Мой бывший пациент (СИ) - Владимирова Анна

— Вот как?

— Да, — вздохнула я. — И я беременна.

— О, это… — Карп Алексеевич растерянно улыбнулся, — очень неожиданное побочное действие…

Я шмыгнула носом, улыбаясь. И тут же спохватилась.

— И, вот, — потянулась к сумке и вытащила из него контейнер, — мое сердце.

Профессор покачал головой, глядя не контейнер на столе.

— То есть, отдача прилетела полностью тебе, — резюмировал он, переводя на меня взгляд.

— Да, — кивнула я. — Фактически. Но, думаю, использовать результаты моего случая будет невозможно.

— Почему ты так считаешь?

— Потому что слишком много чувств с реципиентом. Я была уверена, что ударит его. Даже сердце ему искала запасное на всякий случай, когда действие ЭЭМ закончится… Но потом почувствовала, что это будет не он. Что я не хочу, чтобы ударило его, понимаете? А потом, в него же стреляли. Если бы стреляли в меня, удар мог принять он. Такие переменные сложно восстановить в другом случае…

— Значит, думаешь, чувства играют роль.

— Они всегда играют роль. Вы же знаете.

— Ты тоже знала, когда использовала эту экспериментальную формулу. Ты рисковала сознательно, потому что не могла по-другому…

Я кивнула. Только профессор думал, что я спасаю любимого мужчину, а я спасала ненавистного, который потом стал самым дорогим.

— Все еще сложнее, — подняла я на него взгляд и вздохнула.

Когда я объяснила профессору все, опустив свою причастность к покушению на Стаса, за окном начало темнеть и снова пошел снег.

— Запутанная история, — заметил он осторожно. — Но, думаю, ты согласишься — эту ЭЭМ в первоначальном виде вряд ли было возможно рекомендовать для использования в широкой практике.

Я кивнула. Влюбленные в коллег хирурги с чувством вины редко встречаются в операционной. Да и не каждый окажется таким идиотом, чтобы рисковать своей жизнью.

— Да, эта ЭЭМ абсолютно бесполезна для использования. Я это установила.

— Не совсем так. Манипуляции можно дорабатывать, дозировать в конце концов. А вероятность того, что у больного окажется любящий партнер, довольно велика…

— Сложно будет рассчитать вот так внезапно…

— Рассчитать и взять согласие заранее, — улыбнулся Карп Алексеевич. — Ив, это может быть большим шагом вперед — возможностью для ослабленных пациентов получить шанс на реабилитацию. Ведь если откинуть все эмоциональные факторы, ты вытащила реципиента с того света дважды. И совершенно логично, что твое сердце не выдержало. Но не все пациенты в такой связи будут вынуждены рисковать своей жизнью…

Я вздохнула. Меня это все сейчас интересовало в последнюю очередь, но ведь я приехала ставить точку…

— Тебе стоит продолжить работу с этим открытием. — Он вздохнул. — Но решать тебе. Чаю?

— Да, — судорожно кивнула я.

Пока мы направлялись в каморку профессора, мой мобильный вдруг пиликнул, принимая сообщение от незнакомого абонента. И я замерла посреди коридора, открыв текст послания:

«Ива Всеславовна, вам предписано явиться завтра на допрос по делу о покушении на жизнь Станислава Андреевича Князева». К сообщению прилагалась ссылка на официальный документ, время встречи и адрес — главное отделение прокуратуры…

Глава 13

Я не спала всю ночь.

Думала позвонить Горькому, но решила, что сначала разберусь, чего от меня хотят. Может, просто поговорят и отпустят, а я буду его дергать. Если возникнут проблемы, тогда и позвоню. Только тот факт, что никого из больницы пока не вызывали, настораживал. Да и это же дело Горького. Он бы меня не привлек без предупреждения.

Ладно. Разберусь. Я взрослая девочка.

Интересно, знает ли Стас, что меня вызывают?

Пистолет лежал передо мной на столе, поблескивая боками в тусклом свете фонарей. Если будет обыск… да к черту!

Как же я устала.

С этими мыслями я просидела до утра, дождалась назначенного времени и вызвала такси. Мокрые улицы были залиты солнцем, снег таял сахарной ватой и бежал блестящими дорожками по черному асфальту, сдаваясь капризам погоды. Хотелось жить. Но какая-то больная струна надрывно звенела в душе на ноте отчаяния, и я кусала губы, паникуя все больше. Сердце мерно набирало обороты в груди. Не так, как раньше. Как-то по-мужски, что ли — задумчиво, неспешно.

Когда такси остановилось перед зданием прокуратуры, я еле заставила себя вылезти. Во рту пересохло, в груди все сжалось от страха, а здравые мысли вылетели из головы. Эти серые мрачные стены не обещали, что все будет хорошо. Наоборот, гарантировали опустошение.

На пропускном пункте меня равнодушно осмотрели, вернули документы и принялись куда-то звонить. Зря я не связалась с Горьким. Но когда потянулась к мобильнику, меня окликнули:

— Ива Всеславовна, пройдемте.

Оказалось, за мной прислали конвой, и в сопровождении двоих охранников я направилась бесконечными тусклыми коридорами.

— Скажите, я могу позвонить? — поинтересовалась я в лифте.

— Уже нет, — спокойно ответили мне и кивнули на выход. — Тут нет связи. Но не переживайте, если будет нужно, вам позволят сделать звонок.

Ладони взмокли. Этаж, на котором меня вывели, показался вообще каким-то подземельем. Мрачно, тихо, ни души.

— Меня что, уже в камеру ведут? — дрожавшим голосом поинтересовалась я.

— Нет, — усмехнулся охранник. — Тут у нас допросные…

— А кто меня будет допрашивать?

— Не обладаем такой информацией.

Меня провели в небольшую комнату без окон, со столом и парой стульев. Мужчины учтиво предложили располагаться и чай с кофе, но я отказалась. Когда меня оставили одну, накатила паника. Я принялась расхаживать туда-сюда вдоль стенки, глядя себе под ноги. Только вскоре от этого закружилась голова, и я уселась на стул. Черт, хоть бы меня тут не бросили на неопределенное время… Что-то я переоценила свои возможности.

Когда двери открылись, мне уже было все равно, кто там. И даже то, что зашел сам Князев, меня уже не особо впечатлило. Я была зла и испугана настолько, что хотелось выстрелить в него снова.

— Где ты шляешься? — процедила я, судорожно вздохнув.

Он сузил на мне глаза и удивленно вздернул брови, проходя к стулу.

— А ты соскучилась?

Сволочь. Выглядел умопомрачительно, будто и не хоронил отца и не воспитывал свору приемных детей все это время — в костюме с иголочки, аккуратно стриженный так, что пальцы ему в волосы уже не запустить, и с короткой щетиной, как я люблю. А еще — с темным блестящим взглядом и бешеной искрой в глубине глаз.

— Что тебе от меня нужно? — сдавленно потребовала я, чувствуя, как тошнота подступает к горлу.

— Много всего. — Князев уселся напротив и сложил руки поверх стола. — Узнать, как ты, к примеру.

— Перед тем, как посадить за попытку убийства? Хорошо все у меня. Дела сдала, все равно я их вести не могу, так что я готова.

— Отлично, — мрачно констатировал он, не спуская с меня темного взгляда. — Это очень кстати, что ты сдала дела. Меньше проблем.

— Еще бы. Так что тебе рассказать?

— Можешь импровизировать. Может, что-то накопилось?

— Накопилось, — кивнула я и едва не икнула. — И я вот-вот все это выдам…

— Ладно. Тогда сначала выдам я, — выпрямился он и полез в карман. А потом вдруг протянул вперед ладонь с квадратным футляром. — Ты выйдешь за меня?

Я впала в ступор, тяжело дыша и глядя то на Князева, то на футляр в его ладони.

— Что? — выдохнула, наконец. — Ты шутишь?

— Я часто шутил за все то время, что ты меня знаешь? — усмехнулся он. — Я говорю, выходи за меня, Ива.

Я медленно моргнула.

— То есть ты вызвал меня сюда на допрос, всю душу мне вытряс…

— Я тебя еще не тряс.

— … запер тут, заставил нервничать…

— Ты заставила меня пережить клиническую смерть, но я же ничего не говорю, — медленно расплывался он в оскале. — Ты мне должна новую жизнь, Ива. Счастливую, семейную, спокойную жизнь.

— То есть это все — твоя месть?

— Чтобы тебе запомнился момент, — улыбнулся он хищно и открыл коробочку.