Император Пограничья 15 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Сейчас, сидя в кабинете и ожидая первого посетителя, Анфиса всё ещё чувствовала тяжесть этих слов. От её работы зависело, сколько магов выживет при прорыве. Сколько Магистров отправится в Гаврилов Посад. Сколько людей вернётся из этого похода живыми.

Это было пугающе. Но Прохор Игнатьевич верил в неё. И она не могла его подвести.

Теперь она готовилась к первой встрече. Прохор Игнатьевич объяснил, что первым придёт его отец — Игнатий Платонов, электромант и Мастер третьей ступени. Мужчина, который всю жизнь был строителем, потерял всё ради спасения сына, а теперь готовился к испытанию, которое откладывал годами.

В дверь постучали — три размеренных удара.

— Войдите, — позвала Анфиса, выпрямляясь в кресле.

Дверь отворилась, и в кабинет вошёл сам Платонов-старший. Высокий, седой, с усталыми плечами и глубокими морщинами вокруг глаз. Одет просто — светлая рубашка, тёмные брюки. В руках держал трость, хотя Анфиса знала, что она ему не нужна — целители полностью восстановили его здоровье после тюрьмы.

— Добрый день, Игнатий Михайлович, — мягко поздоровалась она, указывая на кресло напротив. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Боярин кивнул и опустился в кресло, положив трость рядом. Анфиса сразу почувствовала волну эмоций, исходящую от него — тревога, сомнение, стыд. Всё это клубилось внутри мужчины плотным узлом, который с каждым годом затягивался всё туже.

— Чай? — предложила она, указывая на поднос с чайником и чашками.

— Нет, спасибо, — ответил Игнатий.

Голос был ровным, но Анфиса чувствовала напряжение под этой внешней твёрдостью. Она налила себе чай, делая паузу, давая ему время освоиться. Георгий Светов, маг-целитель, научил её этому — не торопиться, дать человеку почувствовать себя в безопасности.

— Вы знаете, зачем я вас пригласила? — спросила менталистка, когда тишина стала слишком долгой.

— Прохор объяснил, — со вздохом кивнул боярин. — Вы должны… помочь мне подготовиться к испытанию. Вскрыть то, что мешает. Сын уговорил меня на это, и я не смог ему отказать…

— Именно, — Анфиса отпила глоток чая и поставила чашку на стол. — Только сразу договоримся: всё, что вы здесь скажете, останется со мной. И не мне вас судить или в чём-либо винить. Я просто… помогу вам разобраться в том, что вы сами от себя прячете.

Боярин молчал, глядя в окно. Девушка чувствовала, как внутри него бушует буря — страх, стыд, отчаяние. И под всем этим — глубокая, всепоглощающая вина.

— Почему вы раньше не пытались пройти испытание на ранг Магистра? — мягко спросила она.

Игнатий вздохнул, переводя взгляд с окна на свои руки.

— Считал… считал, что мои шансы минимальны, — ответил он после паузы. — Слишком опасно. А если я умру или сойду с ума… кто позаботится о семье? О сыне?

— Но теперь ваш сын — князь, — заметила Анфиса. — Он не нуждается в вашей защите так, как раньше. Что изменилось?

Боярин сжал руки в кулаки. Волна эмоций хлынула на неё — стыд, боль, отчаяние. Она вздрогнула, но не отступила, принимая этот поток на себя.

— Я не смог спасти его, — прохрипел Игнатий. — Когда его приговорили к смерти… я ничего не смог сделать. Потратил все деньги, заложил имение, умолял, но это не помогло. Мой сын умер на той виселице.

Менталистка молча ждала. Она чувствовала, что это лишь верхушка айсберга. Под этими словами скрывалось нечто гораздо более глубокое и болезненное.

— Род Платоновых разорился при мне, — продолжал боярин, не поднимая глаз. — Мой дед был великим магом. Отец поддерживал честь рода. А я… я не смог сохранить то, что они создали. Усадьба заложена, связи потеряны, репутация разрушена. Всё, что я построил своими руками, оказалось песком.

— И теперь ваш сын делает то, что вы никогда не смогли бы, — тихо добавила Анфиса.

Игнатий вздрогнул, словно она ударила его. Волна стыда накрыла её с такой силой, что на мгновение девушка не смогла дышать. Она сжала подлокотники кресла, заставляя себя не отстраниться от его эмоций.

— Да, — выдохнул боярин. — Сначала воевода в забытой богом деревне. Потом маркграф. Затем князь. Он собрал вокруг себя людей, создал армию, построил с нуля острог, завоевал княжество и престол… Всё то, на что у меня не хватило ни сил, ни воли, ни таланта.

— Вы им гордитесь, — сказала Анфиса. Это не был вопрос.

— Да, — Игнатий поднял глаза, в них блестели слёзы. — Безмерно горжусь. Но…

Он замолчал, и менталистка почувствовала, как узел в его груди стягивается ещё туже. Вот оно — истинное ядро его боли.

— Но это не мой сын, — прошептал боярин. — Тот Прохор, которого я воспитывал… он был добрым, но слабым мальчиком. Его интересовали пирушки, девушки, вино. Он мечтал о славе, но не хотел трудиться ради неё. Тот Прохор просадил бы всё наследство на азартные игры и попытки впечатлить своих недалёких дружков. Он никогда, никогда не стал бы тем, кем стал этот… человек.

Слёзы покатились по его щекам. Анфиса чувствовала, как внутри него рвётся что-то жизненно важное.

— Смерть меняет людей, — продолжал Игнатий срывающимся голосом. — Я говорил себе это каждый день. Он прошёл через петлю, почувствовал, как уходит жизнь. Конечно, он изменился. Конечно, он стал другим. Но… но иногда я смотрю на него и не узнаю своего сына. Манеры, взгляд, решимость — всё это не от меня. Иногда мне кажется, что в его теле кто-то другой. Кто-то куда более древний и опытный…

Он закрыл лицо руками.

— И самое ужасное… самое страшное… — голос боярина дрогнул. — Мне больше нравится тот, кто занял место моего сына. Этот человек воплощает честь, доблесть, готовность брать ответственность. Он ведёт людей к высшей цели. Всё то, чего не было у моего мальчика. И я… я чудовище. Какой отец предпочитает чужого человека собственному ребёнку?

Игнатий отвернулся, прикрывая лицо рукой, но плечи выдавали — он плачет. Анфиса встала, подошла к нему и положила руку ему на плечо. Волна его боли захлестнула её, но она не отстранилась. Вместо этого она начала медленно, осторожно распутывать узел его эмоций.

— Игнатий Михайлович, — сказала она мягко, — посмотрите на меня.

Боярин поднял заплаканные глаза.

— Вы не чудовище, — Анфиса посмотрела ему в глаза. — Вы любите сына. И человек перед вами — это он. Просто другой. Люди меняются, Игнатий Михайлович. Особенно после того, что он пережил.

— Но…

— Слушайте меня, — перебила она, усиливая нажим руки на его плече. — Тот мальчик, которого вы воспитывали, не исчез. Он просто вырос. Столкнулся с ужасом смерти и решил стать лучше. Сильнее. Достойнее. А вы… вы дали ему фундамент. Ваша любовь, ваша забота, ваша готовность пожертвовать всем ради него — именно это позволило ему выжить и стать тем, кто он есть.

— Но я не узнаю его, — прошептал Игнатий.

— Потому что смотрите на него глазами прошлого, — ответила Анфиса. — Вы сравниваете его с мальчиком, каким он был. Но люди растут. И ваш сын изменился, потому что мир потребовал от него этого. Но его любовь к вам, его благодарность — всё это настоящее.

Она опустилась на колени перед ним, глядя снизу вверх.

— Вы не предали своего сына, Игнатий Михайлович. Вы им гордитесь. И это правильно. Потому что он стал тем, кем стал, благодаря вам.

Боярин молчал, глядя на неё. Менталистка чувствовала, как узел в его груди начинает ослабевать. Не полностью — это потребует времени. Но первые нити уже распутаны.

— Когда вы пойдёте на испытание, — продолжила она, — вы встретитесь с этим страхом снова. С этим стыдом. И вам нужно будет сказать себе: я хороший отец. Мой сын жив. Он изменился, но он мой. И я горжусь им не потому, что предал память о прежнем мальчике, а потому, что вижу, каким сильным он стал.

Игнатий медленно кивнул. Слёзы всё ещё текли по его щекам, но дыхание стало ровнее.

— Спасибо, — прохрипел он. — Я… мне нужно время, чтобы это переварить.

— Возьмите столько, сколько нужно, — улыбнулась девушка. — Но знайте: вы готовы к испытанию. Может, не сегодня. Но скоро.