Император Пограничья 15 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Я смотрел на всё это с холодным удовлетворением. Не восторг, не гордость — просто понимание, что задача выполняется. Каждое решённое строительное затруднение приближало нас к цели. Вскоре должен был начаться поход на Гаврилов Посад, и мне нужна была надёжная база, куда можно вернуться с победой. Угрюм становился такой базой — защищённой, обеспеченной ресурсами, способной расти дальше.

Реформа государственного аппарата занимала львиную долю времени, но я понимал — без боеспособной армии все эти преобразования бесполезны. Весной предстоял поход на Гаврилов Посад, и я намеревался прийти туда не с толпой, а с армией.

Вторую тысячу новобранцев для Стрелецкого полка набрали за три недели. Требования были жёсткими: возраст от восемнадцати до тридцати, физическая выносливость, отсутствие судимостей, успешное прохождение собеседования. Из двух с половиной тысяч желающих отобрали тысячу. Остальных отсеяли на медицинском осмотре, беседе с одним из офицеров или после первой недели тренировок.

Тренировочный режим был выстроен по классической методике Стрельцов с небольшими обновлениями. Подъём в шесть утра, двухчасовая физическая подготовка, затем тактические занятия до обеда. После обеда — стрельбы, рукопашный бой, отработка взаимодействия в отделении. Вечером — теоретические занятия по распознаванию разных типов Бездушных, слабым точкам тварей, тактике боя в лесу и городских развалинах — были выстроены масштабные макеты. Отбой в десять. Сержант Панкратов, заместитель Огнева, гонял новобранцев без жалости. К концу первых недель пятая часть отсеялась сама — не выдержала нагрузок. Их заменили новыми.

Перевооружение шло параллельно с обучением. Старые винтовки отправили на склады как резерв, основным оружием стали автоматы, штуцеры против Стриг и пулемёты против толп Бездушных. Значительно количество стрелкового оружия я произвёл сам — мой Талант позволял создавать металлические изделия быстрее любой мастерской. Работа монотонная, скучная, но она сэкономила княжеству больше ста тысяч рублей. Деньги, которые иначе ушли бы оружейникам, пошли на закупку артиллерии.

Её для похода на Гаврилов Посад заказал в Москве. Пять полевых буксируемых орудий калибра семьдесят шесть миллиметров, лёгкие, мобильные, пять буксируемых гаубиц калибра сто двадцать два миллиметра и полтора десятка миномётов. К ним шесть тысяч боеприпасов — осколочно-фугасные и зажигательные. Суммарно отдал 246 000 рублей. Одна только доставка обошлась в 5 000 рублей — специальный конвой с охраной, потому что везли через Пограничье. Орудия прибыли к началу февраля, и я сразу распорядился начать обучение расчётов.

Учения проводили каждые две недели. Первые были катастрофой — группы, которые вполне неплохо действовали сами по себе, вместе превратились в горящий бордель. И если моя дружина и маги уже привыкли действовать сообща, то Стрельцы вставили в их колесо огромную палку. Я смотрел на этот хаос и думал: с таким войском в Гаврилов Посад идти нельзя — нас там просто сожрут.

Следующие учения прошли лучше. Я разработал чёткие схемы взаимодействия между подразделениями. Маги получили секторы ответственности, Стрельцы — огневые позиции, дружинники — задачи прикрытия. Артиллерия отрабатывала поддержку пехоты, связисты научились передавать информацию без задержек. Венедикт Аронов создавал иллюзии атакующих Бездушных — сотни Трухляков, десятки Стриг, даже имитацию Жнеца. Войска учились реагировать на разные угрозы, координировать огонь, не мешать друг другу.

К третьим учениям начали появляться результаты. Отделения Стрельцов двигались синхронно, прикрывая друг друга. Магистры и Мастера знали, когда вмешиваться, а когда дать пехоте работать самостоятельно. Артиллеристы научились оперативно корректировать огонь по сигналам наблюдателей. Дружинники перестали геройствовать и стали действовать как единое целое. Время реакции на угрозу сократилось в три раза.

Четвёртые учения провели с привлечением всех сил — полторы тысячи бойцов, сорок магов, двадцать орудий. Аронов создал иллюзию масштабной атаки с трёх направлений. Войска отразили её почти без потерь. Да, были недочёты — связисты в хаосе боя дважды перепутали позывные, один расчёт артиллерии опоздал с выходом на позицию, несколько отделений Стрельцов столпились на узком участке вместо того, чтобы распределиться по фронту. Но в целом картина радовала. Это была уже не толпа, а армия.

Боевое слаживание — процесс длительный. Недостаточно научить солдата стрелять или мага кидать огненные шары. Нужно, чтобы они действовали как части одного механизма. Чтобы пехотинец знал, что маг прикроет его фланг. Чтобы маг был уверен, что артиллерия не накроет его вместе с противником. Чтобы связист понимал, какая информация критична, а какую можно передать позже. Мы отрабатывали это снова и снова — штурм укреплений, оборону позиций, марш-броски, эвакуацию раненых, перегруппировку под атаками орды Трухляков.

К концу зимы у меня было то, что я хотел. Стрелецкий полк в две тысячи бойцов — обученных, вооружённых, способных действовать против Бездушных. Дружина Угрюма в триста человек — закалённая в боях, знающая своё дело. Гвардия в тридцать один человек — элита, усиленная Реликтами, готовая решать самые сложные задачи. Сорок боевых магов разного уровня — от Подмастерьев до Магистров, чьё количество увеличилось на шесть человек. Двадцать орудий с обученными расчётами. Система связи, логистики, медицинского обеспечения.

Это была армия, способная не просто отбиться от набега Бездушных, а идти в их логово и зачистить его. Я намеревался вернуться с победой не ради славы или трофеев, а потому что каждое уничтоженное гнездо — это сотни спасённых жизней. Деревни, которые не вымрут. Дети, которые вырастут. Простая арифметика войны.

Изначально планировали выступить в марте, но зима затянулась, дороги размокли от талых вод, и машины увязли бы в грязи уже на первых километрах. Пришлось ждать до начала апреля. Дополнительный месяц не пропал впустую — успели доучить ещё двести Стрельцов и довести слаженность до того уровня, когда отделения действовали как единый организм.

Когда дороги наконец просохли, мы выступили. Семнадцать сотен бойцов вместо пятнадцати, артиллерия, маги — колонна растянулась почти на два километра. Впереди шла разведка в виде Раисы Лихачёвой и пары гвардейцев, за ней основные силы.

До Суздаля дошли практически без проблем, лишь пару раз пришлось пострелять Трухляков, привлечённых шумом армии. А вот дальше мы ступили на неизведанную территорию. Торговые и грузовые караваны из Суздаля ездили до Иваново-Вознесенска, избегая, как чёрт ладана, старой дороги, уходящей из города на восток в Гаврилов Посад.

Этот обезлюдившей город находился в шестидесяти шести километрах от Владимира — слишком далеко, чтобы тащить все припасы с собой и возвращаться за ранеными. Требовалась цепь укреплённых точек для снабжения и эвакуации раненых. Каждый опорный пункт — это склад боеприпасов, продовольствия и медикаментов, безопасное место для перегруппировки в случае отступления.

Первым таким опорным пунктом выбрали заброшенную деревню Менчаково в пятнадцати километрах от Суздаля. Когда-то здесь жили полсотни семей, но прошлый Гон выжег это место дотла. Остались только обгорелые остовы изб, покосившаяся часовня с провалившейся крышей и кладбище с покосившимися крестами. Неплохое место для базового лагеря — есть колодец, полуразрушенные строения можно приспособить под склады, расположение позволяет контролировать дорогу. Мрачновато, но практично.

Колонна вошла в густой лес за три километра до Менчаково. Дорога сузилась, деревья подступили вплотную с обоих боков, иногда выступая на старый тракт. На ветках разлапистых елей проступил тонкий иней, хотя день выдался тёплым. Птицы замолчали — ни единого щебета, ни шороха крыльев. Даже ветер затих. Молодая листва на кустах по краям дороги выглядела вялой, будто подморозило. Цвета потускнели — зелень стала серовато-бурой, солнечный свет пробивался сквозь кроны тусклыми пятнами, тени сгустились под деревьями до почти осязаемой черноты. В воздухе повис затхлый запах, похожий на тот, что стоит в старых погребах. Рука моя, лежащая на эфесе меча, ощутила, как металл стал холоднее — словно его держали на морозе, а не на весеннем солнце.