Император Пограничья 15 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Мальчик медленно кивнул. В его глазах мелькнуло что-то — не надежда, слишком рано для надежды, но, может быть, желание поверить.

— Если кто-то ещё знает о подобных местах — говорите. Не бойтесь. Тех, кто калечит детей, найдут и накажут. Это не пустые слова, — выдержал паузу. — Другие вопросы?

Вопросов больше не последовало.

Я кивнул Чаадаеву:

— Начинайте.

Ворота распахнулись. Толпа качнулась вперёд, но Касьян стукнул новым протезом о брусчатку:

— Стоять, сопляки! Думаете, это базар⁈Здесь армия! Выстроились в одну линию — живо! Кто полезет без очереди — получит пинка и забудет дорогу сюда! Ясно⁈ По одному! Шагом марш к столу!

Удивительно, но дети послушались. Выстроилась неровная, но всё же очередь. Первым к столу подошёл тот самый рябой парень, с вызовом глядя на Чаадаева:

— Гришка. Четырнадцать лет. Родителей нет, подохли от лихорадки.

Елисей Спиридонович невозмутимо записал:

— Фамилия?

— Нет фамилии.

— Будет Кадетский. Григорий Кадетский. Номер один. — Чаадаев поднял глаза. — К врачу. Следующий!

Процесс пошёл.

Я обернулся к одному из телохранителей:

— Гаврила, когда закончится регистрация, побеседуй с тем мальцом. Узнай всё: где, кто конкретно, имена, адреса. Каждую деталь. Потом передашь всё Крылову лично в руки, никаких посредников.

Гаврила кивнул, его лицо окаменело:

— Слушаюсь, Ваша Светлость. Своими руками удавил бы мразей!..

Дети подходили один за другим, называли имена — часто только имена, без фамилий. «Петька», «Алёшка», «Васька». Елисей Спиридонович терпеливо присваивал всем самые простые фамилии «Иванов», «Петров» и порядковые номера. Врач, приглашённый мной доктор Альбинони, быстро осматривал каждого: зубы, глаза, уши, прослушивал грудь. Больше половины детей кашляли, почти все истощены, у многих вши — всех без исключения придётся обработать. Джованни морщился, но методично отмечал годность.

— Questo è terribile, — бормотал он себе под нос по-итальянски. — Эти дети должны быть в больнице, не в армии!

— Они будут в могиле, если мы их не возьмём, Джованни, — ответил я по-русски, стоя рядом. — Здесь хотя бы выживут.

Итальянец вздохнул, но продолжил работу.

К полудню очередь не убавилась — напротив, подтянулись ещё дети. Чаадаев с удивлением доложил:

— Уже восемьсот зарегистрировано, Ваша Светлость. И это только в Владимире. Из деревень ещё не пришли.

Я кивнул. Так и думал. Сирот в княжестве тысячи. Годы войн, Гонов, болезней оставили целое поколение детей без родителей.

К вечеру первого дня набралось тысяча двести человек. Их распределили по казармам, выдали форму — простые серые штаны, портянки, рубашки, куртки, обувку. Кормили в три смены в большой трапезной, где повара варили огромные котлы каши. Дети ели жадно, молча, набивая рты до отказа. Некоторые пытались отбирать еду у товарищей, не веря, что можно просто получить добавку, многие впервые за недели или месяцы наелись досыта.

Я обошёл казармы вечером. В каждой — двадцать нар, на каждой по ребёнку. Дети сидели на койках, кто-то уже спал, укутавшись в одеяла. Многие смотрели на меня с опаской, но были и те, кто робко улыбался.

В одной из казарм ко мне подошёл тот самый мальчуган, что спрашивал про еду. Худой с огромными глазами, теперь в чистой форме, с вымытым лицом.

— Спасибо, господин князь, — прошептал он и вдруг резко поклонился. — Я буду хорошо учиться. Честно-честно.

Я присел на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне:

— Как тебя зовут?

— Кирилл. Кирилл Сергеев теперь, — он сжал кулачки. — Я стану солдатом. Буду защищать других детей, чтобы им не было так страшно, как мне было.

Я молча кивнул, поднимаясь:

— Тогда старайся, Кирилл Сергеев, и у тебя всё получится.

Выйдя из казармы, я остановился на плацу, глядя на освещённые окна бараков. Тысяча двести детей. Через неделю будет две тысячи, через месяц — три или больше. Какая-то часть из них не выдержит режима и уйдёт в первый год. Но те, кто останется, станут костяком новой армии. Армии, где важны не титулы, а дело.

Касьян Цаплин подошёл сбоку и негромко обратился:

— Ваша Светлость, первый день прошёл хорошо. Дети голодные до дисциплины. Они привыкли к хаосу, а тут — порядок, правила, забота. Для них это как… как спасение.

— Посмотрим, что они скажут через месяц, когда начнутся настоящие тренировки, — усмехнулся я. — Пока они просто рады, что их накормили.

— И это уже много, — тихо сказал собеседник, глядя на казармы. — Для таких детей — это всё.

Я ничего не ответил, развернувшись к выходу. Месяц на обустройство, ещё месяц на первичную подготовку. А там начнётся настоящая работа — превращение голодных оборванцев в солдат, которым можно доверить оружие на стрельбах, а в будущем и жизнь товарищей.

Владимирский Кадетский корпус начал свою работу.

Глава 13

Анфиса сидела в небольшом кабинете Угрюмской лечебницы, глядя на пустое кресло напротив. Солнечный свет пробивался сквозь занавески, падая тёплыми полосами на деревянный пол. Она нервно теребила край своей косы, ощущая, как в груди нарастает привычное напряжение перед очередной встречей.

Прохор Игнатьевич объяснил ей задачу несколько дней назад. Его голос был спокойным, но в глазах она уловила ту же уверенность, которую чувствовала всякий раз, когда он принимал важное решение.

— В Содружестве маги пытаются пробиться на ранг Магистра грубой силой, — сказал он тогда, расхаживая по кабинету. — Они запираются в усиленных камерах и накачивают себя Эссенцией до предела, надеясь, что внутренние барьеры треснут сами собой. Часть не выживает, часть сходит с ума. Я прошёл это испытание иначе — через «малую смерть», где смог увидеть свои барьеры и преодолеть их осознанно.

Анфиса кивнула, слушая внимательно. Её дар и Талант позволяли чувствовать каждое слово, каждую эмоцию, стоящую за ним.

— Но даже мой способ опасен, — продолжил Прохор. — Чтобы пройти «малую смерть», нужно быть готовым встретиться с тем, что прячешь от себя. Страхи, вина, сомнения — всё это становится барьерами. И вот тут ты можешь помочь.

— Я? — удивилась девушка.

— Твой магический дар, и самое главное, твой Талант, позволяют чувствовать чужие эмоции и работать с ними, — князь остановился, глядя ей в глаза. — Ты можешь помочь магам подготовиться к испытанию. Вскрыть их внутренние травмы ещё до начала прорыва. Это повысит их шансы.

Менталистка поморщилась. Она знала, что такое работать с чужой душевной болью. Это было похоже на то, как хирург вскрывает нарыв — больно, но необходимо, чтобы началось исцеление.

— Но почему сейчас? — спросила она. — Почему так срочно?

Прохор прошёлся к окну, глядя на укрепления Угрюма.

— Весной мы идём войной на Гаврилов Посад, — сказал он ровно. — Там гнездо Бездушных. Возможно, там Кощей. Мне нужны Магистры, Анфиса. Мастера — это хорошо, но для того, что нас ждёт, этого недостаточно. Каждый Магистр в нашем отряде — это десятки спасённых жизней. Каждый маг, который не пройдёт испытание из-за неподготовленности — это потерянный шанс на победу.

Он повернулся к ней, и в его взгляде была та тяжесть, которую девушка чувствовала всякий раз, когда князь думал о предстоящей битве.

— У нас есть несколько магов, готовых попытаться. Мой отец, профессор Карпов, княжна Засекина, Матвей Крестовский, Тимур Черкасский, Венедикт Аронов. Без твоей помощи часть из них не пройдёт. Я видел, как маги ломаются на этом испытании, Анфиса. Их сознание застревает в собственных кошмарах, и они уже не возвращаются. Или возвращаются… не теми, кем были.

Менталистка сглотнула. Ответственность навалилась на плечи тяжёлым грузом.

— А если я не справлюсь? Если не смогу помочь?

— Справишься, — сказал Прохор с той уверенностью, которая не оставляла места сомнениям. — Ты уже помогала Гавриле после того, как он едва не сломался. Помогала раненым в лазарете держаться, когда боль была невыносимой. Это то же самое, только глубже. Ты не лечишь тело — ты помогаешь им увидеть то, от чего они прячутся. А дальше они сами решат, готовы ли встретиться с этим лицом к лицу.