркале.

И все — боль, ярость, отчаяние, сам звук — исчезло в приливе кроваво-красного, слепящего света, который не видели глаза, но который ощущала, которым была пронизана каждая клетка моего существа, смывая сознание в бездонное, безмолвное небытие.

Глава 17

Сознание вернулось ко мне с оглушительным, навязчивым гулом в ушах, словно внутри черепа бил в набат гигантский колокол, и с ледяной, сковывающей тяжестью в груди, будто я провалился в ледяную воду и лишь сейчас, отчаянно выбиваясь из сил, вынырнул на глоток воздуха.

Прошло не больше минуты — адская, режущая боль от клинка, все еще торчавшего в спине, пульсировала свежим, не притупившимся жалом, с каждым ударом сердца напоминая о своей присутствии.

Но мир вокруг изменился до неузнаваемости, до полного отчуждения.

Грохот обрушения, низкий и всесокрушающий, все еще разносился вокруг, эхом отдаваясь в заполненных болью висках, но сама пещера… ее исполинского свода больше не существовало.

Над головой, там, где раньше был каменный потолок, простиралось бледное, предрассветное небо, окрашенное в первые розовые и лиловые полосы зари. Камни и грунт, продолжавшие сыпаться сверху огромными глыбами, не достигали нас — они касались невидимого, но ощутимого купола, того самого барьера, что теперь исходил от короны, сжимаемой и в моей руке, и рассыпались в мелкую, беззвучную пыль, оседая мертвым пеплом по краям нашего укрытия, образовав призрачный, серый вал.

Я все еще сжимал корону, ее металл, холодный и живой, отдавал странной, ритмичной пульсацией прямо в пальцы, в кости, в самое нутро. Принц стоял напротив.

Его лицо было бледным, почти прозрачным от нечеловеческого напряжения. Капли пота стекали по вискам, но в широко раскрытых глазах горела странная, нездоровая смесь чистого ужаса и ликования, торжества над хаосом.