Император Пограничья 14 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Иволгин вызвал последнюю группу свидетелей — по обвинению в развязывании войны. Снова выступил Акинфеев, описывая, как Демидов и Яковлев подкупили Сабурова, как тот отдавал приказы о мобилизации, как собирал боярское ополчение и когда это не получилось пошёл на сговор с покойным Климентом Воронцовым, как приказал наёмникам жечь деревни с мирными жителями, ушедшими под мою власть.

Затем дали слово пленным владимирской армии, уже освобождённым после капитуляции.

Капитан Дебольский, худой мужчина с перевязанной рукой, рассказывал, как их вели в бой против укреплённого форта без должной подготовки. Как погибали товарищи под огнём автоматов и заклинаниями магов. Как отступали, оставляя раненых.

Боярин Селиверстов вспоминал последнюю атаку, когда покойный генерал Хлястин бросил резервы в наступление, хотя исход битвы уже был предрешён. Сотни людей погибли за несколько часов.

Елисеев всё так же молчал. Сабуров всё так же сидел, уставившись в стол.

Иволгин постучал молотком.

— Выступления свидетелей завершены. Слово предоставляется стороне защиты.

Елисеев медленно поднялся. Посмотрел на Сабурова. На судей. На меня. Провёл дрожащей рукой по лицу. И тихо произнёс:

— Защита не имеет возражений по фактам, изложенным обвинением.

Зал выдохнул.

Сабуров резко вскочил с места, опрокинув стул.

— Что⁈ — в его голосе прорезалась ярость, которую он сдерживал весь процесс. — Вы даже не будете пытаться меня защищать⁈

Елисеев побледнел, но не отступил:

— Господин Сабуров, факты неопровержимы. Документы, свидетели, экспертизы — всё говорит против вас. Любая попытка опровергнуть эти обвинения будет выглядеть как издевательство над…

— Вы обязаны меня защищать! — Сабуров схватился за край стола. — Это ваш долг! Ваша работа!

— Я защищаю вас, насколько это возможно, — ровно ответил адвокат. — Но не стану лгать суду и позорить себя безосновательными возражениями. Обвинение подготовлено безупречно. Я могу лишь просить суд учесть…

— Просить⁈ — Сабуров дёрнулся вперёд, но конвоиры схватили его за плечи. — Вы сдаёте меня! Предаёте!

Иволгин постучал молотком:

— Обвиняемый, успокойтесь, или вас удалят из зала!

Узурпатор тяжело дышал, глядя на адвоката с ненавистью. Затем медленно опустился обратно на место. Конвоиры поставили упавший стул.

Елисеев продолжил тише:

— Защита может лишь указать на… на тяжёлые обстоятельства, в которых находился мой подзащитный. Князь Веретинский был безумен и представлял угрозу для княжества. Возможно, убийство было… актом отчаяния. Попыткой спасти Владимир от полного краха.

— Это не оправдание убийству, — холодно отозвалась Карташова.

— Я и не пытаюсь оправдать, — устало ответил адвокат. — Просто прошу суд это учесть при вынесении приговора.

Он сел. Сабуров сидел, стиснув зубы, глядя перед собой невидящим взглядом.

Иволгин постучал молотком.

— Перед вынесением приговора обвиняемому предоставляется последнее слово.

Сабуров медленно поднялся. Его руки дрожали, когда он схватился за край стола. Зал затих в ожидании.

— Я… — начал узурпатор и запнулся, облизнул потрескавшиеся губы. — Я не хотел, чтобы всё обернулось так. Меня загнали в угол. Понимаете? Загнали!

Голос его окреп, наполнился отчаянием.

— Князь Веретинский сошёл с ума! Он собирался уничтожить весь Сергиев Посад, отдать его на съедение Бездушным! Я остановил его! Спас тысячи жизней! Это же должно что-то значить⁈

Кто-то в зале фыркнул. Сабуров дёрнулся в ту сторону, но продолжил:

— Диверсию в Сергиевом Посаде приказал Веретинский, не я! Я просто… я просто пытался замести следы. Потому что если бы правда вышла наружу, Владимир стал бы изгоем! Нас бы растерзали! Я защищал княжество!

— Ты защищал свою шкуру, — громко произнёс кто-то из офицеров в форме.

Зал зашумел одобрительно. Иволгин постучал молотком, но шум не утих сразу.

— Демидов и Яковлев! — выкрикнул Сабуров, и в голосе его прорезалась истерика. — Они давили на меня! Он заставил развязать войну против Угрюма! Шантажировали! У меня не было выбора!

Я сидел неподвижно, наблюдая за его попытками переложить вину. Типичное поведение крысы, загнанной в угол. Всегда найдётся кто-то другой. Веретинский. Воронцов. Демидов. Обстоятельства. Судьба. Кто угодно, только не он сам.

— А с Волкодавом… — узурпатор задохнулся, — … это была попытка остановить угрозу! Платонов становился слишком опасным! Он подрывал стабильность всего региона! Кто-то должен был его остановить!

— Взорвав баржу с химикатами в мирном городе? — холодно спросила Карташова.

— Это был… это был крайний случай! Меня вынудили!

Зал взорвался свистом и криками. Купцы в средних рядах освистывали узурпатора. Офицеры выкрикивали проклятия. Женщина в чёрном платке швырнула в него скомканным платком, который упал у подножия скамьи подсудимых.

— Тишина! — Иволгин колотил молотком. — Тишина в зале!

Но Сабуров уже не слушал. Он развернулся ко мне, и в глазах его полыхнуло безумие.

— Ты! — закричал он, тыча в меня пальцем. — Всё из-за тебя! Если бы ты сдох на том эшафоте восемь месяцев назад, ничего этого не случилось бы! Владимир был бы в порядке! Веретинский успокоился бы! Всё было бы хорошо!

Я встретил его взгляд спокойно. Никаких эмоций. Просто фиксация факта: человек сломался окончательно. Он сидел, тяжело дыша, уставившись в пол.

Я поднялся. Зал мгновенно затих.

— Граф Михаил Фёдорович Сабуров, — произнёс я, и голос мой прозвучал ровно, без эмоций. — Суд признал вас виновным по всем пунктам обвинения. Убийство правителя. Сокрытие преступлений против человечества. Сотрудничество с преступными группировками. Организация массового убийства мирных жителей. Развязывание войны против союзного княжества.

Я сделал паузу, глядя на сломленного человека перед собой.

— Приговариваю вас к смертной казни через повешение. Приговор будет приведён в исполнение завтра на рассвете на городской площади. Да смилостивится над вашей душой Господь.

Иволгин постучал молотком.

— Суд закончен.

Рассвет окрасил небо над Владимиром в холодные оттенки серого и розового. Я стоял возле помоста с виселицей в окружении охраны, оглядываясь по сторонам. Та самая площадь, где восемь месяцев назад я стоял на эшафоте с петлёй на шее, слушая, как Михаил Сабуров зачитывает приговор.

Колесо истории сделало полный оборот.

Церемониймейстер, ставший князем через предательство, заканчивал там же, где я заново начал свой путь к власти в чужом для меня времени. Ирония судьбы была настолько очевидной, что я почти улыбнулся. Почти.

Площадь заполнили люди. Тысячи владимирцев пришли посмотреть на казнь узурпатора. Бояре в дорогих костюмах стояли в первых рядах. За ними купцы, офицеры, простолюдины. Дети сидели на плечах отцов. Торговцы снова продавали жареные каштаны и горячий сбитень.

В центре площади возвышался эшафот. Та же конструкция из потемневшего дерева. Тот же помост, что пружинил тогда у меня под ногами. Только петля была одна, а не множество.

Сабурова вывели под конвоем. Он шёл медленно, ссутулившись. Серая тюремная роба болталась на похудевшем теле. Руки связаны за спиной. На лице — пустота.

Я вспомнил тот день. Как Сабуров стоял на этом же эшафоте, зачитывая приговоры. Как его голос звучал твёрдо и холодно. Как он смотрел на приговорённых без тени сострадания. Просто выполнял свою работу церемониймейстера, скучную, но необходимую.

Тогда я не знал, что встречу Ярославу. Что Полина станет частью моей жизни. Что Василиса окажется верным другом, а не просто деревенской девчонкой. Не знал, сколько достойных людей найду в этом прогнившем мире.

Узурпатора подвели к виселице. Палач — тот же мужчина со следами подпития на лице, что надевал петлю на мою шею, — накинул петлю на шею Сабурова.

Священник что-то тихо говорил осуждённому, держа в руках крест. Сабуров не реагировал. Просто стоял, глядя в толпу невидящим взглядом.