Император Пограничья 15 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Эти дети — чистый лист. У них нет знатных родственников, которые научат их «правильно» воровать. Нет семейных связей в коррумпированной элите. Они будут обязаны всем мне — крышей над головой, едой, образованием, будущим. И эта благодарность станет фундаментом их лояльности. Не страх, не корысть, а осознание, что я дал им шанс, которого больше никто не давал.

Через десять лет эти дети займут места в армии, полиции, администрации. Они будут моими глазами, ушами и руками во всех уголках княжества. Они не станут брать взятки, потому что им вдолбят в голову, что это бесчестье. Они не предадут, потому что верность впитали с молоком. Они не подведут, потому что знают: от их работы зависит жизнь других таких же сирот, которые сейчас мёрзнут на улицах. И эту практику я масштабирую во все уголки Содружества, открывая такие же Кадетские корпуса в каждом присоединённом княжестве.

Сентиментальная благотворительность? Не только. Да, есть расчёт — холодный и прагматичный. Но есть и другое. Я видел слишком много талантливых людей, сгинувших в безвестности только потому, что родились не в той семье. Видел, как система пожирает способных и возвышает бездарей с правильной родословной. Это не просто несправедливо — это расточительно и глупо.

Я создаю с нуля новую элиту. Элиту, основанную на заслугах, а не на происхождении. Даю шанс тем, кого система отбросила как мусор. И да, это выгодно мне — через десять лет у меня будут преданные, талантливые люди на всех уровнях власти. Но это выгодно и им — они получат будущее, которого иначе у них не было бы. Справедливая сделка.

А если старая знать не захочет принимать новые правила? Придётся потесниться. Голодные и талантливые всегда найдутся, чтобы занять места тех, кто держится только за фамилию.

Январское утро встретило меня прохладой и запахом свежей краски. Я стоял у ворот имения Абутайловых и смотрел на результат месячной работы.

Особняк и флигели отремонтированы, окна застеклены, кровля заменена. За ними виднелись новые бараки — длинные деревянные здания. Двор расчищен, выложен брусчаткой, размечен плац. В углу громоздились турники, брусья, полоса препятствий. Над воротами висела вывеска с гербом княжества и надписью: «Владимирский Кадетский корпус».

Месяц пролетел как один день. Уланов работал как проклятый, координируя три десятка строительных бригад, закупки, доставку мебели. Касьян и Сергей объездили половину княжества, разыскивая ветеранов, готовых стать инструкторами. В итоге набрали двадцать три человека — от бывших сержантов до отставных прапорщиков, все с боевым опытом и увечьями, не позволяющими дальше служить в строю.

Объявления о наборе расклеили во всех деревнях и городах: «Кадетский корпус принимает сирот мужского пола от восьми до пятнадцати лет. Бесплатное обучение, питание, форма, жильё. Готовим защитников Родины». Коршунов предупредил, что могут прийти не три тысячи, а гораздо меньше — люди не верят в бесплатное добро. Я только усмехнулся. Посмотрим.

Сейчас, в шесть утра, перед воротами уже скопилась толпа. Я оценил — человек триста, может, четыреста. Дети разного возраста — от совсем малышей до подростков почти взрослого вида. Грязные, оборванные, худые. Кто-то пришёл один, кто-то небольшими группами. Некоторые сопровождались взрослыми — видимо, дальняя родня или из тех самых «обществ призрения», которые избавлялись от «балласта».

За моей спиной выстроились инструкторы. Касьян и Сергей — справа, рядом ещё двое ветеранов на новеньких протезах, выданных им по моей воле Аптекарским приказом. Остальные инструкторы расположились вдоль внутреннего периметра двора, готовые организовать процесс.

У стола, заваленного бумагами — списки, формы регистрации, медицинские карты — расположился полковник Елисей Спиридонович Чаадаев, новый директор Кадетского корпуса — сухощавый мужчина лет пятидесяти с выправкой кадрового офицера и сеткой толстых шрамов на лице. Обедневший дворянин из Астрахани, двадцать лет командовал учебной воинской частью, славился умением превращать неотёсанных крестьянских сыновей в дисциплинированных солдат, не ломая при этом их дух. Ушёл в отставку после конфликта с новым главой Военного приказа, когда Чаадаеву подсунули боярского сынка, велев передать ему все дела.

Коршунов выследил Елисея Спиридоновича в Москве, где тот перебивался случайными заработками, пытаясь устроиться инструктором в ратную компанию, и привёз во Владимир. Чаадаев принял предложение без колебаний — возможность создать с нуля учебное заведение по собственным принципам стоила того.

Ровно в семь утра я вышел вперёд, остановившись перед воротами. Толпа притихла, сотни голодных глаз уставились на меня.

— Доброе утро, — громко начал я, подкрепив голос каплей магии, чтобы слышали все. — Я — князь Прохор Платонов, правитель Владимирского княжества. С сегодняшнего дня это здание становится Кадетским корпусом, где вы можете получить образование, крышу над головой и будущее.

Шёпот прокатился по толпе. Кто-то недоверчиво хмыкнул, кто-то толкнул соседа локтем.

— Знаю, что вы думаете, — продолжил я жёстко. — Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Наверняка обман. Или вас здесь будут эксплуатировать, как в тех притонах, которые называют себя приютами, — я выдержал паузу. — Поэтому сразу объясню правила. Первое: здесь нет бесплатного хлеба. Вы будете учиться, тренироваться, подчиняться дисциплине. Лентяев, трусов и дебоширов выгоним без жалости. Отдельно отмечу: алкоголь и наркотики полностью запрещены. Пойманные впервые получат дисциплинарное взыскание, а во второй раз будут отчислены. Второе: здесь не место слабакам. Армейские порядки, жёсткий режим, тяжёлые тренировки. Кто не выдержит — можете уйти в любой момент, никто держать вас не будет. Третье: тех, кто останется и докажет свою ценность, из корпуса выйдут солдатами, Стрельцами, гвардейцами. Лучшие станут офицерами, получат звания и уважение. Не по праву рождения, а по заслугам.

Толпа замерла. Я видел, как меняются лица — от недоверия к осторожной надежде.

— Сейчас начнётся регистрация, — объявил я. — Подходите к столу, называете имя, возраст. Вас осмотрит врач, проверит, годны ли по здоровью. Больных отправим на лечение, после выздоровления определим на учёбу. Остальные получат номер, место в казарме, форму и первый завтрак. Вопросы?

С края толпы поднял руку мальчуган лет десяти, худой как скелет, с всклокоченными волосами:

— А… нас правда кормить будут? Каждый день?

— Три раза в день, — ответил я. — Голодными не останетесь.

Рябой парень лет четырнадцати выкрикнул:

— А если у меня уже судимость? За воровство. Меня возьмут?

— Судимость не помеха, — сказал я. — Главное — больше не воровать. Здесь за воровство выгоняют сразу и навсегда. Один шанс, больше не дадим.

Ещё один вопрос, от мальчишки с перебинтованной рукой:

— А если я не смогу драться? Рука плохо заживает.

— Врач посмотрит, — ответил я. — Если можно вылечить, возьмём. Да и вообще в армии не только драться нужно — есть связисты, снабженцы, писари и лекари.

С края толпы раздался усталый, циничный голос — худой мальчик лет двенадцати с тёмными кругами под глазами:

— А нас будут водить к богатым извращенцам? Как в Обществе Призрения? Или здесь по-другому?

Толпа замерла. Несколько детей отвели глаза, другие сжали кулаки. Я почувствовал, как холодная ярость разливается по груди.

— Повтори, — произнёс я тихо, но так, что каждое слово прозвучало как удар.

Мальчик не дрогнул, встретив мой взгляд:

— В приюте нас водили. К богатым господам. За деньги. Говорили, что иначе не прокормят. Здесь так же будет?

Я медленно спустился со ступеней, подошёл к мальчику, присел на корточки перед ним. Посмотрел ему в глаза — усталые, потухшие глаза ребёнка, который повидал слишком много.

— Слушай меня внимательно, — сказал я, глядя не только на него, но и на всех остальных детей. — Здесь такого не будет. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Тот, кто попытается причинить вам вред — любой вред, — ответит передо мной лично. И ответ будет жёстким. Это обещание. Понял?