Император Пограничья 14 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Карташова повернулась к нему.

— Экспертиза тела князя Веретинского была проведена повторно комиссией из трёх независимых патологоанатомов. Все трое подтвердили наличие колотой раны и частиц аркалия. Их заключение приобщено к делу. Вы не успели ознакомиться?..

Елисеев мотнул головой и упал на стул. Сабуров по-прежнему сидел неподвижно, уставившись в стол перед собой.

Иволгин вызвал следующего свидетеля.

— Трофимов Владимир Сергеевич, специалист по особым поручениям князя Оболенского, Сергиев Посад.

Вошёл хорошо знакомый мне представительный мужчина лет тридцати в хорошо сидящем строгом синем костюме. Выправка, уверенные движения, спокойный профессиональный взгляд. Он встал у трибуны, положил перед собой папку с документами и кивнул судьям.

— Господин Трофимов, расскажите суду о результатах расследования диверсии в Сергиевом Посаде, — попросила прокурор.

— По поручению Его Светлости князя Оболенского Матвея Филатовича я передаю официальные результаты расследования, проведённого службами безопасности Сергиева Посада, — ровно произнёс Трофимов, открывая папку. — В ходе следствия была выявлена агентурная сеть, действовавшая по приказам Владимирского княжества. Генерал армии Карагин получал крупные денежные суммы от агента Владимира — полковника Рубцова. Рубцов организовал взрыв склада боеприпасов, что привело к обрушению участка крепостной стены во время Гона Бездушных. Целью диверсии было впустить Бездушных в город и спровоцировать массовую гибель мирных жителей. Князь Оболенский лично гарантирует достоверность представленных материалов и готов подтвердить это официальным письмом в адрес суда.

— Суд благодарит вас, — кивнул Иволгин. — Вызывается Федосеев Пётр Николаевич.

В зал вошёл полноватый мужчина лет сорока пяти с мягкими чертами лица и пухлыми пальцами. Когда-то он кланялся Сабурову при каждой встрече. Сейчас прошёл мимо, даже не взглянув. Самая опасная разновидность предателя — тот, кого долго унижали.

— Свидетель, вы занимали должность личного секретаря обвиняемого? — спросила Зотова.

— Да, — уверенно ответил Федосеев. — Я вёл документооборот графа Сабурова с момента его назначения церемониймейстером и продолжал работать после… после того, как он стал князем.

— Расскажите суду, что вы наблюдали после смерти князя Веретинского.

Федосеев сглотнул и заговорил быстро, словно боялся, что не успеет выговориться:

— На следующий день после гибели князя граф Сабуров приказал мне принести все документы, касающиеся переписки Веретинского с разведкой за последние полгода. Я принёс три папки из архива. Он лично просмотрел их и отобрал около двадцати документов. Затем… затем сжёг их в камине своего кабинета. Он уничтожил часть документов, связывающих Владимир с диверсией. Я видел текст в одном из донесений разведки в адрес покойного князя — там упоминался генерал Карагин и его роль в качестве агента.

— Вы уверены в этом?

— Абсолютно. Я выносил огарки документов для дальнейшего уничтожения.

Карташова кивнула:

— Что ещё вы можете сообщить?

— Через три дня после этого граф… князь Сабуров вызвал меня и продиктовал приказ. — Федосеев достал из кармана сложенный лист. — Я сохранил черновик. Там было сказано: «Полковник Рубцов Анатолий Сергеевич объявляется особо опасным преступником. При обнаружении подлежит немедленной ликвидации. Захват живым нежелателен». Я переписал приказ набело, князь подписал его и отправил через курьера начальнику Сыскного приказа.

Зал зашумел. Сабуров сидел, стиснув зубы.

— Почему вы сохранили черновик? — спросила судья.

Федосеев наконец поднял глаза:

— Я понял, что служу убийце. Я испугался. Подумал, что если он хочет убрать нашего собственного полковника, то однажды может убрать и меня. Я спрятал черновик как… как страховку. На случай, если придётся доказывать свою непричастность.

Елисеев снова вскочил.

— Где доказательства этих обвинений? Документы? Приказы?

Прокурор невозмутимо парировала:

— Часть документов была изъята при обыске кабинета обвиняемого после его ареста. Также имеются показания свидетелей, в том числе самого Рубцова, который согласился дать показания в обмен на смягчение приговора.

Иволгин жестом попросил ввести следующего свидетеля. В зал под конвоем ввели худого мужчину средних лет в тюремной робе. Рубцов выглядел скверно — синяк на пол лица, щетина, сутулая спина. Он встал у трибуны и заговорил, бегая глазками:

— Полковник Рубцов Анатолий Сергеевич. Работал по приказам князя Веретинского — задачи и деньги шли через защищённый канал. После того как операция была раскрыта силами Сергиева Посада, а сам князь погиб, я вернулся во Владимир докладывать вышестоящему командованию. Сабуров решил замести следы — отдал приказ меня убрать. Три дня его люди прочёсывали город. Еле ушёл. На днях я был схвачен агентами Его Светлости князя Платонова.

Зал снова зашумел. Кто-то из купцов выкрикнул проклятие. Офицеры в форме сидели с каменными лицами — многие из них понимали размер бесчестья, учинённого Веретинским.

Елисеев попытался ещё раз:

— Свидетель является преступником! Его показания куплены обещанием смягчения приговора!

Карташова холодно посмотрела на адвоката.

— Показания Рубцова подтверждены документами обвиняемого, а также записями допроса Карагина, переданными князем Оболенским. Всё приобщено к делу.

Следующими выступили жители Сергиева Посада. Пожилая женщина в чёрном платье рассказывала дрожащим голосом, как Бездушные ворвались в её квартал через пролом в стене, как она видела, как твари высасывали жизнь из соседей. Мужчина лет тридцати с длинным шрамом через лицо описывал, как сражался с Трухляками на баррикаде, пока не подоспела помощь. Молодая мать всхлипывала, вспоминая, как пряталась в подвале, слушая крики умирающих наверху.

Я слушал и чувствовал, как в груди разгорается холодная ярость. Веретинский заочно приговорил всех этих людей к смерти в угоду своему безумию, а Сабуров пытался скрыть преступления своего предшественника. Десятки оборванных жизней — просто помеха на пути к власти.

Иволгин объявил перерыв на десять минут. Зрители потянулись к выходу, обсуждая услышанное. Я остался сидеть за столом, глядя на Михаила Фёдоровича. Узурпатор не двигался. Даже не пытался пить воду, которую принёс ему конвоир.

После перерыва зал снова заполнился. Карташова вызвала следующего свидетеля.

— Акинфеев Илья Петрович, бывший советник обвиняемого.

Седой мужчина с острым взглядом прошёл к трибуне. Он получил помилование в обмен на полное сотрудничество со следствием. Теперь он расплачивался за этот шанс.

— Господин Акинфеев, расскажите о сотрудничестве обвиняемого с наркокартелем Хасана Волкодава, — попросила Зотова.

Советник кивнул и начал говорить размеренно, чётко:

— Я присутствовал при разговоре Сабурова с представитель Хасана Волкодава — Карим Мустафин по прозвищу «Скорпион». Он предложил устранить маркграфа Платонова за двести пятьдесят тысяч рублей. План заключался в похищении двоюродного брата маркграфа — журналиста Святослава Волкова — и заманивании Платонова в Астрахань на обмен. Там его должны были убить.

— И что ответил обвиняемый?

— Князь Сабуров… — Акинфеев запнулся, потом продолжил тверже, — … предложил усовершенствовать план. Он хотел устроить «несчастный случай» со взрывом баржи, начинённой хлором и аммиаком. Идея была в том, чтобы срежиссировать ситуацию так, будто Прохор Игнатьевич, защищаясь, использовал магию, которая привела бы к гибели сотен мирных жителей Астрахани. Это навсегда заклеймило бы Его Светлость как террориста.

Зал замер. Даже шёпота не было. Только тяжёлое, давящее молчание.

— Кто должен был поставить химикаты для теракта? — продолжила прокурор.

— Сабуров инсценировал кражи с военных складов. Он лично согласовал этот пункт с Мустафиным.

Елисеев не вставал. Он сидел, уставившись в свои записи, и не поднимал головы. Защищать это было невозможно.