Проклятый Лекарь. Том 5 (СИ) - Молотов Виктор

Вот оно. Идиот что-то заподозрил. Или просто ищет оправдание своим неудачам.

— И?

— Предупреждал, чтобы я держалась от тебя подальше. Говорил, что ты не тот, за кого себя выдаете. Что у вас «нечистые методы лечения». Это его слова, не мои.

— Понятно. Что еще? — хмыкнул я.

— Сказал, что собирается это доказать. Что найдет доказательства и предъявит их… куда надо. Он не уточнил куда, но по тону я поняла — что-то серьезное задумал.

Только доносчика мне и не хватало. Особенно сейчас, когда инквизиция в больнице.

— Он говорил что-то конкретное? Какие доказательства? Что именно собирается делать?

— Нет, только общие угрозы. Но еще он сказал, что предупредил Варвару. Просил ее тоже держаться от тебя подальше.

При упоминании имени Варвары Ольга заметно помрачнела, опустила глаза, начала теребить край фартука.

Ревнует. Классика. Варвара красивее и умнее. Конкуренция неравная. Но у Ольги грудь больше. Так что у каждой свои плюсы.

— Спасибо за предупреждение, Ольга. Я буду осторожнее, — кивнул я.

— Не за что. Вы спасли мне жизнь. Меньшее, что я могу — предупредить об опасности.

Она сделала шаг к лестнице, потом остановилась. Несколько секунд топталась на месте, явно собираясь с духом.

— Доктор Пирогов…

— Да?

— Можно личный вопрос? Очень личный?

О, сейчас будет признание в любви. Чувствую по напряжению в голосе.

— Спрашивай.

— Я… я понимаю, что не могу тягаться с Варварой. Она красавица, аристократка, образованная. А я простая… девушка… ничего особенного, — Ольга смутилась и опустила взгляд.

— Ольга, ты себя недооцениваешь.

— Нет, я трезво смотрю на вещи. Но… но я не могу не спросить. У меня есть хоть какой-то шанс? Хоть маленький?

Она подняла глаза и посмотрела на меня с мольбой. В этом взгляде было столько надежды и страха одновременно, что стало почти жалко.

Влюбилась. Классический перенос — спаситель становится объектом обожания. Психология жертвы. С одной стороны, это проблема — влюбленная женщина непредсказуема. С другой — потенциальный источник Живы. Благодарность плюс любовь дают мощный выброс жизненной энергии.

— Ольга, — я выбрал слова тщательно, — в жизни всегда есть шансы. Никогда не знаешь, как повернется судьба.

— То есть… есть надежда?

— Надежда есть всегда. Главное — не отчаиваться и оставаться собой. Ты прекрасная девушка, — с большой грудью, — добрая, искренняя. Любой мужчина был бы счастлив…

Но договорить я не успел.

Двери в конце коридора распахнулись с такой силой, что картина на стене покосилась. В отделение влетел главврач Сомов. Вид у него был как у человека, убегающего от стаи голодных волков.

Лицо багровое, с лба градом катится пот. Редкие волосы растрепаны и торчат во все стороны, как у безумного ученого. Очки съехали на самый кончик носа и держались на честном слове. Галстук расстегнут, верхняя пуговица рубашки оторвана.

— ПИРОГОВ! — заорал он так, что задрожали стекла. — ГДЕ ПИРОГОВ⁈

— Я здесь, Петр Александрович, — отозвался я.

— Слава богу! — он подбежал ко мне, тяжело дыша. — Быстро! За мной! Немедленно! Сейчас же!

— Что случилось?

— Катастрофа! Кошмар! Апокалипсис! — затараторил он.

— Можно конкретнее?

— НЕКОГДА ОБЪЯСНЯТЬ! — он схватил меня за рукав. — Бежим! Каждая секунда на счету!

Я обернулся к Ольге:

— Похоже, наш разговор придется отложить. Долг зовет, причем очень громко.

— Я понимаю, — она грустно улыбнулась. — Спасайте людей, доктор. Это важнее личных разговоров.

— Не отчаивайтесь. Все будет хорошо.

— ПИРОГОВ! — взревел Сомов. — Я СЕЙЧАС ИНФАРКТ ПОЛУЧУ!

Судя по пульсирующей вене на виске, это не преувеличение.

Я побежал за Сомовым. Он несся по коридору как олимпийский спринтер, что удивительно для его комплекции и возраста. Я еле поспевал.

— Петр Александрович, хоть намекните, что происходит!

— Пациент! — выдохнул он. — Невозможный пациент!

— В смысле невозможный?

— В прямом! Симптомы не укладываются ни в одну известную болезнь! Уже пять врачей смотрели, включая меня! Никто ничего не понимает!

— И что в этом катастрофического?

— СТРЕЛЬЦОВ! — он чуть не споткнулся на повороте. — Капитан Стрельцов стоит рядом и все записывает! Наблюдает! Вопросы задает!

Вот оно что. Инквизитор следит за необычным случаем. Ищет следы запрещенной магии.

— И вы хотите, чтобы я?..

— Разобрались! Поставили диагноз! Вылечили! Но без фокусов! Умоляю! Без вот этих ваших штучек. Я ведь знаю, что у вас не обычная целительская магия. Стрельцов все видит! У него глаз как рентген!

— Петр Александрович…

— Да-да, конечно, — он покосился на меня. — И ваши чудесные исцеления — это просто везение и наблюдательность. Я все понимаю. Но сейчас, пожалуйста, будьте максимально осторожны!

— А если я не смогу поставить диагноз?

— Тогда мы все в заднице! — он вытер пот рукавом. — Стрельцов решит, что мы что-то скрываем.

— Но если мы действительно не знаем…

— Инквизиции плевать! Для них «не знаем» равно «скрываем»! Они презумпцию невиновности не признают!

Логично. Инквизиция работает по принципу «виновен, пока не доказано обратное». И даже если докажешь — все равно подозрительный.

Мы влетели в отделение интенсивной терапии.

Палата интенсивной терапии встретила нас напряженной тишиной.

У кровати пациента столпилось человек восемь врачей. Все с мрачными лицами, переговаривающиеся шепотом.

У окна стоял профессор Марков — светило кардиологии, приглашенный консультант. Рядом с ним — доктор Василевская, лучший инфекционист больницы. Тут же крутился молодой ординатор, судорожно что-то записывающий.

В углу, скрестив руки на груди, стоял капитан Стрельцов. Лицо бесстрастное, но глаза внимательно следят за каждым движением. Рядом — лейтенант с блокнотом, куда он что-то постоянно записывал.

На кровати лежал пациент. Мужчина лет шестидесяти, но еще крепкий — широкие плечи, мощная грудная клетка, большие рабочие руки. Лицо обветренное, загорелое — явно человек физического труда.

Но сейчас это лицо пылало жаром, пот лил ручьями, пропитывая простыни. Дыхание хриплое, со свистом, грудная клетка вздымалась неравномерно.

Мониторы показывали полный хаос. Пульс скакал от шестидесяти до ста сорока ударов в минуту без всякой системы. Давление — то девяносто на шестьдесят, то сто восемьдесят на сто десять.

Сатурация прыгала от восьмидесяти пяти до девяноста восьми процентов. Температура держалась на отметке сорок целых три десятых и не сбивалась ничем.

— Вот, — Сомов подтолкнул меня вперед, — это доктор Пирогов. Наш лучший диагност. Если кто и разберется, то только он.

Стрельцов медленно повернул голову:

— А, доктор Пирогов. Тот самый, с чудесными исцелениями. Наконец-то. Надеюсь, вы сможете объяснить этот… феномен.

Издевается. И проверяет одновременно.

Доктор Мелихов — дежурный реаниматолог, мужчина лет пятидесяти с усталым лицом — начал докладывать:

— Пациент Громов Петр Николаевич, шестьдесят два года, слесарь-сантехник. Поступил четыре часа назад на скорой. Жалобы на острую боль в груди, удушье, лихорадку. При поступлении температура тридцать девять и пять, пульс сто десять, давление сто пятьдесят на девяносто пять.

— Что показало обследование? — спросил я.

— Вот тут начинается самое интересное, — Мелихов взял планшет с результатами. — ЭКГ — признаки перегрузки левых отделов, но не типичные для инфаркта. Эхокардиография — вот тут сюрприз.

Он показал мне снимок. Я присмотрелся и нахмурился:

— Что это на митральном клапане?

— Вегетации. Массивные вегетации. Размером до двух сантиметров.

— Вегетации? — переспросил Стрельцов.

— Патологические разрастания на створках клапана, — пояснил Мелихов. — Обычно это скопление бактерий, фибрина — белка свертывания крови, тромбоцитов и воспалительных клеток. Классический признак инфекционного эндокардита.