Куда приводят коты (СИ) - Фомин Олег Геннадьевич

Что там, в сумраке?

Ах, да…

Совсем забыл о розовой кошке в джинсовой курточке. Черри по-прежнему спит. Но как она связана с этим стуком?

Карри вернулась на подушку, ладонь легла мне на плечо.

– Когда Черри спит крепко и видит сны, вокруг всегда такой звук, – объясняет она, – будто где-то рядом мчится поезд. Это у нее вместо мурлыканья. Черри почти всю жизнь прожила на железной дороге. Вокзалы, рельсы, поезда… Это ее даймены.

Атмосфера смешала в себе идеальные пропорции мистики и домашнего уюта. Гигантские каменно-песчаные руины в стиле Древнего Египта, мрак ночи (пусть и искусственной), чарующей красоты живой маяк в виде кошки, а теперь еще и железнодорожная колыбельная… Так хорошо, даже пить больше не хочется. Я отставил кубок.

Постепенно компания разделилась на компашки. Книжка с Пасьянсом играют в карты, Раунд переманил к себе всех служанок Фараона вместе с амфорой и блюдом, томно нашептывает им строки далеко не детского содержания. Хозяин призрачных кошек, впрочем, не возражает, ему не до того – воркует с Лампой. А мы с Карри в обнимку, лоб ко лбу, мои пальцы теребят ее локоны, водят по щекам…

Хочется остановить время. Пусть эта вечеринка длится вечно, застынет, как насекомое в капельке смолы. Пусть мир живет дальше, без нас, пусть пройдут тысячи лет. Лишь бы этот дивный сон не заканчивался.

– Какие милые у вас тут потемки, ребята! Прямо как в моем логове…

Голос вытянул из блаженного помутнения.

А когда я его узнал – протрезвел. Сквозь мозг пронеслась эскадрилья матерных слов.

На край сцены запрыгнули четверо. Все – сфинксы. Трое позади четвертого. Даже в человеческом облике я едва удержался от желания зарычать.

– Только тебя, сволочь, не хватало, – процедил сквозь зубы.

Того, кто возглавляет лысую банду, не узнать трудно. Темный плащ, воротник, круглые черные очки… Их чуть опустили, взяв за дужку, когти передней лапы.

Леон оглядел нас исподлобья. В улыбке блеснул клык.

– Не возражаете против нашего общества?

Глава 18. Стайная философия

– Возражаю, – ответил я.

– Оу…

Лапа, что придерживала очки, тут же переместилась на грудь, Леон издевательски переборщил с виноватым выражением морды, в черных линзах возникла пара кривых отражений меня.

– Кажется, в прошлый раз мы расстались не совсем по-дружески, каюсь! Я не проявил должного гостеприимства. Да и мои подопечные…

Качнул головой на троицу позади себя.

– …были не достаточно вежливы, надо признать. Социальное происхождение из низов дает о себе знать. Но, увы, они не выбирали, у каких родителей появиться на свет. Тем не менее, от их лица и от себя лично приношу глубочайшие извинения!

С лапой на груди и улыбкой, будто пойманной мышью, в челюстях Леон исполнил в мою сторону легкий поклон. А вот его сфинксы раскаяние не излучают. Даже фальшивое. Хвосты дергаются, три пары глаз косятся на меня, как уличная шпана на первоклашку.

– Узнаешь моих ребят, Риф?

Не могу сказать, что я именно узнал. Но сразу понял, о ком он. Когда трое держат тебя, пытают и смеются, уверенные в своей безнаказанности, забыть такое получится вряд ли. Даже если произошло с кем-то другим, как под мостом, где мажоры издевались над кошкой. Даже будучи свидетелем, я не смог остаться равнодушным.

А уж когда подобное случилось со мной, на крыше…

– Я только что водил их к Сехмет, – продолжает Леон, – но даже ей не удалось исправить то, что ты с ними сделал. Хлыст как огурчик, у него была только рана, а вот Сабрина и Мерлин… Видишь ли, ускорять заживление ран Сехмет может, а вот поворачивать вспять неизлечимые болезни – не в ее власти. Такое можно провернуть разве что на втором слое перемира, куда вхожа твоя рыжая подружка… Кстати, привет, Карри!

– И тебе не хворать, Леон, – ответила Карри. Сдержанно, но без враждебности.

– Сабрину мучает псориаз, у Мерлина в голове опухоль, – продолжает лидер сфинксов, – и по твоей милости, Риф, их недуги развились до крайней стадии. Сабрине лучше не превращаться в человека. Зуд такой, что кожу содрать хочется. Даже сейчас лапы трет до крови. Ну, а Мерлину вообще жить осталось… всего ничего.

Мой язык зашевелился, пропитывая каждое слово ядом:

– Они не слишком расстроятся, если я не стану делать вид, что сочувствую?

Леон деликатно засмеялся.

– Ох, Риф, какой ты злопамятный… Ну, пошутили детки, только и всего… А ты их сразу приговорил. Одну к пыткам, второго к смерти.

– А это у меня тоже… юмор такой!

Я не сразу понял, что разговариваю уже в кошачьем облике. Когда успел превратиться, даже не заметил. Но уши инстинктивно прижались к голове, хвост заплясал, как взбешенная змея, а тело напружинилось. Наверное, подступающая звериная злость вернула меня в облик зверя. Да и привык, честно говоря, быть котом. Разве что в амурных делах по старинке тянет на дамочек, а не на кошек. Остальное проще делать на четырех лапах. В том числе – драться.

– Так это ты, урод! – воскликнул один из сфинксов Леона.

Включились и двое других:

– Песец тебе, бурый!

– Я из-за тебя чуть лап не лишилась!

Ах, ну да, они же не знакомы с моей человеческой формой. Потому узнали только сейчас. Впрочем, я бы тоже их не узнал в облике сфинксов без подсказки Леона. Тем более, в этом псевдоночном сумраке. Свет и тьма, наколдованные Лампой, скрывают мелкие детали, по которым я мог бы отличить сфинксов друг от друга, сейчас они для меня, как китайцы, на одно лицо. Вернее, морду. Различаются лишь по голосам.

Леон ласково осадил своих:

– Полегче, ребятки! Мы в Бальзамире.

Затем повернул морду ко мне.

– И ты тоже, парень, держи себя в лапах. Желание помахать когтями здесь пресекается раз и навсегда. Уверен, за нами уже следит кто-нибудь из стражей, они нюхом чуют, когда в Бальзамире назревает конфликт. А я сюда пришел не бузить. Конечно, я далеко не славный малый, многие меня недолюбливают и, надо признать, на то есть причины… Но я не беспредельщик, как Блика. Я чту закон Бальзамиры. В противном случае стражи давно бы меня отсюда вышвырнули. Пока мы здесь, за свою драгоценную шкурку можешь не переживать. Кусаться не буду.

– Тогда какого черта тебе надо?

В моем тоне все еще шипы. Сахарные интонации этого лицемера не способны усыпить бдительность. Слишком уж хорошо врезались в память беспомощность и обреченность, которые я испытал, когда был его пленником.

– Просто мимо пробегал, – отвечает Леон невинно, – решил поздороваться с приятелями. А ты до сих пор не даешь это сделать… Фараон, Лампа, мое почтение!

Махнул лапой в сторону бассейна.

– Эх, думал, подеретесь, – спокойно говорит Фараон с шезлонга, – мы с Лампой уже начали делать ставки.

– И на кого ставили? – спросил Леон с веселым любопытством.

– Пусть останется тайной, – отвечает Лампа, – не будем обижать кое-кого из присутствующих.

– Леон не из обидчивых, – парирую тут же, – можете с ним не церемониться.

Меня задорно поддержала Книжка:

– Вот так этих хамов!

Впрочем, сказала это, не отвлекаясь от карточной игры, которую они с Пасьянсом ведут в человеческих обличиях, скрестив ноги по-турецки на золотых подушках.

– А парень не промах, – похвалил меня Леон, ничуть не смутившись.

Вмешался самый музыкальный из нашей компании:

– Леон, Леон,

Мы в Бальзамире,

Ты только словами здесь можешь напасть.

Леон, Леон,

Ты хоть и не киллер,

Но будь так любезен – завали свою пасть!

Речитатив Раунда – как бальзам на душу. Хоть кто-то здесь ненавидит эту слащавую котопародию на Морфеуса так же сильно, как я. Или почти так же. Ублажающий мохнатого рэпера гарем из трех призрачных кошек поддержал своего новоиспеченного кумира нежным мяуканьем и взглядами, полными обожания.

– А, это ты, Раунд, – отозвался Леон невозмутимо, но с пренебрежением, – не узнал, богатым будешь… Хотя и так не бедствуешь, насколько помню. Все дуешься за тот случай в баре? Да, мои ребятки погорячились, это они могут… Я ведь извинился. Впрочем, дуйся, кто тебе запретит…