Лекарь Империи 2 (СИ) - Лиманский Александр

Он все понял. Понял без лишних слов. Понял, что я не могу просто уйти, бросив на произвол судьбы пациентку, за жизнь которой я только что так отчаянно боролся.

— Ладно, герой, — он встал и ободряюще хлопнул меня по плечу. — Жди, если так надо. Но учти. Завтра у тебя официальный выходной. Заслужил. И чтобы я тебя в больнице не видел. Отдыхай. Понял?

— Понял, Игорь Степанович, — кивнул я. — Спасибо.

Он кивнул в ответ и вышел, оставив меня наедине с тишиной, ожиданием и лениво вылизывающимся Фырком. Впервые за все время нашего знакомства я почувствовал к Шаповалову искреннюю признательность.

Я прикрыл глаза, пытаясь хоть немного расслабиться. Но уже через полчаса дверь снова открылась, и в кабинет вошли двое.

Первым был счастливый Ашот, его лицо сияло, как начищенный самовар. За ним, с усталой, но довольной улыбкой, шел сам заведующий терапией, Мастер-Целитель Гогиберидзе. Он, видимо, решил лично проводить благодарного мужа и заодно сообщить мне хорошие новости.

— Илья! — Ашот бросился ко мне, готовый, кажется, снова заключить в свои медвежьи объятия. — Все! Все хорошо! Георгий Давидович сказал, что Мариам будет жить! Процедура помогла! Спасибо тебе, брат! Ты снова ее спас!

— Я рад, Ашот, очень рад, — я улыбнулся, мягко уклоняясь от объятий. — Я был уверен, что все получится.

Гогиберидзе подошел ближе и с неподдельным уважением протянул мне руку.

— Разумовский, я пришел лично сказать вам спасибо. И извиниться. Я был неправ, когда сомневался в вас. Ваша идея с отравлением алкалоидами попала в цель. Она ее спасла. Показатели стабилизировались, печень получила шанс на восстановление.

— Илюша, а что… что это было-то? — Ашот с недоумением посмотрел на меня, его радость сменилась растерянностью. — Она же просто со «стекляшкой» загремела, а тут… реанимация, кровь, отказ печени… Как так получилось?

Я посмотрел на Гогиберидзе, тот кивнул, мол, объясни, раз уж ты все разгадал. Я тяжело вздохнул. Объяснить сложный медицинский каскад простому человеку — задача не из легких.

— Ашот, присядь, — я указал ему на стул. — Понимаешь, тут все оказалось гораздо сложнее, чем мы думали. Представь себе, что организм твоей Мариам — это крепость.

Ашот непонимающе кивнул. Я сделал паузу.

— В этой крепости засел тайный враг, диверсант. Это была та настойка на травах, которую она пила. Чистотел. Этот «диверсант» не просто травил колодцы, он еще и усыплял бдительность стражи. Понимаешь, ядовитые алкалоиды из этой травы медленно, но верно разрушали ее печень и одновременно подрывали ее иммунитет.

— Но… как? — в ужасе прошептал Ашот. Его лицо, только что сиявшее от радости, снова стало серым. — Это же просто травки! Тетя Ануш говорила, это полезно, для здоровья…

Я взял со стола помятую записку с рецептом, которую он мне принес из дома.

— Ашот, смотри. Я посмотрел состав этого вашего бальзама. Большинство трав здесь действительно безобидны — шиповник, чабрец… обычный витаминный чай. Но вот этот компонент, — я ткнул пальцем в слово «чистотел», выведенное красивым почерком, — это совсем другая история.

Я посмотрел на его растерянное лицо и постарался объяснить как можно проще, без сложных терминов.

— Понимаешь, даже самые сильные травы можно использовать в лечении, но только под строгим контролем лекаря, в малых дозах и короткими курсами. А Мариам, судя по состоянию ее печени, пила эту настойку бесконтрольно и очень долго. Возможно, несколько месяцев. Она думала, что укрепляет здоровье, а на самом деле медленно накапливала в организме яд — алкалоиды. Этот яд не просто травил ее печень, он еще и усыплял бдительность стражи, то есть, подрывал ее иммунитет.

Я сделал паузу, давая ему осознать всю трагическую иронию ситуации.

— Из-за этого ее ослабленная крепость стала легкой добычей. Она, как губка, впитала в себя первого врага — вирус «Стеклянной лихорадки». А следом за ним, через пробитую брешь, ворвался и второй — бактериальный бронхит. Когда мы с докторами победили эти две болезни с помощью антибиотиков, крепость была уже полностью истощена битвой. И именно в этот момент главный диверсант, яд чистотела, нанес решающий удар. Склад продовольствия — ее печень — просто рухнул. Отказал.

Ашот слушал, раскрыв рот. Кажется, до него начало доходить.

— А плазмаферез, который мы ей сделали, — я закончил свою аналогию, — это как будто мы прислали специальный отряд, который вошел в крепость и вычерпал всю отравленную воду из колодцев. Мы убрали яд. Теперь крепость, ее организм, сможет наконец-то начать восстанавливаться.

Гогиберидзе, который все это время молча и очень внимательно слушал мой «разбор полетов», только одобрительно качал головой.

— М-да, Разумовский, — протянул он, когда я закончил, и в его голосе слышалось неподдельное удивление. — Ваша способность выстраивать логические цепочки впечатляет. Распутать такой клубок, основываясь на минимуме данных… Это уровень. Признаю, я бы до такого не додумался. Шаповалову действительно повезло с вами.

Вечер уже давно перестал быть томным и плавно перетек в глубокую, бархатную ночь. В просторной спальне элитной квартиры в престижном спальном районе Мурома, в огромной кровати с балдахином, лежал следователь по особо важным делам Гильдии Целителей, Корнелий Фомич Мышкин.

Он был совершенно голый, если не считать легкой шелковой простынки, которая едва прикрывала его худощавое, но на удивление мускулистое тело. Рядом с кроватью, у зеркала, одевалась Анна Витальевна Кобрук, Главный Целитель Центральной Муромской Больницы.

Она уже натянула свою строгую юбку-карандаш, теперь застегивала пуговицы на белоснежной шелковой блузке. Вид у нее был, как всегда, безупречный, но в движениях угадывалась легкая усталость.

— Анечка, — Мышкин лениво потянулся, и его голос в ночной тишине прозвучал как-то особенно интимно и бархатисто. — Ну куда ты так спешишь? Может, останешься хотя бы сегодня? Мы же так хорошо посидели. Такой отличный был вечер. Такой вкусный ужин.

Кобрук, не оборачиваясь, только хмыкнула.

— Нет, Корнелий, не останусь. Я хочу спать. В своей собственной кровати. И потом, у меня еще куча работы. Я вон, с собой целый портфель бумаг притащила. Буду до утра отчеты проверять.

— Ты слишком много работаешь, Аня, — он сел в кровати, и простынка сползла, обнажая его торс. — Тебе бы отдохнуть. Развеяться.

— Нет, Корнелий, не надо мне отдыхать, — она резко оборвала его. — Мне и так хорошо.

Мышкин вздохнул.

— Ладно, как скажешь. Но раз уж мы заговорили о работе… нам нужно кое-что обсудить.

Кобрук напряглась. Она перестала застегивать блузку и, повернувшись к нему, смерила его настороженным взглядом.

— Что такое? Что-то случилось?

— Да, случилось, — он кивнул. — Адепт Разумовский…

Кобрук закатила глаза.

— Опять этот Разумовский! Господи, да что же это такое! В последнее время в моей жизни стало слишком уж много этого адепта Разумовского! Он что, опять что-то натворил?

— Нет, Анечка, на этот раз успокойся, — Мышкин усмехнулся. — Ничего страшного он не натворил. Даже, скорее, наоборот. Он тут, можно сказать, тебе подсуропил немножечко.

— Что, в смысле? — она удивленно приподняла бровь. — Куда это он меня «подсуропил»?

— А вот куда, — Мышкин стал серьезным. — Ко мне приходила Марина Ветрова, мать Сеньки Ветрова, если ты помнишь…

— Да помню я! — воскликнула Кобрук, своим тоном подталкивая его переходить к делу.

— И вот я провел небольшое расследование, — продолжил Мышкин. — По поводу того случая с Ветровыми и Разумовским. И наткнулся на очень интересные вещи. Похоже, у тебя в больнице завелась целая банда, которая терроризирует пациентов, ворует лекарства и занимается откровенным шантажом.

Кобрук удивленно вскинула брови.

— Что⁈ В смысле⁈ Кто, что, как, зачем, почему⁈

— Я пока нащупал только самую верхушку этого айсберга, Аня, — он покачал головой. — Но, по моим предварительным подсчетам, ущерб, нанесенный больнице, составляет уже тысячи имперских рублей. И, что самое интересное, все ниточки ведут в одно и то же место. На станцию скорой медицинской помощи. Фамилии Волков и Сычев тебе о чем-нибудь говорят?